Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим Страница 15

Там был писанный рукой патера Холта перечень окрестных дворян — друзей мистера Фримена (короля Иакова); подобные же списки были найдены среди бумаг сэра Джона Фенвика и мистера Коплстона, казненных за участие в упомянутом заговоре.

Там был королевский патент, которым лорду Каслвуду и его прямым наследникам мужского пола присваивался титул маркиза Эсмонда, а также указ о назначении его командующим всеми вооруженными силами в графстве и генерал-майором [14].

Были там и различные письма от местной знати и дворян, из тех, что продолжали служить королю — кто с искренним убеждением, а кто сомневаясь и колеблясь, — и два письма, в которых упоминалось о полковнике Фрэнсисе Эсмонде (к счастью для последнего); одно из них, писанное патером Холтом, гласило: "Я посетил полковника в его поместье Уолкот, близ Уэльса, где он живет со времени отъезда короля, и весьма настойчиво склонял его в пользу мистера Фримена, рисуя ему все выгоды, которые представляются от торговли с этим купцом, а также предлагал значительные денежные суммы, как то было условлено между нами. Однако же он отказался; он продолжает считать мистера Фримена главою фирмы и не намерен действовать в ущерб ему или вступать в торговые сношения с другой фирмой, но с тех пор, как мистер Фримен покинул Англию, полагает себя свободным от всякого долга перед ним. Полковник, видимо, больше думает о жене и об охоте, нежели о делах. Он долго расспрашивал меня о Г. Э., ублюдке, как он его называет, выражая опасения по поводу того, как намерен поступить милорд в отношении его. Я его успокоил, сообщив все, что мне известно о мальчике и о наших намерениях в этом вопросе; но в вопросе о Фримене он оказался непреклонным".

Другое письмо было от самого полковника Эсмонда к его кузену, где он упоминал о том, что к нему приезжал некий капитан Холтон и пытался подкупить его большими суммами денег, чтобы он перешел на сторону _известного лица_, при этом указывая, что глава дома Эсмондов принимает в последнем самое горячее участие. Но что он, со своей стороны, переломил шпагу, когда К. покинул родину, и не намерен более обнажать ее в этой распре. Что бы там ни было, а П. О. нельзя отказать в благородном мужестве, и он, полковник, видит свой долг, как и всякого англичанина, в том, чтобы поддерживать в стране мир и не допускать в нее французов; короче говоря, он не желает быть в какой-либо мере причастным к этим замыслам.

Об этих двух письмах, как и об остальном содержимом подушки, Гарри Эсмонду рассказал впоследствии полковник Фрэнк Эсмонд, тогда уже виконт Каслвуд; последний, когда ему показали это письмо, от души порадовался — и не без оснований, — что не принял участия в заговоре, который оказался столь роковым для многих замешанных в нем. Но в то время как происходили все эти события, мальчик, разумеется, ничего не понимал, хоть и был очевидцем многому; он мог лишь догадываться, что его покровитель и его госпожа попали в какую-то беду, по причине которой первому пришлось обратиться в бегство, а вторая была арестована людьми короля Вильгельма.

Завладев бумагами, спрятанными в подушке, офицеры продолжали свой обыск, но уже без особой тщательности. Они направились в комнату мистера Холта, следуя за учеником доброго патера, который, помня данные ему наставления, показал им место, где хранился ключ, отпер дверь и пропустил их в комнату.

Увидя полуистлевшие листки, они тотчас же радостно ухватились за эту добычу, и юного проводника немало позабавило озадаченное выражение, появившееся на их лицах.

— Что это такое? — спросил один.

— Написано на чужом языке, — сказал стряпчий. — Чему ты смеешься, щенок? — добавил он, поворотись к мальчику, который не мог сдержать улыбки.

— Мистер Холт говорил, что это проповеди, — сказал Гарри, — и велел мне сжечь их (что, впрочем, было чистой правдой).

— Проповеди? Как бы не так! Готов поклясться, что это доказательства измены! — вскричал стряпчий.

— Черт возьми! Для меня это все равно что китайская грамота, — сказал капитан Уэстбери. — Можешь ты прочесть, что тут написано, мальчик?

— Да, сэр, я немного знаю этот язык.

— Тогда читайте, сэр, да только, смотрите, по-английски, не то худо будет, — сказал стряпчий.

И Гарри принялся переводить:

— "Не сказал ли один из сочинителей ваших: "Дети Адамовы трудятся ныне, как некогда трудился он сам, у древа познания добра и зла, сотрясая ветви его в надежде достигнуть плода, а древом жизни пренебрегая". О, слепое поколение! Ведь именно древо познания, к которому привел вас змий…" — Тут мальчику пришлось остановиться, так как конец страницы был уничтожен огнем; и, обращаясь к стряпчему, он спросил: — Читать еще, сэр?

Стряпчий сказал:

— Мальчик не так прост, как кажется; кто знает, не смеется ли он над нами?

— А мы сейчас позовем Ученого Дика, — воскликнул, смеясь, капитан и, выглянув в окно, окликнул проходившего мимо солдата: — Эй, Дик, ступай-ка сюда, нам нужна твоя помощь!

На зов явился плотного сложения человек с широким добродушным лицом и отсалютовал своему начальнику.

— Скажите нам, Дик, что здесь написано? — обратился к нему стряпчий.

— Моя фамилия — Стиль, сэр, — сказал солдат. — Я Дик для моих друзей, но среди них я не знаю ни одного, который принадлежал бы к вашему сословию.

— Хорошо, Стиль.

— Мистер Стиль, будьте добры, сэр. Когда вы говорите с джентльменом, состоящим на службе в конной гвардии его величества, потрудитесь обходиться без фамильярностей.

— Я не знал, сэр, — сказал стряпчий.

— Откуда же вам знать! Вы, я полагаю, не слишком привыкли иметь дело с джентльменами.

— Полно болтать, прочти-ка лучше вот это, — сказал Уэстбери.

— Написано по-латыни, — сказал Дик, кинув взгляд на обгорелые листки и снова салютуя своему начальнику, — и взято из проповеди мистера Кэдворса. Тут он перевел отрывок почти слово в слово так, как это сделал Генри Эсмонд.

— Вот ты какой ученый, — сказал капитан мальчику.

— Верьте мне, он знает больше, чем говорит, — сказал стряпчий. — Я думаю, не прихватить ли нам его в карете вместе со старой Иезавелью.

— За то, что он перевел нам страничку латыни? — добродушно спросил капитан.

— Мне все равно, куда ни ехать, — сказал Гарри Эсмонд просто и искренне. — У меня никого нет.

Было, должно быть, что-то трогательное в голосе мальчика и в этом бесхитростном признании своего одиночества, ибо капитан бросил на него взгляд, исполненный ласкового сочувствия, а капрал, чья фамилия была Стиль, ласково положил ему руку на голову и произнес несколько слов по-латыни.

— Что он говорит? — спросил стряпчий.

— Да спросите вы у него самого! — воскликнул капитан.

— Я сказал, что и сам знавал в жизни горе и научился помогать в беде другим, а это не по вашей части, мистер Бумажная Душа, — сказал капрал.

— Не советую вам связываться с Ученым Диком, мистер Корбет, — сказал капитан. А Гарри Эсмонд, в ком ласковый взгляд и ласковые слова всегда встречали живой отклик, исполнился благодарности к своему неожиданному заступнику.

Меж тем заложили лошадей, и виконтессу, спустившуюся вместе с Виктуар вниз, усадили в карету. Француженка, которая обычно с утра до вечера бранилась с Гарри Эсмондом, при прощании расчувствовалась и назвала его "ангелочком", "бедным малюткой" и еще дюжиной ласковых имен.

Виконтесса протянула ему свою костлявую руку для поцелуя и призвала его вечно хранить верность дому Эсмондов.

— Если с милордом приключится недоброе, — сказала она, — его преемник не замедлит отыскаться, и у него вы найдете защиту. Узнав о моем положении, они не посмеют обратить свою месть на меня. — И она с жаром поцеловала образок, который носила на шее, а Гарри ровно ничего не понял из ее слов и лишь много времени спустя узнал, что даже тогда, на старости лет, она все еще надеялась, с благословения святых и при содействии ладанок с мощами, подарить род Эсмоидов наследником.

Гарри Эсмонд в то время был еще очень юн, и едва ли можно было ожидать, чтоб он был посвящен в политические тайны своих покровителей; поэтому офицеры задали ему лишь несколько вопросов, в на эти вопросы мальчик (который был мал ростом и казался много моложе своих лет), отвечал с осторожностью, стараясь показаться еще менее осведомленным, чем был на самом деле, чему допросчики охотно поверили. Он ни словом не обмолвился о скрытом механизме окна и о тайнике над камином; и то и другое осталось незамеченным.

Итак, миледи усадили в карету и отправили в Хекстон, дав ей в спутники камеристку и блюстителя закона, а по сторонам кареты скакали четверо вооруженных всадников, Гарри же остался в замке, одинокий и позабытый, точно никому во всем свете не было до него дела. Капитан с небольшим отрядом охранял Каслвуд; и солдаты, незлобивые весельчаки, ели баранину милорда, пили его вино и всячески благодушествовали, что и не удивительно, ибо все кругом к тому располагало.