Сергей Жадан - Депеш Мод (ru) Страница 9

Надо что-то продавать. Кто-то из компании притаскивает фотоаппарат, вот, говорит, фотоаппарат, а не жалко? спрашивают его, нет, все хорошо, говорит он, все равно фотографировать нечего, правда, соглашаются все, что тут фотографировать, сам Вася достает откуда-то заныканный бинокль, я, например, не знал, что у него есть бинокль, хотя мы друзья, такая штука. Ну, и остается теперь кому-то все это барахло продать. В принципе, – думает Вася, – продать можно было бы Моряку, он лох, он бы купил. Но Моряк в доле. Можно продать Какао, Какао тоже лох, и он не в доле. Но Какао не только не в доле – он вообще исчез, его уже несколько дней никто не видел. И тут кто-то вспоминает про Ваху, правильно, – говорит Вася, – Ваха – грузин, грузины любят оптику, правда? – недоверчиво переспрашивает кто-то из компании, ну конечно, – говорит Вася, – конечно: все грузины любят оптику, и они идут к Вахе и находят его в одном из его киосков, говорят, типа, Ваха, оптику возьмешь?

Но Ваха в это прохладное июньское утро с головой дружит не совсем, он по уши завяз в собственном канабисе, который курит с вечера в собственном опять же киоске вместе с наложниками, так что у Вахи начинаются страхи, какую оптику, камандир? – спрашивает он, – почему оптику? Вася достает из пакета старый бинокль без ремешков и почти непользованный аппарат «ФЭД 5» в скрипучем кожаном футляре, вот, говорит Вахе, бери, не пожалеешь, товар хороший. Ваха продолжает стрематься и из киоска не выходит, сидит там вместе с наложниками и смотрит на Васю сквозь узкую амбразуру, но Вася ему дружески улыбается и другие скауты тоже улыбаются, хоть и немного напряженно, и Ваха вдруг думает – бля, думает он, бля, что я делаю, почему я тут сижу, который сейчас час, что это за мудаки стоят передо мной и главное – почему они с биноклем?!! Но какие-то голоса что-то ему там нашептывают, и он таки вылазит наружу и берет в свои непослушные руки оптический прибор, его отводят немного в сторону, чтобы у него было на что посмотреть, на улице пусто, воздух вокруг киосков пахнет канабисом и дождем, Ваха смотрит в бинокль и со священным трепетом рассматривает заполненные тихие автостоянки, конечную тридцать восьмого, нескольких проституток на перекрестке и дальше по кругу – недоделанную девятиэтажку, которую возводят зеки, разъебанный социализмом универсам, трамвай двадцатку, выползающий откуда-то из трясин, и так обернувшись вокруг собственной оси, он вдруг упирается вооруженным глазом в собственный, опять-таки, киоск и перед его затуманенным взглядом вдруг четко встает надпись «ЧП ВАХА», ни хуя себе, думает он, это же я, и тут его окончательно вставляет…

Продав оптику и получив на руки неплохую для их скромных скаутских потребностей сумму, друзья тут же, над телом полуобморочного Вахи, покупают у его наложников два литровых кайзера и прямо так едут на вокзал, чтобы сесть на первую утреннюю электричку до города Белгорода, они весьма возбуждены и крикливы, среди душистого летнего утра, под свежими небесами, отчаянные искатели радости и приключений, со стороны они действительно похожи на туристов или даже скорее на паломников, которые вот едут себе на поклон в город русской славы Белгород и не берут с собой ничего лишнего, кроме двух литровых кайзеров и студенческих билетов, а считая, что до Белгорода кайзеры они выпьют, то и вообще ничего лишнего, как настоящие паломники.

В Белгороде они решают сначала посмотреть город, все-таки интересно, как тут люди живут, потом взять то, что им полагается, и вечерней электричкой вернуться назад, времени у них полно, спешить им некуда, так что они выходят через облеванный вокзал города русской славы и сразу натыкаются на магазин с огромным количеством алкоголя внутри. Не хуй в этом Белгороде смотреть, – говорит Вася и заходит внутрь. Ему никто не возражает.

«Шо вам, сыночки?» – спрашивает продавщица. «Мамаша, мамаша, – говорит Вася Коммунист, – нам водочки». – «Сколько?» – спрашивает продавщица. «Два», – говорит Вася. «Пузыря?» – деловито спрашивает она. «Ящика», – говорит Вася. «А вам, сыночки, по шестнадцать годков уже есть?» Компания дружно достает студенческие билеты с государственной символикой своей республики. После этого врата падают и водяру им продают.

«Хорошо бы было ее трахнуть», – говорит Моряк уже на вокзале. «Чувак, – нервно отвечает Вася, – ты тут бизнесом занимаешься или блядством?». Риторический вопрос в принципе.

На обратном пути их побил наряд. Вообще они сами виноваты, расслабились, имея на руках такое добро, расслабились и закурили прямо в вагоне, а поскольку вагон был почти пустой, то у наряда даже не было выбора, молча подошли и надавали дубинками по спине. Скауты молчали и, чтобы не выказать боли и отчаяния, думали о чем-то хорошем, а поскольку оно – это хорошее – находилось совсем рядом, под скамейкой, то думалось им легко и экзекуцию они перенесли достойно. Хотя наряд, видимо, рассчитывал на какое-нибудь вооруженное сопротивление, они уже несколько часов тут катались туда-сюда, их, по-своему, можно понять, катаешься ты в занюханной электричке вдоль государственной границы и даже помахаться не с кем – вокруг одни спекулянтки, с кем тут махаться, они и скаутов били скорее по инерции, так – чтобы форму не потерять, хотя легче от этого никому не было.

«Пидарасы, – говорит Вася, когда наряд исчезает, – лучше шли бы на завод, в цех». «Правильно, – говорит Моряк, – в литейный цех». Все соглашаются – правильно, в литейный цех, в литейный цех, литейный цех это круто.

На вокзале, уже в Харькове, они находят гуцулов, которые второй месяц пробиваются откуда-то из-под Костромы, с заработков, и сидят несколько недель на харьковском вокзале, бабки просадили, так что теперь не знают, куда им лучше поехать – назад под Кострому, еще бабок заработать, или все-таки домой, поскольку не сезон, они решают ехать все-таки домой, достают из общака остатки бабок и покупают у скаутов один ящик водяры, водяра у скаутов дешевле, чем везде на вокзале, так что гуцулы и берут сразу ящик, кто его знает, как оно дальше сложится, лучше не рисковать с этим.

Конец ознакомительного фрагмента.