Давид Маркиш - Тубплиер Страница 38

– Человечный он или нет, – после глубокой паузы заметил физик-теоретик, – но неприятности нас ждут. Всех.

– Без исключения, – охотно согласился поэт-переводчик. – Тут и на картах гадать не приходится. Посадить не посадят, но кровушки попьют.

– А вы, как я погляжу, оптимист! – усмехнулся микробиолог Коган. – Напомните-ка нам, Мика, что он там писал о бюстике основоположника.

– Тут он ограничился намеками, наш Сережа, – сказал Мика Углич. – Бюст упал с горы, но не без посторонней помощи. Вроде бы Сергея и его монахов к этому падению не пристегивают. Во всяком случае, напрямую.

– Хотя его и записали в сумасшедшие, – как нож в масло вошел в разговор математик и энергично ладонью о стол шлепнул, – но не до такой же степени! Вы только представьте себе: ночь, ветер, дикие какие-то горы – и наш Сережа Игнатьев, профессор, специалист по ганзейской торговле, крадется к бюсту вождя и учителя с колуном в руках!

– Живописная картина, – кивнул поэт-переводчик. – Но только не с колуном, а с кувалдой.

– Это вы на Лубянке будете уточнять, – жестко сказал математик. – Может, они вам дадут поблажку за точность.

– Колун, кувалда – какая разница! – раздраженно воскликнул микробиолог Коган. – Главное, чтоб сбрасывание бюста выделили в отдельное производство. Это куда лучше – вы уж мне поверьте.

– Кувалда, кувалда, – продолжал настаивать на своем поэт-переводчик. – Говорю вам как филолог. В чем, в чем, но в словах-то я понимаю. «Колун» несет в себе заряд эмоциональности, это – да. Но откуда высоко в горах взяться колуну? Его и в лесу сегодня днем с огнем не найдешь, разве что в музее.

– А кувалда откуда там возьмется? – язвительно спросил микробиолог Коган.

– Ах, оставьте! – сказала Лира Петухова, впрочем, без всякой досады. – Заранее можно все, что нужно, привезти и припрятать.

– Лом! – высказал свое мнение практичный Мика Углич. – Тут нужен лом. Просто, удобно. И достать легко.

– Откуда вы знаете, Мика, что лом легко достать? – с сомнением в голосе спросил микробиолог Коган. – Когда вы в последний раз держали в руках лом?

– Если бы я вел дневник, – парировал Мика, – я бы дал вам точный ответ. Но дневник в наше время ведут только безумцы. А я…

– Да прекратите вы! – прикрикнула на дискутантов Лира Петухова. – Это же форменный сумасшедший дом!

Уже наутро один из участников петуховского застолья передал подробный, исполненный безупречным языком отчет, подписанный кодовым именем Тюлень, своему куратору из Комитета государственной безопасности. В обстоятельном доносе Тюлень информировал о том, что реакцией петуховцев на письмо Сергея Игнатьева из туберкулезного санатория «Самшитовая роща» явилось опасливое уныние и на этом мрачном фоне острая дискуссия собеседников о значении и скрытом смысле отдельных слов напоминала концерт самодеятельности в сумасшедшем доме.

С интересом прочитав отчет, куратор приказал помощнику сделать с него копию и отправить документ полковнику Шумякову, командированному в очаг событий, в Эпчик. Общая политическая обстановка, допускающая, по указанию высокого начальства, некоторые идеологические послабления, не способствовала раздуванию всей этой истории о профсоюзном подполье – тут за служебное усердие можно было и по шапке получить. Куда спокойней представить этих туберкулезников как компанию законченных придурков, занявшихся от санаторной скуки не своим делом. Такое и со здоровыми может случиться, надо же вникнуть и понять…

Сброс скульптуры, известно чьей, тревожил лубянцев куда жарче. Для начала преступное происшествие было засекречено самым тщательным образом. И теперь поймать и прижать беглого Мусу представлялось безотлагательным следственным действием – но ведь пойди отлови его в горах! Уже пробовали…

Нельзя сказать, что, узнав от Семена Быковского о его разговоре с московским полковником, Казбек в его Ближнем шалаше испытал прилив беспокойства. Скорее наоборот: приятное чувство удовлетворения от проделанной работы медленно, слой за слоем наполнило его до краев. И к вызову в Эпчик, в РО КГБ, последовавшему вслед за тем разговором, Казбек был снисходительно готов.

Сидя торчком на узком деревянном стуле, Казбек поглядывал на полковника, утвердившегося по другую сторону стола, без особого интереса. А полковник Шумяков, не теряя времени, взял быка за рога:

– Кто сбросил Владимира Ильича Ленина в обрыв? Отвечай!

– Я, начальник, на дороге работаю, – пожал плечами Казбек, – ничего не знаю.

– По этой твоей дороге люди ходят, а не бараны, – привел аргумент полковник, – ты с ними разговоры ведешь, то да се… Кто сбросил, я спрашиваю!

– Кто сбросил, у того и спрашивай! – отрезал Казбек и папаху, лежавшую на коленях, двумя руками водрузил на голову.

– Сними головной убор, – приказал полковник. – Ты в помещении находишься, а не в лесу.

Казбек не спеша подчинился и сидел молча, дожидаясь вопроса.

– Ты Мусу давно видел? – спросил Шумяков. – Он по твоей дороге ходит, нам это известно.

– Какого Мусу? – вопросом на вопрос ответил Казбек.

– Бродягу, – разъяснил полковник. – Бродягу и преступника.

– Абрека Мусу? – снова спросил Казбек.

– На вашем языке, может, это так называется, – усмехнулся Шумяков. – А на нашем – бандит.

– Наш Муса пропал, – вздохнул Казбек и пальцем указал в потолок, в небо. – Совсем пропал.

– Как так? – искренне удивился Шумяков. – В каком это смысле?

– Люди на дороге говорят, – правдиво глядя, сказал Казбек, – галбац его растерзал.

– Какой «галбац»? – собрав лоб в складки, спросил Шумяков. – Что это?

– Волк, – ответил Казбек. – Но с гривой. Наш гривастый волк.

Услышав эту новость, Шумяков приумолк. Охотой полковник не увлекался, предпочитая ей дачное огородничество, но в рассказах, не всегда достоверных, заядлых сослуживцев-охотников такой зверь не всплывал никогда.

– Лев, что ли, такой? – осторожно разведал Шумяков.

– Не лев, – сказал Казбек. – Волк. Но тоже лев.

– Ах, вот что… – Полковник Шумяков поднял руки и, с размаху грохнув кулаками по столу, перешел на крик: – Ты мне голову не морочь, дурак чертов!

– Он нашего Мусу растерзал, – ничуть не испугался Казбек. – Так люди говорят на дороге.

– «Люди говорят»… – повторил Шумяков. – А ты сам этого волка видал?

– Я сам не видал, – сказал Казбек. – Он у нас не водится, он выше водится, под самым снегом.

– А кто ж его видал? – снова разведал Шумяков. – Назвать можешь?

– Он на Вали Алиева напал, – ответил Казбек, как об обычном. – В реку его скинул.

– А это кто такой? – спросил Шумяков.

– Как кто! – удивился Казбек незнанию полковника. – Вали Алиев, наш борец. По вольной борьбе чемпион. Они боролись, и галбац скинул нашего Вали Алиева в реку.

– Чемпион утонул, что ли? – продолжал допытываться полковник.

– Зачем утонул! – отмахнулся Казбек. – Выплыл.

– Жив, значит, – сказал Шумяков. – А где живет?

– В Чиндахе, – ответил Казбек. – К нему потом корреспондент приезжал, из Москвы. Журнал «Юность» знаешь? Оттуда.

Журнал «Юность». Скажи этот чучмек в шапке, что к раненому борцу приезжал корреспондент газеты «Правда», Шумяков не поверил бы ни единому слову из этой дикой истории о волкольве. Но «Юность» – этот рассадник антисоветских идеек, до которых так охоча нынешняя ненадежная молодежь! Откуда чучмек вообще знает об этом вредном журнальчике, который ответственному руководству давно пора закрыть, а сотрудников разогнать и пересажать! Но руководство проявляет зачем-то слабину, велит приглядывать за этими вшивыми писаками, но никого не трогать. Оттепель, видите ли, новый подход! А в оттепель все плывет, вся крепежка едет… Может, действительно приезжал корреспондент писать про эту зверюгу? У Николая Шумякова просто в голове не укладывалось, что тупой как валенок дорожный рабочий из местных может пудрить ему, полковнику КГБ, мозги и издеваться, рассказывая интересные басни.

– А ты откуда про корреспондента знаешь? – хмуро осведомился Шумяков.

– Да он, начальник, мимо нас проезжал, – сказал Казбек, – спрашивал стариков про галбаца – не видал ли кто.

– Ну, видал кто-нибудь? – спросил полковник. Ему вдруг остро захотелось как можно скорей вернуться из этого дикого края в Москву, домой, на дачу, но и убедиться в том, что диковинный галбац вправду бродит здесь по горам, хотелось тоже. Зачем это ему понадобилось, он не смог бы объяснить.

– Старик один видал, – сказал Казбек. – Ночью.

– Как он ночью мог что-нибудь разглядеть, – в поисках правды вновь повысил голос полковник, – этот старик!

– Он орехи грызет, – объяснил Казбек зоркость горного старика.

– Какие орехи? – с притаенным интересом спросил полковник Шумяков, испытывавший в последние годы нарастающую слабость зрения.

– Грецкие, – ответил Казбек. – Каждый день шапку целую съедает, в лесу собирает и ест. От этого глаза становятся ясные, и он в темноте видит.