Сосэки Нацумэ - САНСИРО Страница 16

— Нашёл, нашёл! — крикнул Сансиро.

— Дайте-ка взглянуть, — наклонилась к нему Минэко. — «История интеллектуального развития…»[37] Ага, в самом деле нашлась…

— Ага, нашлась, — проворчал Ёдзиро. — Давайте быстрее сюда.

Все трое целых полчаса работали без передышки. Даже Ёдзиро успокоился и перестал торопить своих помощников. Когда же Сансиро и Минэко заглянули в комнату, то увидели, что он тихонько сидит перед полкой, скрестив ноги. Минэко слегка тронула Сансиро за плечо. Сансиро, смеясь, окликнул Ёдзиро:

— Эй, ты что это притих?

— Гм. Сижу и думаю, зачем сэнсэю столько бесполезных книг. Только хлопоты доставляет людям. Продал бы лучше да купил акции какие-нибудь. Э, да что говорить, — вздохнул Ёдзиро.

Сансиро и Минэко весело переглянулись. Раз начальник сидит без дела, почему бы и им не передохнуть? Сансиро стал листать какой-то сборник стихов. Минэко раскрыла на коленях большой альбом с рисунками. С чёрного хода доносился шум — это переругивались рикша со служанкой.

— Взгляните-ка, — тихо проговорила Минэко. Сансиро склонился над альбомом и ощутил исходивший от волос девушки аромат духов.

На фоне моря была изображена обнажённая женщина с хвостом рыбы. Она причудливо изогнулась, так что только хвост был обращён к морю. Одной рукой она придерживала длинные волосы, в другой — держала гребень.

— Русалка!

— Русалка!

Они одновременно прошептали это слово, едва не касаясь друг друга. Тут притихший было Ёдзиро вдруг спохватился:

— Что это вы разглядываете?

Он вышел в коридор, и теперь уже все трое склонились над альбомом, листая его и обмениваясь глубокомысленными замечаниями.

Наконец появился Хирота, во фраке. Он возвратился с торжества по случаю дня рождения императора. Молодые люди быстро захлопнули альбом и приветствовали его.

— Хорошо бы побыстрее управиться, — сказал Хирота.

И они с усердием взялись за дело. При хозяине дома уже неловко было работать спустя рукава. Через час всё было готово. Оставалось лишь полюбоваться аккуратно расставленными на полках книгами.

— Что не успели, завтра приведём в порядок, — заявил Ёдзиро таким тоном, будто хотел сказать: «Хватит с вас и этого».

— У вас много книг, — заметила Минэко.

— И вы всё это прочли, сэнсэй? — поинтересовался Сансиро. Возможно, ему действительно понадобилось выяснить для себя это обстоятельство.

— Кто может столько прочесть? Разве что Сасаки!

Ёдзиро почесал голову. А Сансиро совершенно серьёзно сообщил, что с недавнего времени берёт книги в университетской библиотеке, и какую бы книгу ни взял, оказывается, что она уже была у кого-то на руках. Даже в романе некой Афры Бен, который он взял на пробу, есть пометки на полях. Вот он и хочет знать, сколько может прочесть человек.

— Ну, Афру Бен я читал, — сказал Хирота, чем немало удивил Сансиро.

— Невероятно! — воскликнул Ёдзиро. — Ведь обычно вы читаете то, чего не читают другие.

Хирота рассмеялся и пошёл в другую комнату. Видимо, чтобы сменить фрак на кимоно. Минэко вышла следом за ним. Тогда Ёдзиро сказал Сансиро:

— Вот почему я и говорю, что он светило, которое не светит. Всё на свете прочёл. А отдачи никакой. Увлекался бы лучше модными новинками да был понапористее.

Всё это Ёдзиро произнёс без тени ехидства. Сансиро продолжал молча смотреть на книжные полки. Из гостиной послышался голос Минэко:

— Идите сюда! Будем чай пить!

Молодые люди покинули кабинет и коридором прошли в гостиную. Посреди гостиной стояла корзина Минэко с откинутой крышкой. Минэко доставала из неё бутерброды и раскладывала на тарелочки. Между Ёдзиро и Минэко произошёл следующий разговор:

— Вот молодчина, не забыла принести.

— Но ведь вы просили.

— Вы и корзину купили?

— Нет.

— Нашли дома?

— Да.

— Уж очень она велика. Вы, конечно, на рикше приехали? Кстати, рикшу надо было оставить, пусть поработал бы немного.

— Рикшу отправили с поручением. А такую корзинку и женщина в силах принести.

— Это вы так рассуждаете. А другая ни за что не согласилась бы.

— В самом деле? Тогда и я зря согласилась.

Разговаривая с Ёдзиро, Минэко продолжала раскладывать еду на тарелочки. Речь её лилась неторопливо и спокойно, восхищая Сансиро.

Служанка принесла чай. Все уселись вокруг корзинки и принялись за еду. Воцарилось молчание. Первым его нарушил Ёдзиро.

— Позвольте вас спросить, сэнсэй. Недавно вы упоминали о какой-то Бен. Верно?

— Афре Бен?

— Да. Так вот, кто, собственно, она такая?

— Талантливая английская писательница семнадцатого века.

— Семнадцатого? Чересчур далеко. Материал для журнала из этого не сделаешь.

— Далеко — это верно. Зато она первая женщина, ставшая профессиональной писательницей. И этим знаменита.

— Ещё и знаменита? Это меня совсем не устраивает. Тогда скажите, пожалуйста, что она написала.

— Я читал только «Оруноко». Кажется, под таким названием этот роман входит в её собрание сочинений. Так, Огава-сан?

Всё это Сансиро забыл и попросил Хироту напомнить ему содержание романа. Как выяснилось, в романе шла речь о негритянском короле Оруноко, который был обманут и продан в рабство английским капитаном и перенёс много лишений и страданий. Считают, что Афра Бен была свидетельницей этих событий.

— Интересно. Скажите, Сатоми-сан, вас не привлекает идея написать о таком вот Оруноко?

— Привлекает, но, к сожалению, я не была очевидицей подобных событий…

— Если вам в главные герои нужен негр, то за него вполне сойдёт Огава-кун. Он с Кюсю, и кожа у него тёмная.

— Что за злой язык, — сказала Минэко, беря под защиту Сансиро, и тут же повернулась к нему: — Разрешаете?

Встретив её взгляд, Сансиро вспомнил, как утром девушка вошла в калитку с корзинкой в руках. Воспоминание это его опьянило, и он не мог произнести даже вежливое: «Пожалуйста, прошу вас».

Хирота закурил.

— Дым и то выпускает как философ, — съязвил Ёдзиро. И в самом деле, курил Хирота тоже по-особому, через равные промежутки времени лениво выпуская из ноздрей две густые струи дыма. Созерцая эти струи, Ёдзиро сидел молча, слегка касаясь спиной перегородки, Сансиро рассеянно смотрел в сад. Всё это походило не на переезд, а скорее на дружескую встречу небольшой компании. Беседа шла легко и приятно. Минэко, стоя за спиной Хироты, аккуратно складывала снятый им европейский костюм. Пожалуй, и кимоно она помогла ему надеть.

— Кстати, я вам сейчас расскажу об этом Оруноко. А то по рассеянности Ёдзиро может всё перепутать, — заметил Хирота, перестав попыхивать сигаретой.

— О, я охотно послушаю, — с готовностью откликнулся Сансиро.

— По выходе в свет этого романа некто по имени Саузерн[38] сделал из него драму и издал под тем же названием.

Но это совершенно самостоятельное произведение и путать их нельзя.

— А я и не путаю.

Минэко, складывавшая костюм, бросила взгляд на Ёдзиро.

— В этой пьесе есть замечательная фраза: «Pitys akin to love»[39], - продолжал Хирота, снова энергично выпуская свой «философский» дым.

— В японской литературе, кажется, тоже есть нечто подобное, — вступил в разговор Сансиро, и все его поддержали. Но что именно — никто не мог припомнить. Потом каждый пытался перевести английскую фразу, но ничего не получилось.

В конце концов Ёдзиро высказал суждение, весьма для него нехарактерное:

— Перевести можно только в форме народной песни. Сам дух этой фразы народный.

После такого заявления решено было поручить перевод одному Ёдзиро. Подумав немного, Ёдзиро сказал:

— Что, если так… Не совсем точно, правда… «Милого жалею — потому люблю».

— Что за пошлость! — поморщился Хирота. — Нет, нет, не годится.

Это было сказано с такой забавной брезгливостью, что Сансиро и Минэко рассмеялись. Как раз в этот момент скрипнула калитка, и вошёл Нономия.

— Ну что, навели порядок? — спросил он, подойдя к веранде.

— Нет ещё, — быстро ответил Ёдзиро.

— Помогли бы немного, — подхватила Минэко.

— А у вас, я вижу, весело, — с улыбкой заметил Нономия. — О чём-нибудь интересном беседуете?

С этими словами он присел на край веранды вполоборота ко всем.

— Я перевёл тут одну фразу, а сэнсэй меня отчитал.

— Фразу? Какую же?

— Да так, пустяки, «Милого жалею — потому люблю».

— Что такое? — Нономия повернулся к Ёдзиро, — Это о чём, собственно? Не понимаю.

— Никто не понимает, — вмешался Хирота.

— Да нет, я просто в стиле песни сделал, а если точно перевести, то получится «Жалеть — значит любить».

— Ха-ха-ха. А как в подлиннике?

— Pitys akin to love, — сказала Минэко. У неё оказалось великолепное произношение.