Мануэль Скорса - Сказание об Агапито Роблесе Страница 35

– Стойте, разбойники! Агапито Роблес, не прячься.

Куцый, Пачо и все их люди целились прямо в яркое пончо выборного.

– Много раз слышали мы, будто умер ты, окаянный Агапито Роблес, – крикнул Куцый. – Вранье, хитришь все! Многих ты обманул, а на этот раз не на такого напал. Я Ильдефонсо Куцый.

– Я здесь, – сказал Агапито.

Куцый выехал вперед. Солнце освещало его, гордого, сильного.

– Агапито Роблес, ты не таков, как эти несчастные, что идут за тобою. Ты много повидал на своем веку. Они-то думают только, как бы пожрать. Видишь, как глядят на овец! Ты главарь. Подумай, что делаешь. Ты хочешь взять землю силой, мир хочешь перевернуть. Ведь мир на том и стоит – кому положено, те наверху, а кому положено, те внизу. Те, что наверху, заботятся о тех, что внизу. Что ж ты хочешь все переиначить? Если ты захватишь землю силой, мир перевернется.

– Зря говоришь. Уходи, раб!

– Так просто вы в поместье не войдете. Готовь пулемет, Пачо! Слушай, Агапито Роблес, пока я не отправил тебя к праотцам, подумай. Как падшей деве не вернуть свою чистоту, так и нарушенный порядок на земле не восстановить никогда. Ты хочешь нарушить порядок. А знаешь, куда ведет эта дорожка? Будешь ты в старости горько оплакивать свой грех, вспомнишь этот час, станешь рыдать, биться о стену седой своей головой. «Куцый был прав», – скажешь ты.

В ответ послышался хохот Лисицы.

– Эй, Куцый, лизоблюд! Разрешаю тебе вернуться в общину. Брось оружие, становись на колени, проси прощения у благородной общины Янакочи. Оставим тебе твою землю и овец. Так и быть, простим тебя, подлая твоя душа!

Куцый задохнулся от ярости. Дым повалил у него из ноздрей.

– Лисица хитрая, родных обманул, слезай с коня, будем драться.

– Ладно. Хахайльяс!

– Если ты мужчина, давай биться плетьми! – взревел Куцый.

– Ладно! Я с тебя шкуру спущу, раб! Хахайльяс! Тут тебе не дорога – привык грабить несчастных путников! Грязная душонка! Седые матери, одинокие вдовы плачут о тех, кто на беду свою встретился с тобой на дороге! Хахайльяс!

Куцый стал огромным. Он ударил плетью по камню. Осколки осыпали толпу. Лисица смеялся, но лицо его вытянулось.

– Только и умеешь с бабами возиться да по кухням еду Таскать, Лисица хитрая!

Ильдефонсо Куцый снова ударил плетью по камню. Взлетели испуганные сичас.

Дым все валил из ноздрей Куцего, едва виднелись в дыму крепкое его тело, презрительный взгляд да насмешливо улыбавшиеся всадники его отряда. «Хахайльяс!» – воскликнул Лисица, но в голосе его послышался жителям Янакочи страх. Куцый совсем исчез в клубах дыма. Ночь пала на землю. Во тьме раздавались крики, потом – вопль Лисицы. Куцый ударил его плетью. Исполненные ужаса, слушали жители Янакочи, как свистят в темноте плети. Вот взревел от боли Куцый. Противники прыгали, приседали, уклоняясь от ударов. «Хахайльяс!» – восклицал Лисица. Куцый только фыркал.

Прошел час. Голос Лисицы становился все слабее. Куцый хохотал, свистела плеть. Вот вскрикнул Куцый, замолк, потом вскрикнул Лисица… Еще час прошел. Вдруг загремело победное «Хахайльяс», послышались удары… Дым рассеялся. Куцый лежал на земле. Но он поднялся.

– Ну-ка! – крикнул Лисица.

Он подпрыгнул, взлетел, повернул в воздухе и опустился на скалу. Солнце светило ему в спину. Он снова бросился на Куцего, Под градом ударов Куцый снова скрылся в облаке дыма. Но Лисица продолжал наступать. Оба обливались кровью. Бой продолжался. Куцый снова упал. Поднялся с трудом. Он шатался. Толпа завыла. Глянул Куцый в глаза Лисице, и страх отразился на распухшем его лице. Лисица наступал. Куцый опустился на колени, закрыл лицо окровавленными руками.

– Не убивай! У меня тоже дети! – взмолился он.

– Прикончи его! – крикнула Эстефания Моралес.

Женщины похватали камни, окружили Куцего.

– Нет! – крикнул Лисица.

– Кому он нужен? Пусть подыхает!

– Не смейте его убивать! Слышишь, Эстефания Моралес? Куцый бился, как настоящий мужчина.

– А издохнет, как собака! – воскликнула старуха.

– Не трогайте его, – сказал Агапито Роблес.

Агапито подошел к лежавшему на земле Куцему. Пачо и всадники умчались, спрятались в господском доме. Кровь засыхала на лице Куцего, и потом снова лилась. Но он смеялся.

– Пачо готовит пулемет. Наступайте, если можете!

Агапито, Лисица и Сиприано Гуадалупе двинулись к площади. Остальные – с песнями – за ними. Пачо и его люди, подкрепившись водкой, явились опять, заняли улицы, ведущие к площади. Люди шли и пели. Росла, крепла победная гневная песнь, и у стрелков Пачо дрожали руки. Чуял Пачо – близка гибель, побьют его камнями.

– Я не виноват! Меня заставили! – закричал он и упал на колени. – Простите меня!

Стрелки побросали оружие и тоже встали на колени. Агапито Роблес прошел мимо, и песня прокатилась следом за ним. Много сменилось поколений, и никогда еще никто не входил в поместье «Уараутамбо» без разрешения господ. Песня лилась. Мимо школы, мимо церкви, мимо амбаров, лавок. Солнце играло на огромных замках, висевших на дверях школы и церкви. Агапито Роблес нагнулся, захватил горсть земли, стал тереть лицо. Вдруг он упал не землю, принялся кататься, закричал:

– Наша земля! Наша! Наша!

Песня ширилась, захватывала все вокруг: синее небо, далекие снежные вершины, равнодушное озеро, испуганные стада овец.

Агапито поднялся, крикнул:

– Община Янакочи по воле всего народа, во имя бога и справедливости объявляет Уараутамбо свободным и независимым.

Теми же словами Освободитель Сан-Мартин провозгласил в 1821 году свободу Перу. Через 142 года снова прозвучали эти слова в Уараутамбо.

Песня гремела, и каменные стены господского дома дрожали.

– Победа, победа!

– Конец «Уараутамбо»!

– Смерть судье!

– Победа, победа, победа!

Бернардо Чакон и другие арендаторы стояли в стороне, не решались приблизиться. Выборный подошел к ним. С колокольни несся звон – колокол починили. Федерико Фалькон поджег ракеты, длинной вереницей прочертили они небо.

– Сбить замки! – приказал выборный Роблес.

Лисица приблизился к дверям тюрьмы. Из поколения в поколение наполняли страхом сердца рассказы об этой легендарной тюрьме.

Лисица продел в петлю железный прут, замок отскочил.

– Победа, победа, победа!

Глава тридцать вторая

О том, как был положен конец разговорам, будто судья Монтенегро не может уме…

По тропе, вьющейся между развалин, заросших колючим кустарником, спускались на великолепных конях судья Монтенегро и донья Пепита. За ними – на лошадях похуже – субпрефект Валерио, Арутинго, Чакон, Атала, капитан Реатеги, сержант Астокури и двадцать полицейских. Они обогнули озеро, потом двинулись по полю, миновали ивы и через мост въехали на площадь Уараутамбо.

– Где они? – спросил сержант Астокури.

– В долине, – отвечал какой-то мальчик. Мальчик был в одних трусиках, весь мокрый, в тонкой руке держал он форель.

Когда-то долина шла до самых отрогов гор, теперь же озеро Уараутамбо поглотило долину.

Неподвижно застыли индейские отряды. Не колышутся знамена общин. Никто не шелохнется. Полицейские подъехали ближе. Капитан Реатеги трижды просвистел в свой свисток. Стал развертываться полицейский отряд. И тогда выступил вперед выборный Агапито Роблес.

– Ты кто такой? – спросил субпрефект Валерио.

Многим задавал субпрефект Валерио этот вопрос и привык – всякий раз люди пугались. Но не испугался Агапито Роблес, сказал просто:

– Ты хорошо меня знаешь, сеньор Валерио.

Субпрефект пришел в ярость – какой-то индеец смеет говорить ему «ты»! «Давно пора покончить с этим негодяем», – подумал он. Но взглянул на черную от сомбреро равнину и подавил свой гнев.

– Выделите десять человек вести переговоры.

– Не надо. Можешь говорить со мной.

Субпрефект снова затрясся от злобы.

– Роблес, ты меня знаешь. Тебе лучше других известно – я человек покладистый. Верно?

Никто не ответил.

– Я говорю сейчас с вами не как глава провинции, а как ваш друг. Послушайтесь-ка моего совета – уходите подобру-поздорову, Поместье есть частная: собственность, а захват чужих земель – преступление, за которое положено пять лет тюрьмы. Я-то понимаю, нищета толкает вас на такой поступок. Даю тебе честное слово – я все забуду. Ты, Агапито, из тюрьмы бежал, но и ты останешься на свободе, если только вы уйдете отсюда. Не рискуй, Агапито. Не бери на себя вину за кровь и смерть.

– Я здесь не главный, господин субпрефект.

– Кто же главный?

– У нас главного нет. Мы, члены Совета, поступаем так, как велит община. Янакоча решила отобрать землю. Я выполняю ее решение. Мы не чужую землю берем, мы свою возвращаем. Эта земля – наша с тысяча семьсот пятого года. Скажу я своим – уходите, и больше я не выборный.

– Я дело говорю, Роблес. Двадцать лет я служу. Не рискуйте. Начнут стрелять – поздно будет. Чего добились жители Чинче своим упрямством? Тоже так, не хотели слушать, когда их предупреждали. Штурмовой отряд стер селение с лица земли, камня на камне не осталось. Даю вам возможность уладить все Мирно. С полицейскими разговор будет другой. Ну, что скажешь?