Маскарад, или Искуситель - Герман Мелвилл Страница 10

– Простите меня, – сказал он, поднимаясь, – но вон там стоит тот, кого я знаю, кто мне поспособствует в главном деле. Не поймите превратно, если я оставлю вас.

– Идите: долг важнее всего, – прозвучал честный ответ. Незнакомец был человеком более чем привлекательным. Он выделялся своей обособленностью и спокойствием и всё же своим простым взглядом уводил человека в сером от его истории, почти грациозно, подобно некоему вязу с плотной кроной, стоящему одиноко на лугу и соблазняющему в полдень жнеца, дабы тот бросил свои снопы и поддался зову милостивой тени.

Но мнение, что совершенство не такая уж и редкая вещь среди мужей, в мире широко распространено, и оно есть у любого народа – что любопытно, – и оно выделяло незнакомца и заставляло его быть похожим по виду на иностранца среди толпы (отчего для некоторых его появление стало более или менее нереальным в этой портретной живописи), выделяя его всего лишь выразительностью как распространённой характерной чертой. Полным совершенством казался он, соединённый с таким же богатством, и его имеющийся собственный личный опыт вряд ли познал болезнь, физическую или моральную; и если учитывать знания или возможности существования какой-либо серьёзной научной степени (предположив, что такая степень у него была) из-за наблюдательности или склонности к философии, то вероятно, что из-за такого характера его противники либо были недостаточно опытными, либо полностью отсутствовали. Для остальных он, возможно, выглядел пятидесяти пяти или, возможно, шестидесяти лет, но высоким, румяным, отчасти пухлым и отчасти полным, подтянутым, со свободным характером – и к времени, и к месту, без намёка на его лета, одетым со странной праздничной законченностью и элегантностью. Подкладка его пальто была из белого атласа, которая, возможно, выглядела особенно неуместной, если б не оказалась частицей более простого покроя, чем-то вроде эмблемы, каковой она и являлась; непреднамеренная эмблема, скажем прямо, выглядела весьма приятной, и даже более приятной, чем вся внешняя сторона; нет, у прекрасного одеяния была ещё более прекрасная подкладка. На одной руке он носил белую лайковую перчатку, но другая рука, та, что была без перчаток, выглядела едва ли менее белой. Теперь, когда «Фидель», как большинство пароходов, имел палубу, немного исполосованную сажей в разных местах, особенно на перилах, то благодаря чудесному обстоятельству эти руки сохранили свою безупречность. Но если бы вы понаблюдали за ними некоторое время, то заметили бы, что они избежали прикосновения к чему-либо; вы заметили бы, проще говоря, что тело любого чернокожего слуги, чьи руки природа окрасила в чёрное, возможно, сделала это с той же самой целью, при которой мельники становятся белыми; руки этого негритянского слуги много служат своему владельцу, имеющему грязные мысли на их счёт, но не имеющему их в отношении своих предубеждений. Но если, не пятная себя последствиями, джентльмен продемонстрирует пороки, то каким же испытывающим ударом это окажется! Но это было бы недопустимо; и даже если бы и было, то никакой разумный моралист не стал бы провозглашать этого.

Поэтому этот джентльмен, как следует разумно утверждать, знал, как и иудейский губернатор, как содержать свои руки в чистоте, и никогда в своей жизни не избегал внезапно возникающего торопливого маляра или чистильщика; одним словом, весьма удачно здесь оказался этот очень приятный человек.

Не то чтобы он смотрелся своего рода Уилберфорсом во всём; этим превосходным качеством он, вероятно, не обладал; ничто в его поведении не означало его праведности, только благообразность, и хотя быть приятным гораздо ниже того, чтобы быть праведным, и поскольку есть различие между этими двумя, всё же не стоит надеяться, что это совсем несовместимо, праведный человек не может не быть приятным человеком; хотя с точки зрения проповедника было очень убедительно доказано, что просто приятный человек, то есть из-за одной лишь красоты его природы, всё же далёк от праведности, и не что иное, как полное изменение и преобразование могут сделать его таким; и то, что он в чём-то нечестен, хорошо описано в истории праведности, чего не стоит отрицать; однако, начиная со времени самого святого Павла, в некотором смысле соглашаясь с различием точки зрения проповедника, хоть и частично отбросив эту точку зрения, а также довольно явно сообщая, которое из этих двух рассматриваемых качеств заслуживает его апостольского предпочтения, я передаю то, что многозначительно сказал святой Павел, а именно: «…едва ли ради праведного человека умрёт один, но возможно, что ради хорошего человека посмели бы умереть даже многие»; поэтому, когда мы ещё раз говорим про этого джентльмена, что он был только приятным человеком, то, какие бы серьёзные цензоры ни выступали против него, нужно всё ещё надеяться, что его совершенство не будут, по крайней мере, считать преступным. Во всяком случае, никакой человек, даже праведный, не решился бы совершенно законно сдать этого джентльмена в тюрьму за громкое преступление, если бы счёл его таким; и, более всего, пока всё не станет известно, будет некоторый шанс, что джентльмен может, в конце концов, оказаться вполне невиновным в этом, как и он сам.

Было приятно заметить хорошего человека, приветствующего человека праведного, то есть человека в сером, более низкого роста, очевидно, но более значительного по социальной шкале, чем по высоте. Словно гибкий вяз, приятный человек, казалось, раскачивался, нависая своей совершенной кроной над этим просителем, но не в тщеславной снисходительности, а с той самой прелестью истинной величественности, которая может относиться по-доброму к любому человеку, не преклоняясь перед ним.

На просьбу о помощи вдово-сиротскому приюту джентльмен, после того как должным образом ответил на пару вопросов, извлёк вполне просторный бумажник в старом добром роскошном стиле из прекрасного зелёного французского сафьяна и мастерски сшитый вместе с шёлком того же самого цвета, где ветхие купюры не смешивались с новыми, только что вышедшими из банка, с полным отсутствием какой-либо грязи на них. Эти купюры ещё могли принести пользу, но покуда оставались не запятнанными миром и незагрязнёнными. Вложив теперь три из этих девственных купюр в руки просителя, он понадеялся, что малый размер вклада будет прощён; но, по правде говоря, все они и составляли его извинения, так как он был привязан лишь к короткому отрезку времени, плывя вниз по течению, дабы днём в праздничной роще насладиться свадьбой своей племянницы, – поэтому он и не носил с собой много денег.

Он горячо выразил свою благодарность, когда джентльмен в знак признательности записал его: благодарность была принята и с другой стороны. Для него, сказал он, милосердие было в каком-то смысле не усилием, а роскошью, противостоящей слишком большой снисходительности, о которой его стюард, весельчак, иногда предупреждал его.

В некоем последующем общении, которое касалось организации благотворительности, джентльмен выразил своё сожаление, что многие существующие благотворительные общества тут и там изолированы и разделены между собой, не действуют сообща, а единение в пути, происходящее в каждом сообществе, созданном людьми, его составлявшими, закончится, как он мыслил, преимуществом в более широком масштабе. Действительно, такая конфедерация могла бы, возможно, получить удачные результаты с политической точки зрения, если бы этому уделяли внимание со стороны государства.

Его к настоящему времени сильно осаживал компаньон, говоря, что это предложение имело бы эффект, проиллюстрированный в соответствующем понятии Сократа, что душа гармонична; постольку, поскольку звук флейты, в любом особом ключе, будет, как говорится, внятно вызывать соответствующий хороший аккорд в любой арфе, оказавшейся у слушателей, именно так создавая некую последовательность, отвечающую ему, и оживляя его.

Это оживление, между прочим, смогло коснуться не только человека в сером, учитывая его не совсем бодрое поведение, когда, поначалу заведённый, он уже был не готов в целом после беседы принять трезвый, в определённой степени, факт, что для определённых натур в трезвой атмосфере иногда из-за утверждения пустоты материала, хорошее убеждение, его не растратить впустую, может быть использовано эффективнее, особенно