Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам (сборник) Страница 7

А Мигунов тем временем засовывает в рот жвачку и, как только кончается реклама, произносит:

– Жевательная резинка «Вред ли», наш сладкий спонсор!

И, продолжая жевать, с горячностью говорит:

– А-ма-мэ-му-мо-ми-ма!

Аплодисменты.

– Ны-на-ну-но-ни-нэ-но! – обличает недостатки Мигунов.

Аплодисменты.

– Ба-фа-фу-фо-фы-фа-фу-фы! – хвастается он достижениями.

Аплодисменты.

– Ничего не понимаю, – шепчет Вадим Владимиру.

– Неважно! Главное – мы вместе! – отвечает тот с горящими глазами.

– А-рара-барара-тудыть-сюдыть! – Мигунов указывает на Вадима.

– Тебя зовет! – подталкивает брат брата.

Быстров-старший, стесняясь, идет к трибуне.

После паузы говорит:

– Мы все понимаем, что так, как есть, продолжаться не может. Но проблема в том, что никто толком не знает, как надо. Я тоже не знал. И вдруг понял. Я понял, что все очень просто. Мы живем, как на вулкане. Живем так, будто он завтра взорвется и надо успеть – наворовать, нахапать, нажраться, напиться, настроить себе домов. Когда выльется лава, поверьте, ей будет все равно, дворец у вас или избушка. Я задал вопрос себе: что я могу сделать? Не так уж много. Меня собирались убить, как, может, некоторые знают. Так вот, я совершу самоубийство. В знак протеста! Если хотите, под флагом вашей партии, мне все равно.

Аплодисменты.

Внимание зала и его реакция все больше разогревают Быстрова, он вдохновляется.

– Я не думаю, что все сразу переменится. Но если хотя бы кто-то задумается, что человек покончил с собой в результате глубокого отвращения к происходящему, – это будет уже результат!

Все приготовили руки для аплодисментов, но тут – в паузе, когда Быстров набрал воздуха для нового выкрика, слышится резкий звук отодвигаемого кресла.

Капотин встает и, проходя мимо Мигунова, говорит:

– Урежу финансирование партии в три раза.

– Я не знал, Павел Савлович! – торопится за ним Мигунов. – Я понятия не имел, о чем он будет говорить! flyman, обычное дело: все плохо, надо что-то делать, вас покритикует.

И, обернувшись, рявкает на Быстрова:

– Прочь с трибуны!

– Товарищи! – напоследок взывает Быстров. – Только через самоубийство обретем новую жизнь! Следуйте моему примеру! Ответим массовыми самоубийствами на беззаконие и произвол!

Зал отвечает овацией.

И тут же мы видим другой зал – заседаний. Капотин гневается.

– Дотянули резину, товарищ генерал Пробышев? Давно пора было его прибить!

– Мы в ближайший вторник собирались. Сами знаете…

– Знаю! В виде исключения могли бы и в выходные поработать!

– Можем хоть завтра…

– Поздно! Об этом во всех газетах написано и на всех каналах сказано: доведенный до отчаяния Быстров собирается покончить с собой! И даже если мы его сейчас замочим, это будет расцениваться как самоубийство. Типа того: подставил добровольно человек себя под пулю.

– Может, я чего не понимаю, – говорит Рубак. – Но что в этом такого? Самоубийство и самоубийство. В судебной системе это было бы очень удобно. Не держать человека в тюрьме, не тратить на него государственные средства. Выдал ему пистолет или яд – и нет проблем.

– Кто согласится? – сомневается Манин.

– Мы эксперименты проводили. Сажаешь человека в одиночку, кладешь заряженный пистолет. Три-четыре дня – и человек созревает. Психологи объяснили: когда пистолет рядом, а ты в одиночке, крайне трудно не застрелиться. Соблазн велик.

– Умные люди, а какие глупости говорите! – укоряет Капотин. – Вот ты, Манин, позволишь какому-нибудь банку добровольно обанкротиться?

– Еще чего? Им дай волю, все банкротами себя объявят!

– А ты, товарищ генерал Пробышев, если, к примеру, какая-нибудь нехорошая демонстрация, ты позволишь ей самой собраться и самой разойтись?

– Собираются пусть, а разойтись – только с нашей помощью.

– Вот! И ты, господин товарищ прокурор, не подумавши сказал. Если бы виновные сами себе приговоры выносили и сами их исполняли, зачем тогда прокуратура, суд, следствие? Тысячи людей без работы останутся! А главное, коллеги: самоубийство – уход от ответственности, уход из-под нашего контроля. Мы этого позволить не можем.

– А что делать? – спрашивает Пробышев.

– Не допустить. Сделать так, чтобы, во-первых, Быстров не сумел этого сделать, а во-вторых, чтобы захотел жить.

– Он и так хочет, – говорит сухопарый, болезненного вида представитель медицинского ведомства, Мощеев. – Утверждаю как психолог и доктор медицинских наук…

– Ты диссертацию купил! – хихикает Переметнов.

– Ну и купил, – спокойно отвечает Мощеев. – Некогда мне диссертации защищать, а знаний мне и так хватает. Так вот, доказано, если человек хочет покончить с собой, он хочет жить. Потому что тот, кто не хочет жить, он вообще ничего не хочет, в том числе покончить с собой.

– Спиши слова! – иронично говорит Капотин. – Короче, составим план мероприятий по охране Быстрова и недопущению его самоубийства. Сколько хлопот из-за одного дурака! – сокрушенно качает он головой.

В прихожей квартиры Быстровых – человек в штатском. И в каждой комнате по такому человеку. Следят, чтобы, упаси боже, Быстров не покончил с собой.

Один из штатских сидит со Светланой и смотрит по телевизору шоу-угадайку.

– Вариант «б», синхрофазотрон! – выкрикивает штатский, отвечая на вопрос ведущего.

– Какой вы умный! – удивляется Светлана.

– Я Бауманское закончил.

Быстров идет в туалет.

Тут же рядом оказывается штатский.

– Дверь не закрывать!

– Вы что, смотреть будете?

– Служба.

– Но я так не могу! Мне противно!

– А мне не противно?

– Слушайте, это нарушение прав человека!

– Ты сам хочешь покончить с собой. Это тоже нарушение прав человека. То есть твоих собственных.

Быстров пожимает плечами, входит в туалет.

Он идет в кухню. Открывает холодильник. Видит банку консервов. Ищет, чем ее открыть. Ни ножей, ни вилок, ничего колющего, режущего.

– Свет, чего бы съесть? – кричит он.

– Сама сижу голодная, всю посуду отобрали! – отвечает Светлана.

Быстров садится за стол у окна. Достает сигареты. Штатский подскакивает. Ощупывает и мнет сигареты.

– Там-то что? – спрашивает Быстров.

– Мало ли. Ампула с цианистым калием.

– Где я его возьму? И сигареты без того яд.

Быстров смотрит в окно. Там две мамы сидят на лавочке с книгами, а девочка и мальчик бегают вокруг них. Девочка догоняет мальчика, хватает его, они хохочут. Теперь мальчик догоняет девочку. Хватает. Хохочут. Теперь девочка догоняет мальчика. И так без конца. Счастливы.

Быстров берется за ручку, дергает. Окно закрыто наглухо. Быстров хватает стул, ударяет в стекло. Стул ломается, стекло цело.

– Только мебель портите, – говорит штатский.

Звонок в дверь.

В квартиру входит эффектная молодая женщина. Обращается к Светлане, кивая на штатского:

– Это он?

– Кто?

– Муж?

– Нет. Он в кухне. А вы кто?

– Пока никто, буду любовницей. Меня София зовут.

Женщина проходит в кухню. Светлана вопросительно смотрит на штатского. Он пожимает ей руку и говорит:

– Для вашей же пользы.

София в кухне.

– Ты, что ли, Быстров?

– Да.

Она оглядывает его с ног до головы. Чрезмерно пухлые силиконовые губы брезгливо вздрагивают.

– Бывает и хуже. Пойдем.

– Куда?

– В спальню.

– Вы думаете, это заставит меня изменить решение? – усмехается Быстров, не показывая, что он шокирован.

– Уверена.

– Хм. Я пойду – но только для того, чтобы вы поняли, что ошибаетесь.

– Там видно будет.

Они проходят в спальню.

Через минуту Светлана с озабоченным лицом подходит к двери, вежливо стучит:

– София, там в шкафу, на верхней полке, чистое белье. Вадик, покажи даме!

А София тем временем сует в уши Быстрову наушники от плеера.

– Послушай пока. Настройся.

В наушниках обволакивающаяся музыка с эротическими вздохами и стенаниями.

София раздевается, ложится. Показывает себя и так, и так. Быстров смотрит исподлобья и ничего, кроме стеснения, не чувствует.

– Ну что, захотел жить?

– А я и хотел. Просто теперь мой долг – прекратить свою жизнь. Я пообещал. Я дал слово.

– Ну и что? Я своему мужу каждый день обещаю, что больше никогда и ни с кем.

– У вас есть муж?

– Я не поняла, ты что, больной? Я не встречала мужика, который меня бы не хотел! – сердито говорит София.

– Я хочу. Но я сдерживаюсь, – лукавит Быстров.

– Зачем?

– Ну… Я люблю свою жену.

София недовольна:

– Вот, блин, дали заданьице. Жену он любит. Я тоже мужа люблю – ну и что? Неужели перед смертью не хочется чего-нибудь такого, чего не было?

– Почему же не было? Было.

– С такой женщиной, как я? – сомневается София.

– При чем тут – как вы, не как вы. По любви было. А если хоть раз было по любви, умереть не страшно.