Джон Фаулз - Облако Страница 12

Он сбрасывает рубашку. Потом встает на колени, быстро озирается. Наклонившись, сдирает перекрученную бордовую тряпицу. Когда та достигает колен, Кэтрин, помогая снять ее, приподнимает ноги. Но и не более того. Она лежит нагой, лицо отвернуто, ждет. Привстав на колени, он еще раз оглядывается, садится, откидывается назад, срывает с себя шорты. Встает над нею на четвереньки, ладони под ее мышками. Она поводит головой, утыкая лицо в сложенные руки, в землю. Он ласково тянет ее за левое плечо, принуждая перевернуться. Она лежит, обмякнув. Он тянет сильнее, она немного подается, тело поворачивается на бок, но лицо остается отвернутым, укрытым, уткнувшимся в землю. Уже грубее, с силой, он переворачивает ее на спину. Теперь он видит отведенное влево лицо. Профиль. Голая шея, губы. Он снимает с нее темные очки. Глаза закрыты. Он убирает со щеки прядь темных волос. Потом отползает назад, сгибается, целует волосы на лобке, пупок, одну грудь, другую. Что бы она ни изображала, она возбуждена. Он ложится на нее, ловя отвернутый рот. Но она, словно вес Питера включает некий механизм, отводит лицо еще дальше. Он упорствует, и Кэтрин рывком отворачивает лицо в другую сторону; неожиданное непокорство, ногти ее впиваются ему в плечи, она яростно отталкивает его, буйно мотает головой из стороны в сторону. Он снова встает на колени, на четвереньки. Руки ее опадают. Она лежит тихо, отвернувшись.

– Кэ-эти! Пи-итер!

Дети, Поль, возможно, и Сэлли с Бел; хор голосов, согласных, точно ими правит дирижер. Легкое эхо возвращается от утеса. Затем, ну а как же, Кандида, отдельно от всех.

– Мы ухо-одим!

Уходят.

Кэтрин поворачивает голову, открывает глаза, смотрит Питеру в лицо. Странный взгляд, как будто она его на самом деле не видит, как будто глядит сквозь его понимающую, чуть насмешливую улыбку. Ему кажется, и всегда теперь будет казаться, что она глядит на кого-то за ним; не на него, Питера. Притворство, конечно, болезненная игра изломанной, распаленной жарой невротички. Болезненная, и однако же весьма сексуальная. Увидеть ее такой, хоть раз; увидеть эти светлые, суженные глаза.

– Кэ-эти! Пи-итер!

Еще три-четыре секунды она глядит на него снизу, потом переворачивается между его расставленных ног и рук, спокойно, покорно, словно выполняя его приказ; снова на животе, зарывшись лицом в землю, ожидая.

Сэлли одета, Бел стоит с ней под буком, над тремя уже уложенными корзинами, беседуя о детской одежде. Поль и трое детей опять у воды, пытаются, все равно ведь ждать, наловить побольше раков. Именно Бел, смотревшая в нужную сторону, первой увидела Питера, помахавшего, подходя от реки, рукой. Она поднимает в ответ вялую руку, и Сэлли оборачивается. Он приближается, улыбаясь.

– Виноват. В этих козьих горах черт ногу сломит.

– Мы чуть горло не надорвали.

– Там гадюки кишмя кишат. Я боялся, что дети побегут меня встречать.

Сэлли передергивает.

– Гадюки!

– Чуть не наступил на одну.

– Ох, Питер!

Бел произносит:

– Надо было тебя предупредить. Тут их немало.

– Да все в порядке. Я обратил ее в бегство.

– Пф! – Сэлли отворачивается.

Бел улыбается.

– Ты случайно Кэти не видел?

Он смотрит мимо нее, туда, сюда.

– Нет. А она?..

– Не важно. Могла и домой уйти, – Бел оборачивается, зовет остальных: – Идите сюда. Питер вернулся.

– Ну, мам! Мы еще мало наловили.

Бел спускается к реке. Сэлли оглядывает Питера.

– Где ты был?

– Там, наверху, – он неопределенно пашет рукой в сторону утесов.

– Не стоило тебе так исчезать. Я испугалась.

Он шарит глаза по траве.

– Скучно стало. Старина Поль с его чтением. Как вел себя Том?

– Нормально.

– Сигареток моих не видела?

Она наклоняется к одной из корзин, порывшись, вручает ему сигареты. Подходит, с обвиняющим видом, Кандида.

– Мы кричали-кричали!

Он рассказывает ей о гадюках. Те уже расплодились, есть чем отговориться.

Бел стоит у воды лицом к Полю, глядя мимо него на ущелье.

– Просто беда. Не знаю, что мне с ней делать.

– Она могла и уйти.

– Ну так, сказала бы нам, хотя бы, – Бел обращается к Эмме, все еще плещущейся с маленьким Томом у построенной ими плотины. – Голубка, пора идти. Бери Тома, оденьтесь.

Эмма не обращает на нее никакого внимания. Бел оглядывается на Поля.

– Я решила, сегодня вечером. Слишком уж мы дергаемся. А ей это только на руку.

– Хочешь, я поищу?

– Нет, – она произносит более резко: – Эмма!

И снова Полю:

– Ты ведь, по-моему, собирался поработать с Питером.

– Была такая мысль.

– Не понимаю, что она пытается доказать?

– Сомневаюсь, что и сама она понимает, – и он поворачивается к Эмме. – Эмма, ты совершенно уверена – тетя Кэти не говорила, когда вы расстались, что собирается домой?

– Она опять потерялась?

Бел протягивает ей руку.

– Нет, голубка. Не важно. Ступай. С Томом.

Поль:

– Я бы не возражал.

Бел бросает на него косой взгляд.

– Нет.

Она берет за руки Эмму с Томом и возвращается к буку. Сэлли идет им навстречу, избавляет ее от Тома. Следом, потирая бороду, Поль.

Под деревом Кандида заявляет, что они не могут уйти без Кэти. Бел говорит, что та, скорее всего, отправилась домой, чтобы приготовить все к чаю. Питер спрашивает, в какую сторону она ушла. Сэлли опускается на колени, темно-зеленым полотенцем вытирает Тому ноги. Кандида высказывает предположение, что Кэти укусила гадюка. Бел улыбается.

– Они не смертельны, дорогая. Мы бы услышали ее крик. Скорее всего, она просто ушла.

Изобразив Гамлета перед гадюкой.

Сэлли передает Бел полотенце.

– Оно же мокрое, – сетует, ежась, Эмма.

– Дитятко малое, – говорит Кандида.

Поль отворачивается, криво улыбается Питеру.

– Что действительно необходимо на пикнике, так это полковой старшина старого закала.

Питер усмехается.

– Отличный день. Роскошное место. Надо будет его где-нибудь использовать.

– Извини, что так вышло с Кэти. С ней и впрямь очень трудно.

– Надеюсь, причина не в нас.

– Господи, нет. Просто… Бел тревожится.

Твердый голос Бел:

– Эмма, если ты не умолкнешь, я тебя отшлепаю.

Мужчины оборачиваются, Эмма стоит, поджав губы, вот-вот заревет, мать споро вытирает ей ноги. Кандида, чтобы показать, что она ничуть не устала, потому что уже взрослая, проходится колесом. Бел натягивает на Эмму кирпично-красные брючки, застегивает пояс, целует ее.

– Ну что ж, – произносит Поль. – Марш вперед, труба зовет.

Он идет к тропе первым, рядом Кандида. За ними Питер, держащий за руку сына.

– Роскошный денек, Том, верно?

Следом Бел и Сэлли с Эммой между ними, расспрашивающей о раках.

Минута, и голоса стихают, пикниковая полянка пустеет; старый бук, трава, удлиняющиеся тени, валуны, лепет воды. Удод, черный, белый, светло-коричневый, прилетев из-за реки, садится на одну из нижних веток бука. Помешкав, спархивает на траву, туда, где все они сидели; застывает, подрагивая веерком на макушке. Потом стремительно бьет кривым клювом, и муравей умирает.

У Эммы развязалась одна из сандалий, и Бел опускается на колени. Сэлли идет дальше, нагоняя Питера с Томом. Эмма, она уже снова шагает, начинает рассказывать матери, - взяв с нее клятву, что та ничего не скажет Кэнди, которую она так и не простила за растоптанный хворостинный домик у плотины, лесной дом принцессы Эммы, который помогали построить звери, - сказку тети Кэти, вернее, переработанную ее версию, завершающуюся без каких-либо недоговоренностей. Впереди Сэлли идет бок о бок с Питером, который по-прежнему держит сына за ладошку. Он рассеянно обнимает ее свободной рукой. Сэлли принюхивается к его плечу.

– Чьим это кремом от загара ты пользовался?

Он тоже принюхивается.

– Бог его знает. Валялся какой-то рядом.

Питер подмигивает, строит рожицу.

- Тому теперь хочется жить здесь.

Она нагибается к мальчику.

– Правда, Том? Тебе тут понравилось?

Малыш кивает. Там, где тропа сужается из-за густо разросшегося подлеска, им приходится передвигаться гуськом. Питер выталкивает Тома вперед. Сэлли идет последней, глядя Питеру в спину. Тропа расширяется. Том спрашивает, не пойдут ли они завтра опять на пикник.

- Все может быть, старина. Не знаю. Во всяком случае, мы отлично повеселились.

Сэлли шагает почти вплотную к Питеру, не прикасаясь, вглядываясь сбоку в его лицо.

– Ты уверен, что не видел ее?

Он оборачивается к ней. Сэлли глядит на тропу.

Говорит:

– Ты пахнешь, совсем как она этим утром.

– Лапушка. Ради Бога, – и следом: – не будь дурой. Может, это и ее крем. Я просто подобрал его после еды.

Она по-прежнему не отрывает глаз от тропы.

– Я не заметила его, когда мы укладывались.

– Ну, значит, она забрала его, уходя. И ради Бога, не будь ты такой…