Дэвид Кроненберг - Употреблено Страница 56

Декорации изменились – действие происходило не в мастерской на антресольном этаже, а в уже знакомой квартире Аростеги – почти такой Наоми и запомнила ее по многочисленным роликам с интервью. Подборка фотографий рассказывала следующее. Селестина мертва, тело ее расчленено – точно как на фотографиях, сделанных полицейскими на месте преступления, – части этого самого тела разбросаны по квартире, туловище лежит на диване. Эрве, Чейз и сам Аростеги – дойдя до общих планов, где мебель и прочие предметы обстановки уже не скрывали их тел, Наоми увидела, что они совершенно голые, – по очереди откусывают кусочки от ее бедер, боков, плеч, живота, однако втроем в кадре не показываются, видимо, функцию фотографа тоже берут на себя по очереди. Кровь капает из их ртов, а также из ранок на теле Селестины в местах укусов, их лица – лица зомби – пусты, но при этом выражают некое первобытное удовольствие и деловитость, как морды животных за едой. Отрезанная голова Селестины – волосы откинуты назад, как на видео, но не расправлены, чтоб видно было зверски вскрытую и выскобленную черепную коробку, – стоит на столике рядом со старым телевизором Loewe, наблюдая за жуткой троицей полузакрытыми глазами (мозги Селестины лежат в кухне, на сушилке – это выясняется позже). Но вот что – по известной одной Наоми причине – шокирует больше всего: в начале действа обе груди Селестины целехоньки, а после того, как каждый из трех ртов прикладывается к левой груди, яростно вгрызаясь в нее, разрывая зубами и пережевывая на камеру, на этом месте остается округлая кровоточащая рана с рваными краями – и никакой мастэктомии, никакого аккуратного шва. Правая грудь, тоже искусанная, однако остается на месте.

Без вести пропавшая грудь. Наоми, как одержимая, изучала тело и лицо Аростеги на каждом фото в надежде увидеть хоть намек на озорную шутку, розыгрыш, театральное представление, перформанс. Хотела, чтоб он как-нибудь послал ей месседж примерно следующего содержания: “Историю с мастэктомией и венгерским хирургом я придумал для тебя. Этого не было. А вот сейчас ты видишь, как происходило дело. Мы, три людоеда, сожрали грудь Селестины”. Но ничего Наоми не увидела, только торжественные лица Чейз, Эрве и Аростеги, будто совершавших некий ритуал. Наблюдая голого Аростеги в таких обстоятельствах, Наоми протрезвела, ощутила эффект отстранения по Брехту: это тело, мощное, полное, монументальное, с покатыми плечами, казалось таким родным, что она почти чувствовала его вес, чувствовала зубы Ари, кусающие ее плечо, но все же он был для нее совсем далеким, совсем чужим. Тело Селестины на видео напомнило Наоми известные фотографии обнаженной Симоны де Бовуар, которую американский фотограф Арт Шей снимал в чикагской квартире, в ванной. У обеих красивые, подтянутые ягодицы, тяжеловатые бедра и чуть дряблая кожа под коленями, тонкая талия, хотя грудь у Селестины полнее, и еще Наоми никогда не видела снимков Бовуар с распущенными волосами (даже в чикагской ванной, сразу после душа, Симона встала на высокие каблуки и собрала волосы в тугой пучок). А может, Наоми и преувеличивала сходство, на самом же деле этих женщин связывало другое – обе соблазняли студентов, что даже в те дополиткорректные времена считалось весьма предосудительным, поэтому Бовуар и ее вечный президент Жан-Поль Сартр заслужили дурную славу. Фотографий обнаженного Сартра, крошечного, похожего на жабу, Наоми никогда не видела.

Разгадать зловещий смысл третьей папки под названием “Фотографии для Вернье” можно было и не открывая ее: вероятно, Аростеги, а может, Эрве и Чейз тоже вступили в сговор с префектом полиции Огюстом Вернье и посылали ему фотографии с места своего преступления – так оно и оказалось. На девяти снимках в формате JPEG, содержавшихся в этой папке (цветных и без коварных хипстаматических эффектов), троица уже исчезла из квартиры, оставив несчастный расчлененный труп Селестины в одиночестве. Наоми проверила видеофайлы и фотографии с места преступления, которые были у нее до этого, и удостоверилась, что только эти девять снимков полиция и пресса и выставляют в качестве доказательств убийства Селестины Аростеги; сами полицейские ничего не фотографировали, и Наоми стало интересно, а обнаружила ли полиция собственно тело, или у нее есть только снимки, сделанные неизвестным преступником или преступниками. Только ли эти снимки и исчезновение Селестины заставили префектуру возбудить дело, или нашлись какие-нибудь материальные улики? Видели ли полицейские фотографии из подборки “Смерть Селестины”? По названию папки для Вернье можно заключить, что нет. Если бы они их видели, то, конечно, взяли бы Эрве и допросили, а может, и попытались бы добиться экстрадиции Чейз Ройфе. Зачем же тогда сделали те фотографии? Не с целью ли шантажа? А кто тогда шантажист?

Наоми думала, как славно было бы устроить беседу с Вернье с глазу на глаз, да еще увязать это с путешествием в Торонто, где она проведет собственное тайное расследование в отношении Чейз Ройфе, и тут ноутбук завибрировал, забулькал скайп – такой звук могла, наверное, издавать какая-нибудь страшная инопланетная рыба. Наоми дернулась от неожиданности вместе с ноутбуком и даже не сразу поняла, что случилось: так далеко она витала. Скайп был включен на всякий случай – вдруг Ари выйдет на связь, но звонил Натан. Наоми навела курсор на зеленую кнопку “Ответить”, ударила по трекпаду и тут же увидела весьма обеспокоенное лицо Натана, сидевшего в спальне в подвальном этаже торонтского дома Ройфе.

– Я тебя не вижу, – сказал он.

По умолчанию видео не было подключено. Наоми пододвинула курсор к иконке видеокамеры, перечеркнутой красной чертой, но нанести решающий удар по трекпаду так и не смогла.

– Не нужно сейчас на меня смотреть. – Слова ее звучали отрывисто и словно цеплялись за зубы – Наоми не разговаривала несколько дней. Натан выглядел расстроенным и угрюмым (хотя, может, ей так показалось из-за плохой картинки – связь-то неважная), голос его не синхронизировался с изображением, и от этого внезапная острая боль, которую Наоми ощутила сразу же, увидев Натана – ведь они так давно не виделись и она так давно была одна, – почему-то усиливалась. Она боялась включить видео, боялась маленькой рамочки в нижнем правом углу окошка скайпа, ведь там ее разглядит не только Натан, но и она сама. Наоми не сомневалась, что в этой рамочке появится растрепанный и совершенно растерянный Аростеги в женском обличье, настолько она слилась с ним мысленно. Она не испытывала чувства вины за интрижку с Ари, памятуя о похождениях Натана в Венгрии, но ощущала, что за последние дни пропиталась запахом секса – он укутывал ее, тянулся за ней шлейфом, словно аромат духов, – и Натан непременно его учует, как только увидит ее. А Наоми не хотелось причинять ему боль, по крайней мере сейчас.

– Но почему, Оми? Почему не нужно?

Изображение Натана морщилось и шло полосами, но Наоми увидела, что он опечален, хоть и старается это скрыть, и огорчилась сама.

– Ты разрешишь мне приехать в Торонто? Организуем плодотворное сотрудничество?

Наоми говорила тоненьким, детским голоском, и ее неслыханно смиренный тон очень обеспокоил Натана.

– Что значит “разрешишь”? Ты так никогда не говорила. В чем дело? У тебя неприятности? Хочешь, я приеду? Я приеду, ты же знаешь. Только скажи.

– Просто не хочу отнимать твой хлеб и все такое. У вас там с Ройфе свои дела. Вдруг я тебе помешаю?

– Я очень хочу, чтобы ты приехала. Ты мне нисколько не помешаешь. Так что там про плодотворное сотрудничество? Ты имеешь в виду связь между Чейз Ройфе и твоими французскими философами?

– Да, именно об этом. Она может кое-что знать. Я в тупике, короче. Не знаю даже. Похоже на то.

– Голос у тебя совсем убитый. С тобой все в порядке? Ты здорова? Дай посмотрю на тебя.

Натан подумал, может быть, Аростеги жестоко обращался с Наоми или даже склонил ее к какому-нибудь извращенному садомазохистскому сексу, и теперь она не может работать, и голос у нее тоненький, как у маленькой девочки, тоже поэтому. Он прикрыл глаза на несколько секунд, вообразив, что, когда откроет их, в окошке скайпа выплывает лицо Наоми, избитое, в синяках, со сломанным носом, как на фотографиях подвергшихся насилию знаменитостей на сайте TMZ. Но окошко оставалось темным.

– Я просто устала, переутомилась. Не хочу, чтоб ты видел меня такой. Все нормально.

– Ладно, хорошо. – Давить не надо, это Натан знал. – Ну так как? Ты едешь в Торонто? С Ройфе у нас что-нибудь да получится. Если захотим, можем даже все вместе написать одну большую книгу. Как тебе такое?

Натан знал, что рискует, выдвигая подобное предложение: Наоми горячо поддерживала разделение церкви и государства, любое объединение усилий провоцировало ее глубинный комплекс неуверенности в себе, любое слияние порождало страх, ведь в результате она неминуемо растворится, исчезнет, – словом, обычно Наоми такого не допускала. Но Натану очень хотелось удержать ее, вновь привязать к себе, а другого способа он придумать не мог и, рискуя добиться противоположного эффекта, все-таки решился. Однако Наоми не возмутилась, и Натан понял, что хорошим знаком это считать нельзя.