Эмиль Золя - Западня Страница 12

— У них есть дома золото? — спросила Жервеза.

— Еще бы, у них золото и на стенах, и на полу, везде!

Между тем они миновали арку и вошли во двор. Лорийе жили на седьмом этаже, по лестнице «Б». Купо шутя крикнул, чтобы Жервеза покрепче ухватилась за перила и не выпускала их. Она подняла голову и прищурилась, разглядывая высоченную лестничную клетку, освещенную тремя газовыми рожками, по одному на два этажа; последний рожок на самом верху был похож на звездочку, мерцавшую в темном небе, а два нижних бросали причудливые изломанные блики на поднимавшиеся бесконечной спиралью ступени.

— Чуете? — сказал Купо, дойдя до площадки второго этажа. — Здесь здорово пахнет луком! Видно, готовили луковый суп на обед.

И правда, лестница «Б» — серая, неопрятная, с засаленными перилами, липкими ступеньками и облупившимися стенами — вся провоняла крепким запахом стряпни. От каждой площадки шли вглубь длинные, гулкие коридоры со множеством желтых дверей, захватанных грязными руками; а из помойных раковин, приделанных под окнами, поднимались гнилостные испарения, и это зловоние смешивалось с едким запахом жареного лука. Со всех этажей снизу доверху слышался звон посуды, громыхание кастрюль, стук ложек о сковородки, с которых соскребали подгоревшую пищу. На втором этаже, в полуоткрытую дверь, на которой было написано крупными буквами «Художник», Жервеза увидела двух мужчин, сидевших с трубками в зубах за покрытым клеенкой пустым столом и яростно споривших среди клубов табачного дыма. На третьем и четвертом этажах было гораздо тише, сквозь щели в дверях доносился то равномерный скрип колыбели, то приглушенный детский плач, то пение: низкий женский голос лился как непрерывная струя воды, скрадывая слова. Жервеза прочитала надписи на некоторых дверях: «Госпожа Годрон — матрасница» и подальше: «Картонажная мастерская Мадинье». На пятом этаже шла потасовка: от топота сотрясался пол, с грохотом летели стулья, слышались удары, крики, ругань. Однако это не мешало жильцам напротив спокойно играть в карты, распахнув дверь, чтобы легче было дышать. Дойдя до шестого этажа, Жервеза остановилась перевести дух: она не привыкла так высоко взбираться; от этого кружения по лестнице, от мелькания приоткрытых дверей у нее потемнело в глазах. К тому же какое-то семейство загородило площадку: отец мыл посуду на маленькой глиняной печурке возле раковины у окна, а мать, прислонившись к перилам, умывала перед сном мальчонку. Но Купо подбадривал Жервезу. Они уже почти дошли. И добравшись наконец до седьмого этажа, он обернулся, ласково улыбаясь ей. А она, глядя вверх, старалась понять, откуда доносится тоненький голосок, резко и отчетливо прорывавшийся сквозь крики и шум, — она уже давно прислушивалась к нему. Это пела за работой старушонка, жившая под самой крышей; она шила платья для дешевых кукол по тринадцать су за штуку. Потом Жервеза увидела, как высокая девушка с ведром воды открыла дверь в свою комнату, и перед ней мелькнула неприбранная постель, на которой валялся полуодетый мужчина, уставившись глазами в потолок. Когда дверь закрылась, Жервеза заметила прикрепленную к ней бумажку с написанными от руки словами: «Мадемуазель Клеманс, гладильщица». Запыхавшись, не чуя под собой ног, Жервеза остановилась на верхней площадке и с любопытством заглянула вниз через перила; теперь нижний газовый рожок казался мерцающей звездочкой в глубине темного семиэтажного колодца; и все запахи, вся громадная кипучая жизнь этого дома, слившись в едином дыхании, обдала жаром ее испуганное лицо, и она вздрогнула, как будто склонилась над пропастью.

— Мы еще не пришли, — сказал Купо, — это целое путешествие!

Он свернул налево в длинный коридор. Затем повернул еще два раза: сперва налево, потом направо. Темный коридор уходил вдаль, иногда раздваиваясь, все такой же узкий, грязный, обшарпанный, лишь кое-где слабо освещенный тусклым газовым рожком, а вытянувшиеся в ряд одинаковые двери, совсем как в тюрьме или в монастыре, почти все были широко распахнуты, выставляя напоказ низкие комнаты, где ютились труд и нищета, убогие жилища, залитые рыжеватым светом угасающего июньского дня. Наконец они очутились в совершенно темном углу.

— Ну, теперь мы добрались, — сказал Купо. — Осторожно! Держитесь за стену, тут еще три ступеньки.

И Жервеза сделала несколько осторожных шагов в полной темноте. Она споткнулась и отсчитала три ступеньки. В глубине коридора Купо толкнул какую-то дверь, не постучав. На пол легла резкая полоса света. Они вошли.

Комната, длинная и узкая, как кишка, казалась продолжением коридора. Вылинявшая шерстяная занавеска, сейчас подтянутая веревкой, делила ее пополам. В ближней половине разместились кровать, задвинутая в угол под скошенным потолком, чугунная печка, еще не остывшая после стряпни, два стула и шкаф, у которого пришлось подпилить ложки, чтобы втиснуть его между кроватью и дверью. В дальней половине помещалась мастерская: в глубине стоял маленький горн с поддувалом, к правой стене были привинчены тиски, а над ними висела полка, заваленная железным хламом; налево под окном стоял маленький верстачок, на котором были разбросаны щипчики, ножнички и крошечные пилки, все засаленные и очень грязные.

— Вот и мы! — крикнул Купо, подойдя к занавеске.

Однако ему ответили не сразу. Жервеза, очень взволнованная, — ее особенно смущала мысль, что она войдет в жилище, полное золота, — шла позади Купо, что-то бессвязно бормоча, и кивала головой, приветствуя хозяев. Яркий свет лампы, горевшей на верстаке, и отблеск углей в горне еще увеличивали ее смущение. Но вскоре она разглядела г-жу Лорийе — плотную рыжую женщину маленького роста. Крепко сжимая короткими ручками большие клещи, она изо всех сил протаскивала черную металлическую проволоку сквозь дырочки зажатой в тиски волочильни. Перед верстаком сидел Лорийе, такой же маленький, как и жена, но более щуплый, и с ловкостью обезьяны работал щипчиками, держа что-то совсем крошечное, невидимое в его узловатых пальцах. Муж первый поднял голову; волосы у него поредели, а длинное болезненное лицо казалось вылепленным из старого воска.

— А, это вы! Так, так, — пробормотал он. — Мы очень спешим… Не входите в мастерскую, вы нам помешаете. Обождите в комнате.

И он снова принялся за свою работу; на лицо его падал зеленоватый отблеск от стеклянного шара, наполненного водой, сквозь который лампа бросала яркий светлый круг.

— Возьмите стулья, — крикнула им г-жа Лорийе. — Это та самая твоя знакомая? Хорошо, хорошо.

Она смотала проволоку, положила ее в горн и, раздувая угли большим деревянным веером, стала накалять ее, чтобы затем протащить через последние дырочки волочильни.

Купо придвинул стулья и усадил Жервезу возле занавески. В комнате было так тесно, что они не могли поместиться рядом. Он сел позади и, близко наклонясь к Жервезе, принялся объяснять ей все тонкости работы. Но Жервеза, ошеломленная странным приемом и смущенная косыми взглядами хозяев, оробела; у нее шумело в ушах, и она плохо слушала Купо. Г-жа Лорийе казалась Жервезе много старше своих тридцати лет, она выглядела сварливой и неряшливой, ее растрепавшаяся коса спускалась на измятую кофточку, как коровий хвост. А муж, без пиджака, в шлепанцах на босу ногу, худой, со злыми поджатыми губами, показался ей стариком, хотя и был всего на год старше жены. Но больше всего поразила Жервезу невзрачность крошечной мастерской, ее закопченные стены, грязные ржавые инструменты, весь этот железный хлам, валявшийся повсюду, точно в лавке старьевщика. В комнате было нестерпимо жарко. Но зеленоватому лицу Лорийе катились капли пота; а г-жа Лорийе, не выдержав, скинула кофточку и продолжала работать в рубашке, прилипшей к отвислым грудям, с голыми до плеч руками.

— А где же золото? — тихо спросила Жервеза.

Ее глаза блуждали по углам, стараясь отыскать среди всей этой грязи тот яркий блеск, о котором она мечтала.

Но Купо захохотал.

— Где золото? — спросил он. — Да тут, и там, и здесь у ваших ног.

И он указал ей на тоненькую нить, которую тянула его сестра, потом на моток, висевший над верстаком, похожий на пук железной проволоки; став на четвереньки, он подобрал под деревянной решеткой, покрывавшей весь пол мастерской, маленький осколок, похожий на кончик иглы. Жервеза вскрикнула от удивления. Как! Этот черный безобразный металл, похожий на железо, — золото? Не может быть! Но Купо прикусил осколок зубами и показал ей блестящий след. И снова принялся объяснять: хозяева дают рабочим золотую проволоку, а рабочие протягивают ее через дырочки волочильни, чтобы получить нужную толщину; для этого приходится раз пять-шесть накалять проволоку, иначе она может порваться. Да, тут нужна ловкость и твердая рука. Г-жа Лорийе не подпускает мужа к волочильне, потому что он кашляет. У нее самой редкая сноровка, Купо видел, как ей случалось тянуть проволоку не толще волоска.