Дэвид Кроненберг - Употреблено Страница 55

В ванной ей в голову пришло, что флешку мог запаролить кто-то другой, не Ари. Наоми расстроилась и уже подумала, что придется ехать в Париж, просить помощи Эрве Блумквиста, которого Элке окрестила компьютерным гением и у которого были свои причины помочь ей раскрыть загадку судьбы Селестины. А были ли они? Ведь, может, Тина все-таки мертва и Эрве каким-то образом замешан – в самом убийстве или в сокрытии улик. Словом, предприятие это рискованное. Наоми расстроилась еще больше. Она открыла баночку, где, по-видимому, впопыхах спрятали флешку, опустила туда палец и нанесла немного крема себе на щеки, горячие, сухие, зудевшие, как и все ее тело. А потом ввела в строку пароля kanebomoistagewcold, и флешка преспокойненько открылась с приятным звуковым эффектом – металлическим щелчком замка; выскочивший на рабочем столе значок назывался La mort de Celestine[35].

Провокационное название, ничего не скажешь. Почему Ари дал флешке такое имя? Селестина и вправду мертва или он просто иронизировал, имея в виду инсценировку убийства? И сам ли Ари так назвал флешку или кто-то другой? В корне Наоми обнаружила две папки – “Видео” и “Фото”. В папке с видео лежал тяжелый файл в формате QuickTime под названием “Посторонним вход воспрещен”. Он не был защищен паролем и, когда Наоми дважды ударила пальцем по трекпаду, открылся в QuickTime Player на каком-то непонятном кадре, абстрактной картинке в духе Ротко; потом Наоми нажала на треугольную кнопку воспроизведения и поняла, что это шрам на груди Селестины, оставшийся после мастэктомии, а затем камера отъехала, и в кадре появилась сама Селестина, позировавшая спокойно, серьезно, словно находилась в кабинете маммолога. Увидев шрам, Наоми ощутила всплеск адреналина – во-первых, изувеченное тело Селестины ее шокировало, а во-вторых, наличие шрама подтверждало, что исповедь Ари, во всяком случае финальная ее часть, – правда, хотя поводом для ампутации мог быть, конечно, и рак, а не апотемнофилические галлюцинации о жужжащем рое насекомых, угнездившихся в молочной железе. Камера переместилась к правому боку Тины, тогда она взяла уцелевшую грудь обеими руками и поднесла к объективу, сжимая, пальпируя со знанием дела и демонстрируя набухший сосок. Съемка по-прежнему велась с очень близкого расстояния, поэтому понять, где лежит Селестина и лежит ли она вообще, было невозможно, ведь она держала грудь в руках, нейтрализуя таким образом силу тяжести; камера задержалась еще на лице, потом двинулась вдоль тела Селестины, прошлась по лишь слегка выпуклому животу, наконец, достигла редеющих зарослей на лобке, тронутых сединой, и здесь остановилась, а Тина тем временем медленно разворачивала бедра к объективу. По крупному плану волос на лобке, особенно когда камера двигалась, Наоми оценила, что битрейт видео сносный, вероятно, формат AVCHD с потоком 24 мегабита в секунду. Цветность тоже хорошая – дневной свет, по-видимому, проникал в комнату из окна, расположенного справа, и кожа Селестины была нормального, естественного оттенка, без желтизны, какую дает электрическое освещение.

Наконец камера отъехала, вернее, медленно отплыла, и Наоми увидела, что Селестина лежит, но не на постели, а на разделочном столе, установленном на антресолях под балками массивного деревянного потолка. По форме и размеру этих балок из щербатого дуба, покрытого белым лаком, можно было заключить, что постройка старинная, вероятно, средневековая, то есть съемка, скорее всего, велась в помещении, располагавшемся в парижском еврейском квартале Маре. Значит, дело происходило не в квартире Аростеги. Наблюдая за Селестиной, которая лежала раздетой на неструганом разделочном столе и, по-видимому, чувствовала себя вполне комфортно, Наоми смутилась: она-то после мастэктомии ни за что не позволила бы фотографировать себя обнаженной, а тем более не стала бы выставлять на всеобщее обозрение шрам.

В кадре появился голый тонкобедрый парень – Наоми сразу узнала Эрве, еще до того, как он подошел к столу с краю и погрузил свой кривой пенис в рот невозмутимой, покладистой Селестины. В руке молодой человек держал какое-то металлическое устройство серебристо-голубого цвета с черным кабелем, похожее на бластер из научно-фантастических фильмов пятидесятых годов. Мышцы руки у Эрве напряглись – видно, загадочное приспособление немало весило. Вошедшую в кадр справа обнаженную молодую женщину Наоми узнала не сразу, даже когда та опустилась на колени во главе стола и принялась целовать и лизать шрам Селестины, а левую мускулистую руку вытянула и зарылась пальцами в волосы на ее лобке. Только когда камера приблизилась и сняла женщину снизу крупным планом, Наоми рассмотрела Чейз Ройфе, звезду торонтского портфолио Натана, и кой-какие детали головоломки встали на свои места.

Но не все. Эта довольно прозаичная сексуальная игра, напоминавшая скорее светский ритуал, чем разнузданную оргию, длилась не больше минуты, затем Эрве отошел от Селестины и стал возиться с бластером, нажимая на многочисленные кнопки. Чейз тоже отделилась от Селестины, которая, видимо, поняла, что пришло время позировать – для 3D-съемки, как показалось Наоми. Тина отбросила назад свои седые волосы и расстелила их так, чтобы они красиво ниспадали со столешницы. Потом рассмеялась и улеглась в неестественной, изломанной позе. Чейз помогала ей – поправляла, располагала под нужным углом асимметрично согнутые ноги, растопыренные пальцы, вывернутые руки, выгнутую шею. Наоми пришло в голову, что Селестина изображает истерзанный труп для фильма ужасов студии Hammer шестидесятых годов.

Чейз отошла и наблюдала, как Эрве, нажав спусковой крючок на рукоятке бластера, начал водить лазером над телом Селестины; из двух шарообразных, похожих на космические капсулы головок устройства выходили красные лучи и образовывали прицельную сетку, которая волнообразно двигалась по изгибам тела Селестины, словно призрачный скат по неровному морскому дну. Эрве легко касался Селестины лучом, тщательно распыляя на каждый сантиметр ее тела свет, как краску из пульверизатора, а она старалась сохранять прежнее положение, но живот ее сжимался от смеха, потому что за кадром, видимо, шутили и отпускали замечания – Наоми их не слышала. Камера плавно двигалась вокруг троицы, приблизилась, следуя за лазерным лучом, затем поднялась к лицу Чейз, смотревшей на Селестину со сладострастной нежностью, с восторгом и удивлением. Улучив момент, оператор показал крепкие груди Чейз с набухшими сосками, лобок, заросший русыми волосами – не выбритый в соответствии с последними незрелыми тенденциями порномоды, которая так не нравилась Наоми; если не видеть лиц, молодых людей вполне можно было бы принять за брата и сестру – тело Чейз казалось женской версией подтянутого тела велосипедиста Эрве. Чейз закрыла Селестине глаза, словно покойнице, а затем Эрве навел луч лазерного сканера на ее лицо, и тут видео внезапно оборвалось. Наоми сомневалась, что снимал Аростеги (оператор так уверенно двигался и выстраивал композицию кадра), однако он наверняка находился рядом, наблюдал и руководил.

В итоге видео ее разочаровало. Занимались ли они любовью вчетвером после, закончив сканирование, цель которого оставалась неясной? Вот на что интересно было бы посмотреть. Факт интимной связи Чейз с Эрве и Аростеги подтвердился, это важно, – значит, совершить заманчивое путешествие в Торонто, в гости к Ройфе, необходимо. Стало ясно: диковинная психологическая травма Чейз связана со смертью Селестины Аростеги; оральный аспект, отвращение к французскому языку, нанесение увечий себе самой, поедание собственной плоти – все сходится. Наоми закрыла QuickTime Player и, дважды ударив по трекпаду, открыла папку “Фото”, где оказалось еще две папки: Celestine est morte[36]и Des photos pour M. Vernier[37].

В папке “Смерть Селестины” Наоми обнаружила 147 файлов в формате JPEG и решила сразу же закачать их в Lightroom, чтобы упорядочить и присовокупить к остальным фотографиям, накопившимся в процессе работы. Когда значки отобразились в папке импорта, она увидела, что все фотографии черно-белые и качество их специально ухудшено – они “состарены”, как снимки, сделанные “хипстаматиком”: высококонтрастные, виньетированные, с цифровым зерном, создающим эффект 35-миллиметровой панхроматической пленки Kodak Professional Tri-X для быстрой съемки, которую раньше использовали газетные фоторепортеры и журналисты-документалисты. Встроенная вспышка давала резкий свет, как на сделанных на месте преступления фотографиях знаменитого репортера криминальной хроники сороковых годов Уиджи, работавшего с камерой Speed Graphic и импульсной лампой-вспышкой; Наоми пришло в голову, что придать снимкам некоторое сходство с историческими фотографиями криминальной хроники пытались, чтобы они выглядели столь же подлинными, – теперь, когда загрузка завершилась и Наоми просмотрела их в полноэкранном режиме в “Библиотеке” Lightroom, ей стало очевидно: снимки художественные, постановочные, рассчитанные на определенный эффект, и это смутило ее даже больше, чем само содержание фотографий.