Джозеф Конрад - Каприз Олмэйра Страница 12

Несмотря на то, что Абдулла был твердо уверен в существовании гораздо более крупных сделок, он принимал подобные сообщения со всеми признаками почтительного изумления. Потом собеседники расходились в разные стороны, причем араб в душе проклинал хитрую собаку; а Бабалачи брел своей дорогой но пыльной тропинке, раскачиваясь, выставляя вперед подбородок с редкими седыми волосами, и был удивительно похож на любопытного козла, отправившегося в какую-нибудь злонамеренную экспедицию.

Внимательные глаза следили за каждым его шагом. Завидев его издалека, Джим-Энг стряхивал с себя отупение, присущее закоренелому курильщику опия, ковылял на середину дороги, чтобы встретить эту важную особу и приветствовать ее радушным приглашением. Но скромность Бабалачи была неуязвима даже для соединенной атаки дружеских излияний и крепкого джина, щедро подносимого гостеприимным китайцем. В конце концов Джим-Энгу приходилось признавать себя побежденным, и он оставался один на один с пустой бутылкой, ничего не узнав и печально глядя вслед удаляющемуся самбирскому сановнику, а тот, спотыкаясь и пошатываясь, брел своей дорогой, неизменно приводившей его на усадьбу Олмэйра.

С тех пор как Дэйну Маруле удалось устроить примирение между его белым другом и раджой, кривой дипломат снова сделался частым гостем в доме у голландца. К большому неудовольствию Олмэйра, Бабалачи можно было встретить там во всякое время; то он рассеянно прохаживался по веранде, то прятался где-нибудь в коридоре, то выскакивал из-за угла в самом неожиданном месте. Притом он всегда готов был завести конфиденциальную беседу с миссис Олмэйр. Он сильно побаивался самого хозяина дома, словно опасался, как бы затаенные чувства белолицего человека не проявились вдруг неожиданным тумаком. Зато кухонный навес сделался его любимым местопребыванием. Он часами просиживал на корточках среди хлопотливых женщин, положив подбородок на колени и охватив их тощими руками; одинокий глаз его беспокойно перебегал с предмета на предмет, и весь он являл собой воплощение бдительного уродства. Олмэйр не раз собирался пожаловаться Jla- камбе на чрезмерную назойливость его премьер-министра, но Дэйн отговаривал его.

— Слова нельзя сказать, чтобы он не подслушал, — ворчал Олмэйр.

— Тогда приезжай разговаривать ко мне на корабль, — возражал Дэйн со спокойной улыбкой. — А сюда его непременно надо пускать. Лакамба думает, что ему многое известно. Может быть, султан боится, как бы я не сбежал. Пусть уж лучше одноглазый крокодил греется на солнышке у тебя в усадьбе, туан.

И Олмэйр поневоле соглашался, хоть и грозил, что разделается с негодяем по-своему; он злобно впивался глазами в престарелого сановника, а тот как ни в чем не бывало, со спокойным упорством продолжал сидеть у его семейного котла, где варился рис.

ГЛАВА V

Возбуждение в Самбире наконец замерло.

Обитатели привыкли к постоянным сношениям между домом Олмэйра и бригом, пришвартованным к противоположному берегу, а рассуждения и догадки о том, что означает лихорадочная деятельность работников Олмэйра, чинивших старые челноки, перестали отвлекать самбирских кумушек от исполнения домашних обязанностей.

Даже обманутый в своих ожиданиях Джим-Энг перестал утруждать свой затуманенный мозг коммерческими тайнами и с помощью своей трубки вновь вернулся к состоянию тупого блаженства. Бабалачи спокойно мог проходить мимо его дома, не опасаясь приглашений китайца: тот даже и не смотрел на нею.

Вот почему в этот знойный день, когда опустевшая река вся искрилась под отвесными лучами солнца, самбирский сановник мог не опасаться, что его остановят любознательные друзья, спокойно вытащил свой маленький челнок из чащи кустарников, куда он всегда прятал его на время своих посещений дома Олмэйра. Бабалачи ipe6 медленно и вяло, съежившись на дне лодки, стараясь укрыться под своей необъятной шляпой от палящего зноя, отражаемого разгоряченной водой. Ему не зачем было спешить: повелитель его Лакамба наверное отдыхал в эту пору дня. Он успеет перебраться через реку и приветствовать его при пробуждении важными вестями. Останется Лакамба доволен ими или нет? Застучит ли он гневно по полу посохом из черного дерева, пугая раба своего бурным потоком бессвязных восклицаний, или присядет на корточки с добродушной улыбкой и примется обильно отхаркиваться в медную плевательницу, слегка потирая себе живот руками и издавая тихое одобрительное бормотание? Так размышлял Бабалачи, а сам ловко работал веслом, направляясь к участку раджи, ограда которого виднелась сквозь густую прибрежную чащу леса как раз напротив бунгало Олмэйра.

Бабалачи действительно имел что сообщить Лакамбе. Наконец-то ему посчастливилось найти несомненное подтверждение его подозрений; до сих пор он только подозревал тайную близость между Дэйном Марулой и дочерью белого человека; он перехватывал их беглые взгляды, он подслушивал краткие, но пылкие речи и все же не знал ничего достоверного. Лакамба до сих пор с недоверием выслушивал его донесения; отныне он должен будет поверить ему, так как теперь у Бабалачи имелись и доказательства. Он получил их сегодня утром, когда удил на рассвете рыбу в том ручье, над которым стоит дом Буланджи.

Из своей лодочки он видел, как по течению реки спустился длинный челнок Найны; она сидела на корме, наклонившись над Дэйном, а он лежал на дне челнока; голова его покоилась у нее на коленях. Бабалачи видел это своими собственными глазами. Он даже поплыл за ними следом, но вскоре они взялись за весла и ушли от его наблюдений. Немного погодя ему повстречалась невольница Буланджи, плывшая в крохотной лодочке по направлению к городу, куда она везла продавать свое печенье. Она тоже заметила их в предрассветной мгле. И Бабалачи усмехнулся себе в бороду, вспомнив расстроенное лицо рабыни, се огорченный взгляд, дрожание ее голоса, когда она отвечала на его вопросы. Эта маленькая Тамина, видимо, сама неравнодушна к Дэйну Маруле. Прекрасно! Бабалачи даже засмеялся вслух при этой мысли; но потом он сразу сделался серьезен и по какой-то странной ассоциации принялся раздумывать о том, за какую сумму Буланджи согласится продать эту девушку. Он грустно покачал головой при мысли о жадности Буланджи: два месяца назад ему давали за эту девушку целых сто долларов, а он не пожелал, отказался. Тут он вдруг заметил, что течение увлекло его челнок слишком далеко. Он стряхнул с себя печальные мысли о жадности Буланджи и, взявшись за весло, в несколько ударов причалил к шлюзам у дома раджи.

В последнее время Олмэйр каждый день проводил у реки, наблюдая за починкой своих челноков. Он и теперь был там, переходя с места на место. Дело в том, что он наконец решился. Следуя отрывочным указаниям, найденным им в записной книжке старика Лингарда, он собирался отправиться на поиски богатейшей золотой россыпи; он мечтал проникнуть в те места, где стоит только нагнуться, чтобы подобрать несметные богатства и таким образом осуществить мечту юности. Для того чтобы заручиться необходимой поддержкой, он поделился своими сведениями с Дэйном Марулой и согласился примириться с Лакамбой, обещавшим свое содействие, если ему будет предоставлена доля добычи. Это предприятие было так рискованно, что Олмэйру для достижения цели пришлось пожертвовать своей гордостью, честью и даже верностью родине; к тому же он был ослеплен теми благами, которые сулил ему этот неприятный, но необходимый союз. Опасность была велика, но зато велико было и мужество Дэйна; его люди казались такими же бесстрашными, как и их вождь, а помощь Лакамбы заранее предрешала успех.

Последние две недели Олмэйр с головой ушел в приготовления; он как сомнамбула расхаживал среди своих рабочих и невольников; это был какой-то сон наяву; чисто практические подробности оборудования лодок перемешивались в этом сне с яркими грезами о неслыханном богатстве; настоящие невзгоды — грязь и зловоние речного берега, зной — отступали перед лучезарным видением будущей роскоши. Они будут жить в роскоши, и он, и Найна.

Найну он почти не видел в эти дни, хотя любимая дочь все время занимала его мысли. На Дэйна он не обращал внимания, — постоянное присутствие молодого купца в его доме казалось ему совершенно естественным с тех пор, как их связывал между собой общий интерес. Встречая молодого вождя, он рассеянно приветствовал его и шел дальше, словно избегая его, словно пытаясь забыть ненавистную явь. Он уходил в работу или давал своей фантазии возноситься над вершинами деревьев и вместе с большими белыми облаками улетать на запад, туда, где европейский рай ожидает будущего восточного креза. Марула, со своей стороны, тоже не искал общества белого человека с тех пор, как условие было заключено и им не о чем больше было толковать. Впрочем, это не мешало ему постоянно вертеться в доме, но он никогда подолгу не оставался на берегу реки. При своих ежедневных посещениях малайский вождь предпочитал незаметно проходить через средний коридор в сад, где под кухонным навесом пылал огонь, а миссис Олмэйр зорко наблюдала за висевшим котлом. Дэйн избегал этого навеса, где постоянно валил черный дым и щебетали нежные женские голоса. Он сворачивал влево, где на опушке банановой рощицы группа пальм и манговых деревьев образовала тенистый уголок; разбросанные кругом кусты заслоняли его от остального мира; только болтовня служанок да изредка взрыв смеха проникали в этот уголок.