Джошуа Феррис - И проснуться не затемно, а на рассвете Страница 42

– Мне кажется, у вас нет выбора. Придется спросить саму пациентку, – заключила заместительница.

Миссис Конвой ее даже поначалу не заметила, такая она была маленькая. Мы оба уставились на нее сверху вниз.

– Хотя у нее весь рот обколот. Вряд ли она сможет членораздельно говорить.

– Обколот?! – воскликнул я. – Кто ее обколол?

Тут к нам подошла Конни.

– Что случилось?

– Кто ее обколол? – переспросила заместительница, глядя снизу вверх то на Конни, то на миссис Конвой. У нее был злобный взгляд маленького собакоподобного гоблина. – А вы уверены, что он стоматолог?

Я повернулся к Конни.

– Ты помнишь, как записывала на прием миссис Меркл?

– Разумеется. Она спозаранку позвонила.

– Да?! – вскричал я. – И что с ней? Что мне с ней делать?!

Сегодня утром у миссис Меркл выпал старый мост – булькнулся прямо в миску с хлопьями. Видимо, пришло его время. Любой идиот на моем месте понял бы, что бедная женщина пришла его заменить.

Закончив с миссис Меркл, я пришел к выводу, что должен что-то поменять в своей жизни. И на сей раз никаких полумер вроде посещения торгового центра.

Начал я с уничтожения собственной электронной почты. Исчезли все письма, подписанные «Полом О’Рурком», затем и вся переписка YazFanOne с многочисленными незнакомцами, заинтересовавшимися темой ульмов. Далее в корзинку отправилась переписка с Конни. Короткий обмен любезностями с Сэм Сантакроче («Мы живем в Питтсбурге, все чудесно», – написала она о себе, своем муже и двух детях). Переписка с другом Макгоуэном. И все остальное – долой!

Я позвонил в телефонную компанию и расторг с ними договор. Вытащил из мобильного симку, согнул несколько раз и выбросил, сунул я-машинку под струю горячей воды и раздраконил ее с помощью зонда. Часть выбросил в канализационную решетку, а часть – в Ист-ривер, по дороге на обед.

Вернувшись в клинику, я позвонил своему провайдеру и отключил Интернет дома и на работе. Буквально в считаные часы мы оказались полностью отрезаны от мира. Невероятно! Значит, выход все-таки есть, надо только постараться?..

– Куда пропал Интернет? – вопросила Бетси, злобно глядя на айпад.

– Не знаю, – ответила Конни. – Я перезагрузила роутер, или как там эта штука называется. Если ничего не изменится, позвоню провайдеру.

Прошло всего несколько минут, а они уже едва с ума не сходили. Миссис Конвой грозно тыкала пальцем в экран айпада, потом сдалась и покачала головой, словно айпад не просто ее разочаровал, а нанес ей личное оскорбление, обидел ее чувства. Она бросила его, но спустя несколько минут вернулась – ну прямо как заядлый курильщик – и снова принялась тыкать пальцем в экран. Удары стали громче и настойчивей, словно она ломилась в запертую дверь, умоляя ее впустить. Тем временем Конни ждала, когда ей ответит первый освободившийся оператор провайдера: трубку она держала возле уха, а сама то и дело возвращалась к экрану и кликала на одну и ту же безответную иконку. Наконец, полностью отчаявшись, она рухнула в кресло и начала кричать что-то типа «Почему это случилось со мной, Господи?!», «Черт!» и еще «Фак!».

В остальном же день был чудесный. Никаких писем, ответов, ожидания ответов, словом, никаких отвлекающих факторов. В целом свете – только я и буры, боры, скальпели, шпатели, матрицы, гипсы, пасты, травильные гели, спреи, коронки, амальгамы, пластмассы, зонды, экскаваторы, зеркала, пинцеты, клещи, щипцы и прочие орудия моего ремесла. Я словно впервые в жизни открыл для себя чудеса стоматологического оборудования. Все инструменты были такие блестящие, гладкие, завораживающие – само совершенство. Отринув соблазны Интернета, я заново открывал для себя собственный кабинет, стулья, кресла и кафельные полы.

Спустя полчаса ко мне пришли. Я как раз закончил свою лучшую пломбу за последние два месяца, если не за десять лет. В руках у них были айпады и я-машинки, глаза пылали кровожадным гневом, словно я причинил физический вред ребенку или домашнему питомцу.

– Ты шутишь, – сказала Конни.

– Это правда? – вопросила миссис Конвой тоном женщины, которая обращается к человеку, долгое время скрывавшему свое криминальное прошлое. – Вы отключили Интернет?

– И долго ты собирался нас дурачить?

– Я никого не дурачил! – Я поднял руки в воздух. – Честное слово, я собирался сказать. Вам обеим.

– Неужели?

– Но потом я начал за вами наблюдать. Вы вообще себя со стороны видели? Да вы наркоманки! Обе! Это для вашего же блага! Бетси, помните, вы пытались донести до меня мысль о том, как прекрасен мир? Вы же сами на него больше не смотрите! Плевать вы хотели на его красоту! Я делаю это ради вашего блага, чтобы вы не забывали, как прекрасен Божий мир.

– Прошу прощения, но я никогда об этом не забывала.

– Нет, Бетси, забыли. Я все видел. Вы не можете выбраться из того мира в Божий, и это сводит вас с ума.

– Нельзя разделять эти два мира, – сказала миссис Конвой. – Онлайн или оффлайн – все это Божий мир. Он создал все сущее.

– «Эбони теребит свою мохнатку»? – уточнил я. – Это тоже он создал?

– Как это понимать? – спросила она меня. Затем повернулась к Конни: – Силы небесные, что это значит?

– Пол, зачем ты отключил Интернет?

– Он отвлекает нас от работы. Такого чудесного, лишенного стрессов рабочего дня у меня не было с две тысячи четвертого года.

– Но как же мы теперь будем работать?

– «Дентек» никуда не делся. А больше нам ничего и не нужно.

– О нет, ошибаетесь, глубокоуважаемый, – сказала Бетси. – Базой пациентов дело не ограничивается. Для всего остального нужен Интернет.

– Что ж, будем возвращаться к старым методам.

– Но мы никогда не пользовались старыми методами! Нам придется осваивать их заново!

– Мы – нет, а Бетси наверняка все знает. Она работает в нашей сфере с доисторических времен.

– Как бы я ни любила ваши остроумные шутки, – сказала она, – это нелепо. Я даже не помню, когда последний раз работала без компьютера. Вы спятили, если надеетесь вернуться в прошлое. Может, тогда уж будем давать пациентам виски внутрь и сверлить ручными борами?

– Чем мы с вами занимаемся? – спросил я. – Чистим и полируем, пломбируем, выдираем старые зубы и вставляем новые. Зачем для этого Интернет?

– А соответствие нормам HIPAA?

– А бухгалтерия?

– А электронная почта?

Я всегда знал, что Макгоуэна можно найти в тренажерном зале. Он посещал его с набожной регулярностью. И хотя мой силуэт уже больше полутора лет не появлялся в дверях спортклуба, я до сих пор был его членом – попросту не удосужился расторгнуть договор. Каждый месяц они снимали с моего счета деньги, каждый месяц я говорил себе, что надо этим заняться, и каждый месяц не находил сил.

Мне хотелось извиниться перед Макгоуэном за то, что не поддерживаю наши отношения. Одно время мы были очень близкими друзьями. Оба стоматологи, оба фанаты «Ред Сокс». Я вошел в зал и огляделся – Макгоуэна нигде не было. Тогда я забрался на бегущую дорожку. И вспомнил, сколько удовольствия доставляет мне физическая нагрузка. За последние полтора года я ни разу даже приседания не сделал, даже пальцев не размял. Спорт давался тяжело, поэтому я начал с медленной ходьбы и постепенно ускорял шаг. Двадцать минут спустя я уже делал милю за семь минут. Это было чудесно. В таком темпе я продержался два часа двадцать девять минут и пятьдесят семь секунд. То есть пробежал примерно двадцать одну милю. Сжег три тысячи сто девятнадцать калорий. Наверное, отсутствие физических нагрузок сделало меня уязвимым и подверженным чужому влиянию, решил я; все исправит лошадиная доза серотонина, норадреналина и дофамина.

К концу моей пробежки Макгоуэн уже пришел и тягал штангу. Я не знал, обрадуется он встрече со мной или нет. Но страха я больше не испытывал. Откуда Макгоуэну было знать, что такое дисбаланс нейротрансмиттеров? Мы поздоровались, он улыбнулся, затем сделал потрясенное лицо – мое тело производило пугающее количество пота, – и спросил, как идут мои занятия лакроссом.

– Чем-чем?

– Разве ты бросил тренажерку не ради лакросса?

– Ах да. Его я тоже быстро бросил.

Всю тренировку мы болтали, как закадычные друзья. Я был рад, что он на меня не злится. И слегка озадачен. Он что, забыл, как я удалил его из списка контактов? Неужели мое предательство ничего не значило – а стало быть, и вся наша дружба? Пока мы разговаривали – я сидел на каком-то тренажере, Макгоуэн тягал штангу, – мне вдруг пришло в голову, что я ему никто, просто собеседник в тренажерном зале, и что нас связывает лишь профессия да любовь к бостонскому бейсболу. Я вспомнил, почему удалил его из списка контактов. И мне стало невыразимо грустно. Я заплакал, но не хотел подавать виду, и слезы просто текли по моему спокойному лицу, словно капли пота. Так я рыдал минуты две-три, и Макгоуэн ничего не замечал. Придя в себя, я попытался встать и уйти, но не смог. Пробежка сказалась. Я в прямом смысле слова не мог пошевелиться. Макгоуэну пришлось тащить меня в раздевалку, а оттуда – на улицу, где он вызвал для меня такси. Затем он доехал со мной до дома, помог подняться по лестнице и войти в квартиру. Только тогда я понял, что он – настоящий друг и что быть настоящим другом, в сущности, нетрудно, а значит, я, скорей всего, никогда и никому быть настоящим другом не могу, ни при каких обстоятельствах.