Маскарад, или Искуситель - Герман Мелвилл Страница 11

– Сэр, – сказал он нетерпеливо. – Я стою перед вами. Проект, но не сходный с вашим, был мною выставлен на Всемирной выставке в Лондоне.

– Всемирная выставка? Вы там были? Простите, как это случилось?

– Сначала позвольте мне…

– Нет, но сначала скажите мне, что привело вас на ярмарку?

– Я приехал, чтобы показать мягкое кресло для инвалидов, которое я изобрёл.

– Значит, вы не всегда занимались благотворительностью?

– Разве это не благотворительность – ослабить человеческое страдание? Я верю, всегда верил, да и всегда буду верить в благотворительный бизнес, как вы называете его; но милосердие не походит на иголку, втыкаемую то в одну, то в другую точку; милосердие – работа, в которой хороший работник может быть компетентней всего своего подразделения. Я изобрёл своё универсальное мягкое кресло в свободное от сна и еды время.

– Вы называете его универсальным мягким креслом; умоляю, опишите его.

– Моё универсальное мягкое кресло-стул – целиком соединённое, вращающееся и плавающее, сплошь упругое, эластичное и послушное самому воздушному прикосновению, изменяемое положение спинки, сиденье, подножки и подлокотники, для самого беспокойного тела, наиболее измученного тела, ну, я почти добавлю, что и сильно измученная совесть, так или иначе, должна где-нибудь найти отдушину. Полагая, что я должен предложить такой стул страдающему человечеству повсюду, я собрал свои скромные средства и отправился с ним на Всемирную выставку.

– Вы сделали правильно. Но ваша схема – как вы пришли к ней?

– Я собирался сказать вам. После обнародования моего изобретения, должным образом описанного и размещённого, я поразмыслил о презентации самого себя. Поскольку я сосредоточился на ярком искусном театрализованном представлении на конкурсе наций и раздумывая о том, что здесь, в стеклянном павильоне, торжествует цвет мира, то недолговечность всемирного великолепия глубоко впечатлила меня. И я сказал себе, что смогу увидеть, сможет ли этот миг славы подать намёк на прибыль большую, чем была задумана. Позвольте некоему всемирному милосердию быть реализованным во всём мире. Короче говоря, вдохновлённый этой сценой, на четвёртый день я обнародую на Всемирной выставке свою брошюру о Всемирном милосердии.

– Стоящая мысль. Но, умоляю, поясните её.

– Всемирное благотворительное общество должно быть обществом, включающим представителей от каждого благотворительного общества и существующих миссий, единственной целью которого будет привести в систему мировую благотворительность, при которой, наконец, с существующей системой добровольных и разнородных вкладов должно быть покончено; и где Общество уполномочит все правительства к ежегодному налогу, единому великому налогу на благотворительность на всё человечество; как во время Цезаря Августа весь мир пришёл к налогообложению, схема налога в котором была чем-то вроде подоходного налога в Англии, налога, как прежде отмечалось, консолидирующего все возможные налоги на благотворительность; как здесь, в Америке, есть государственный налог, и налог графства, и городской налог, и подушный налог, взымаемые одновременно. Этот налог, согласно моим заботливым вычислениям, привёл бы к ежегодному подъёму фонда почти на восемьсот миллионов; этот фонд будет ежегодно применяться для таких целей, и такие учреждения, как различные благотворительные учреждения и миссии, в общем конгрессе представителей могли бы устанавливаться декретом, посредством чего через четырнадцать лет, как я рассчитываю, он был бы посвящён добрым делам на сумму одиннадцать тысяч двести миллионов, которая гарантировала бы роспуск Общества, потому что если этот фонд рассудительно расходовать, то ни одного нищего или язычника не останется во всём мире.

– Одиннадцать тысяч двести миллионов! И все, передавая по кругу… шляпу… это так.

– Да, я не Фурье, прожектёр невозможной схемы, но я филантроп и финансист, интегрирующий филантропию и финансы, которые реальны.

– Реальны?

– Да. Одиннадцать миллиардов двести миллионов, это не напугает никого, кроме отдельного филантропа. Что, если не восемьсот миллионов в течение четырнадцати лет? Сейчас восемьсот миллионов – что это, если не среднее число, но разве один малый доллар не важен для населения планеты? И кто откажется, если турок или даже даяк свой собственный малый доллар отдаст ради сладкой доброты милосердия? Восемьсот миллионов! Больше, чем сумма, ежегодно расходуемая человечеством не только на тщеславие, но и на бедствия. Посмотрите на этого кровавого расточителя – войну. И разве человечество настолько глупо и настолько зло, что для демонстрации этих вещей оно не будет, выверяя свои пути, посвящать излишки своих средств облагодетельствованию мира вместо его проклятия? Восемьсот миллионов! Оно не должно собирать их, они уже ему принадлежат; нужно только направить их от плохого к хорошему. И для этого потребуется немного самоотречения. Фактически оно не было бы в массе своей более бедно из-за одного гроша, как, конечно, оно не было бы в целом лучше и счастливей. Разве вы не видите? Но признайте как должное, что человечество не безумно и мой проект реален. Разве существо, не будучи безумным, творило бы добро вместо зла, когда всё это, хорошее или плохое, должно будет вернуться к нему же самому?

– Ваш вид рассуждения, – сказал приятный джентльмен, поправляя свои золотые пуговицы на манжете, – всем кажется достаточно разумным, но у человечества есть привычка делать то, что оно делает.

– Тогда человечество, по существу, не рассуждает, если сила привычки так обходится с ним.

– Это не приводит к цели. Между прочим, из ваших ссылок на перепись в мире получается, что, согласно вашей всемирной схеме, нищий не меньше, чем набоб, должен способствовать облегчению нищеты и язычник не меньше, чем христианин, обращению язычников. Это так?

– Почему же? Это, простите меня, придирка. Теперь ни одному филантропу не понравится противостоять двусмысленности.

– Хорошо, я не буду больше придираться. Но, в конце концов, если я понимаю ваш проект, то в нём мало принципиально нового; кроме того, вы хотите прирастить задействованные средства?

– Увеличением и проявлением энергии. С одной стороны, миссии я бы полностью реформировал. Миссиям я бы придал дух Уолл-стрит.

– Дух Уолл-стрит?

– Да. Поэтому, если откровенно, определённые духовные окончания будут иметь место, но затем, через вспомогательное агентство всемирных средств, – к большей прибыли, извлечённой из таких духовных приобретений; примерами международной политики в мировых проектах эти духовные проекты не должны будут пренебрегать. Короче говоря, обращение язычника будет идти до тех пор, пока, по крайней мере, в зависимости от усилий человека, благотворительность в мире не будет остановлена по умолчанию. Поэтому много предложений по преобразованию Индии, также много и по Борнео, также много и по Африке. Компетенция позволяет, стимул будет дан. Только бы не случилось летаргии от монополии. У нас не должно быть миссионерских домов или путевых домов, из-за чего клеветники с любым правдоподобием могли бы сказать, что из-за бюрократии мы перерождаемся в подобие таможни. Но основной пункт – Архимедова денежная сила, которая будет пущена в ход.

– Вы имеете в виду восемьсот миллионов сил?

– Да. Вы видите, что мелкая благотворительность для мира, по сути, просто пустяк. Я за то, чтобы приносить добро миру с желанием. Я за то, чтобы было желание приносить благо миру раз и навсегда и сделать это заодно с ним. Потрудитесь подумать, мой уважаемый господин, о водоворотах и мальстримах язычников в Китае. Люди здесь совсем не имеют концепции добра. Из-за морозного утра в Гонконге нищих язычников находят мёртвыми на улицах в таком же количестве, сколько находят раздавленных горошин в мусорном ведре. Бессмертное существо в Китае не более различимо, чем снежинка в снежном вихре. Что для таких людей один-два счёта от миссионеров? Нужно увеличение от понюшки до размеров кракена. Я стою за посылку лично десяти тысяч миссионеров и обращение массы китайцев в течение шести месяцев после высадки. Тогда дело будет сделано, и мы обратимся к чему-нибудь ещё.

– Я боюсь, что вы слишком восторженны.

– Филантроп – обязательно энтузиаст; ведь что и когда достигалось без энтузиазма, кроме банальности? Но опять же, посмотрите на бедняков в Лондоне. Для такой толпы страдающих что означает единение здесь и хлеб там? Я за то, чтобы отдать им