Сатанинская трилогия - Шарль Фердинанд Рамю Страница 12

Так что она не стала ложиться, чувствовала себя бодро, и настроение у нее было прекрасное. Она принялась петь все песни, которые знала. Ребенок составлял ей компанию. Иногда он слегка пинался, она распрямлялась с гримасой, но сразу же улыбалась. Пусть двигается, ворочается, пусть делает больно, тем лучше ведь это знак, что он живой. Чем больше от него страдаешь, тем больше любишь. Она рассматривала живот, спрашивая себя: «Бедный малыш, хватает ли ему места? У него нет ни глотка воздуха, он ничего не видит, ничего не слышит, ничего не ест, — естественно, злится». И вместе с великой жалостью она чувствовала великое счастье, оставалось лишь набраться терпения. «Можешь пинать меня сколько угодно, жаловаться не буду!»

Вот почему ей так нравилось быть одной, пусть соседки на нее жаловались, говоря, что она загордилась, но теперь у меня своя компания, а время идет слишком быстро, чтобы я теряла его, попусту болтая, как прежде.

Теперь она никогда не бывает одна, и время летит, уже десять часов.

Она сняла фартук, повесила на гвоздь и пошла привести себя в порядок, затем, укутавшись в шаль и повязав на голову черный шерстяной платок с коричневой каймой, отправилась в лавку — не ту, что у Мартена, Мартен разорился, как было уже известно.

Солнце светило вовсю, оледенелая дорога сверкала, словно начищенный котел, по ограде бежали искорки, крыши отливали синим и серебром.

Она заметила, что у фонтана стоит много женщин, это ее слегка расстроило, они наверняка ее позовут, но она была уже слишком близко, чтобы свернуть на другую улицу. Так что она продолжала осторожно идти маленькими шажками; как только женщины ее увидали, они побежали навстречу. И рассказали, что Люд сбежал.

Это была новость, которую все утро обсуждали по всей деревне, вот почему столько народа, женщины окружили Элоиз:

— Только представь, исчез, жена ищет его повсюду. И судя по тому, что говорит Крибле, правильно сделал что сбежал. Вор! Ходил по ночам переставлять межевые камни. Крибле утверждает, что он одержим. Крибле говорит, от него пахло серой!

Так из стороны в сторону ходила молва; это был день, богатый событиями.

Но она среди всего этого шума сохраняла обычный вид. Так ведь и надо жить, не правда ли? И вскоре она уже миновала фонтан, лавка была недалеко. Брук, торговец с большой черной бородой (человек этот всегда был молчалив и даже в такой день не раскрыл рта) быстро взвесил ей соль. Затем муку. Получилось два свертка по два фунта каждый, которые она впихнула в корзинку, заплатила и вышла, погода была прекрасной.

Женщины по-прежнему судачили у фонтана, она пошла по улице позади.

Здесь оказалось гораздо спокойнее, одни привычные прохожие. Несколько сараев, два или три жилых дома, лавка Браншю. В этом месте улица поворачивала. Здесь дорога тоже была покрыта толстым слоем льда. И тоже следовало быть внимательной. Она шла так медленно, что ее подружка Жюли могла не спешить, дабы нагнать ее. Они несколько минут поболтали.

— Это невероятно! — Говорила Жюли. — Человек, которого никто не мог до сего дня ни в чем упрекнуть! Такой милый парень! Счастливый, любящий жену! О чем он думал?

— Ну да… ну да…

Они разошлись. Но вместо того, чтобы пойти домой, Жюли все еще стояла на дороге.

— Я замешкалась, — рассказывала она позже, — меня забавляла ее походка, еще я немного сердилась. У нее был такой рассеянный вид. Я подумала: «Как она изменилась!» Ведь правда? Мы ведь с детства знали друг друга. Я сказала себе: «Ее совсем не узнать! Какая хорошенькая тыковка выросла у нее под юбкой! Небось фартук уже не годится!» И еще сильно так подморозило, правда? Она шла очень тихо, чуть приподымая руки, чтобы сохранить равновесие. Есть ведь такие, что поверх башмаков надевают обрезанные чулки. Она медленно удалялась прошло минут пять. Это случилось, когда она поравнялась с домом Браншю, я прекрасно все помню, она даже повернула голову, чтобы взглянуть на лавку. В тот момент она как раз остановилась. Запрокинулась назад будто падая на спину, и страшно так закричала. Ее крик до сих пор у меня в ушах. Я ринулась к ней. Когда добежала, она уже каталась по земле, хватаясь за живот…

*

Ее положили на носилки — двое спереди, двое сзади, накинули одеяло. Было тяжело, но донесли. Положили на кровать. Быстро послали за повивальной бабкой и священником, они пришли слишком поздно. Это был мальчик.

Они смотрели на него, удивляясь, что он уже такой большой и развившийся, говорили: «Как жалко! Еще бы месяц-другой и его можно было бы спасти!» Но правда ли его можно было спасти? Когда он вышел из материнской утробы, то был уже мертвым.

К счастью, Элоиз ничего не знала об этом. Забота женщин, их голоса, снадобья, теплое белье — ничто из этого больше ее не касалось. Она ушла в какой-то иной мир, перешла в другую жизнь, кто-то над ней сжалился. Она смеялась, была весела. Все говорили: «Что ж так лучше!» — и в то же самое время: «Как все-таки жалко! Она так ждала его, счастье было так близко!»

Повсюду стояли группками люди и слышалось:

— Невозможно!

— Сами видели, собственными глазами!

— Как это случилось?

— Неизвестно.

— Она ведь крепкая женщина!

— Именно.

— Может, болела?

— Она была здорова как никогда.

— Может, корзинка была слишком тяжелой? Или она устала?

Люди качали головами. Дело было в чем-то другом.

Маленький круглый булочник Тронше выкатился из дома и, словно снежный ком, куда-то помчался. Стрелка на синем циферблате отмерила полдень. Звонили в большой колокол. Звонарем был Этьен, отца его тоже звали Этьеном, и деда. И отец, и дед его тоже были звонарями. Сын и внук звонарей, твои колокола отзываются в самом сердце! Он прекрасно звонил. Его жена нарезала в салатницу свеклу, руки у нее были красные. Она что-то прокричала в окно соседке, та тоже ей что-то кричала. Там, дальше, на крыльце, возле которого стоял мул, со спины виднелся человек в шерстяной куртке.

Накатывала дурнота. Никто не заметил, какая скверная в небе туча? Уже часа два, как она закрыла солнце и так и не двигается с места.

Долго выводили цифру под цифрой, надо было уже, в конце концов, подсчитать. Если вспомнить все по отдельности, становится страшно; каждый мысленно складывал одно с другим. Повесившийся Мюзи, рука Батиста, дифтерия у детей, падучая у женщин, павшая скотина, драки парней, теперь вот Люд, и еще