Роберт Вальзер - Сочинения Фрица Кохера и другие этюды Страница 16

Мальчик и певица! — Певица спросила мальчика: Ты любишь лес? Мальчик ответил: Я люблю ходить в лес. Он лежит на горе. Сначала идут луга, а на лугах растут одинокие деревья. Наверное, когда-то здесь тоже был лес. Все, все, все когда-то было, наверное, лесом, я это вижу и чувствую всей душой. Я подхожу к лесу, но он меня не хочет, он бежит меня. Почему он меня не любит? Я, я люблю его. Я хочу проникнуть в него, хочу обладать им, хочу, чтобы он полностью завладел мной, таким, каков я есть. Но он отталкивает меня, я же вижу. Я не решаюсь продвинуться вперед, мне так страшно. Почему мне страшно? Почему он прогоняет меня? Я так тоскую по нему, так тоскую. Почему это так? Меня тянет к нему, втягивает в него — почему? Но что-то отталкивает его от меня. Почему? Ох, стоит мне подойти, как он хлещет меня по щекам. Поэтому я хожу редко, ведь пощечины причиняют боль. Но куда больнее, если туда запрещено ходить. Я все время внушаю себе, что он все-таки хорош, пусть только на опушке, но это чистый самообман. Потом я снова прихожу, и он снова хлещет меня, и тогда я снова бегу с горы. Я думал, он будет добр ко мне на рассвете, когда солнце еще не взошло, но это было не так. Он еще больше разозлился. Моя тоска по нему постоянно растет. Хоть бы мне умереть. Моя тоска, она все растет, разрастается, скоро она меня одолеет. И тогда я, наверное, смогу умереть! Мне не так уж хочется умирать, куда больше хотелось бы мне приблизиться к нему. А он так зол, что прогоняет меня, меня, который хочет лишь приласкаться. Он так жесток, так жесток, а я так сильно люблю его! Однажды ночью, когда он спал, я вошел и запел от радости! И тут он проснулся и ужасно бил меня ветвями. С тех пор я только стоял снаружи. Я смотрю на него издалека, а он на меня, такими угрожающими глазами. Что я ему сделал? За что он так на меня смотрит? Я хочу умереть от любви к нему. Я больше не хочу его видеть. Я больше никогда не пойду к нему. А если никогда больше не пойду, это уж точно меня убьет. Возможно, после этого я окажусь у него и в нем. Я в это верю. О, как радостно я этого жду! Я почти уже не тоскую. И откуда ей взяться, тоске? Не хочу больше хандрить. — Глаза мальчика наполнились слезами. Певица крепко обняла несчастного мальчика, бережно положила его голову к себе на колени и заплакала вместе с ним. Мальчик рыдал, уткнувшись в колени певицы. Потом добрая женщина наклонилась к мальчику и, взяв его голову в свои руки, поцеловала его. Вот так. Взяла и поцеловала.

Поэтичен ли лес? Да, поэтичен, но не более, чем все живое на свете. Особой поэзии в нем нет, есть лишь особая красота! Поэты любят ходить в лес, ведь там тихо и спокойно, и в лесной тени слагаются хорошие стихи. В стихотворениях то и дело возникает лес. Поэтому некоторые люди, в сущности весьма далекие от поэзии, считают, что его нужно наблюдать и почитать как нечто чрезвычайно поэтическое. Дескать, не проходите мимо, берите на заметку! Дескать, лес избавляет от забот и дарит вдохновение. Может быть, ничто на земле не обладает особой поэтической ценностью, просто любишь одно больше, чем другое, в душе предпочитаешь одно другому без каких-либо серьезных мыслей. Поэты наверняка любят лес, художники тоже, и все достойные люди тоже, но особенно влюбленные! Лес любят за то, что он лес, а не за то, что он поэтичен. Да где, в какой точке или в каком уголке скрывается его поэтичность? Ее там вообще нет, этой дурацкой выдумки! Не бывает красоты по умолчанию! Пусть каждый научится ощущать красоту и изысканность как поэзию. Если он проникнет туда, в красоту, с полным черепом ухмыляющейся поэзии, то наверняка запишет что-нибудь в свой вечный блокнот, но он как бесчувственный тупой болван пройдет мимо наслаждения. Чтобы сочинять прекрасные песни леса, рисовать роскошные картины леса, нужно обладать чутьем и вкусом, смело открывать глаза и уши. — Обращаясь особо к высокочтимым кругам художников и поэтов, позволю себе рассказать следующую небольшую историю. Жили-были два молодых художника, которые отправились путешествовать по свету, чтобы привезти домой папки, полные эскизов, и показать, какие они прилежные ребята. Ну так вот. Однажды вечером приходят они в прекрасный лес. Один, тот, что поумнее, из осторожности и от волнения остается на опушке любоваться красотой. Другой, более честолюбивый и усердный, этакое щупальце, проникает в самую тьму леса, не для того, чтобы ее съесть, а чтобы изучить. Но не тут-то было. Ибо когда он, сам уже, собственно, почти поглощенный тьмой, глянул прямо в лицо тьме, то не увидел ее вовсе! Естественно, потому что, находясь в полной тьме, нельзя увидеть даже тьму. Так он и стоял с пустыми руками, упустив поэзию, то есть лесную тьму! Провал, облом, полное фиаско! А когда он с глупым и жалким видом вышел на опушку, умный приятель высмеял его и показал ему свой превосходный эскиз леса, выполненный ясно и просто. Настырный тупица страшно разозлился и заплакал от зависти к чужой прекрасной работе. Наверное, он плачет до сих пор, потому что такие слезы быстро не сохнут. Вот и вся история. Надеюсь, она многим пойдет на пользу.

Я проведу моего читателя, если он позволит, в еще одну комнату. Зажжена лампа, задвинуты занавеси, и вокруг маленького круглого стола сидят три молодых человека: два юноши и одна девушка. Один из юношей, более веселый, сидит, тесно прижавшись к девушке, кажется его возлюбленной. Она и есть его возлюбленная. Другой сидит задумчиво, курит сигарету, один, напротив двоих. Девушка, прелестное живое дитя, мечтательно склонила маленькую умную головку на грудь возлюбленного. Как чудесно было в лесу, говорит она. Мерцающая зелень так и пляшет перед глазами. Не могу от этого избавиться. Какой властный, незабываемый зеленый цвет. Почему леса зеленые, почему есть леса? Все должно быть одним шелестящим лесом, да, весь мир, все пространство, самое высокое, самое глубокое, самое широкое, все, все должно быть одним лесом, или (тут звонкий голос переходит в шепот) пусть не будет ничего! — Она умолкает, и веселый парень пытается унять ее волнение. Он делает это недостаточно нежно. Девушка, захваченная своей мыслью, говорит:

— О, так и должно быть! Почему же не так? Разве должны существовать различные вещи? Почему все не может быть только одним?

— Да, одним потоком, — вдруг замечает задумчивый юноша, который до этого молчал.

— Говори, говори же, — умоляет девушка, — скажи, что ты думаешь?

— Я думаю, — говорит молчаливый, — что, хотя это и неощутимо или ясно не видно, но все и вся есть один поток, один текущий прочь, вечно возвращающийся поток. И потом никогда не возвращающийся! Лес, что это? То, что простирается над равнинами, взбирается на горы, перепрыгивает через потоки, сбегает по горам, заполняет долины. Разве у него нет власти? Лес глубоко спускается в голубые озера, играет с облаками, любит воздух — и бежит нас, людей. Не может вынести вида и дыхания людей. Мы размышляем, а свободно парящая стихия ненавидит и презирает размышление. Когда она снова приближается к нам, мы можем ее любить. Мы видим, как она отражается в зеркалах озер, играет с небом, становится морем, бурей, вихрем и потоком. Тогда мы сами становимся чем-то стремящимся прочь. Теперь мы в движении, и в нашей душе больше нет покоя. Теперь мы влюбляемся с первого взгляда, и эта любовь проникает во все, низвергает все, чтобы все возвести заново. Мы становимся зодчими и берем лес за образец для нового строения. Чтобы оно стояло так же гордо и роскошно, как горный лес… И тогда оно рушится, падает. Потому что есть что-то малое, совсем малое, обо что неизбежно спотыкается гигантское. Оно падает и лежит без движения, и оно прекрасно, прекрасно. Там оно умирает, прощай! — Он молчит и плачет. Девушка через стол подает а ему узкую дрожащую руку. Он сердечно прижимает ее к губам. Девушка смотрит на другого, веселого, парня, который хотел удержать ее от этого жеста, большими и странными глазами.

Когда я думаю об этих записках, мне кажется, будто я так и не пришел к какому-либо концу, будто многого еще не хватает, будто нужно было сказать больше меньшим количеством слов. Мне больно. В самом деле, не будь причиняющий боль предмет таким прекрасным, я бы не сдерживался, а просто повернулся бы к нему спиной. Трудно писать о прекрасном точно и определенно. Мысли порхают вокруг прекрасного, как опьяненные бабочки, не приземляясь и не долетая до цели. Я хотел бы излить душу, но научился понимать, что изливать душу в искусстве письма означает постоянно кружить вокруг самого себя. Я хотел увидеть лес как мощно раскинувшегося, сладко потягивающегося великана, хотел тихонько обежать его кругом, до того места, где он снова обретет милую, простую форму, которую мы в нем знаем и ценим. Но он никак не давался, становился то большим и властным, то маленьким и уютным, постоянно менял очертания, ничего не преобразовывал, ни во что не превращался, и очень меня разочаровал. Я же хотел видеть в нем дикую, могучую преобразующую силу. Теперь Лес снова просто лес, у него свои лесные тропы и лесные ручьи, в нем полно колючих кустов, кусачих и прочих насекомых, сетей, ловушек и зверей, в нем орут дети и смеются господа и дамы, выбравшие его местом своих прогулок. С людьми он мягок и терпелив. Он парень очень спокойный и добрый, он только кажется высокомерным, цвета у него аристократические, но сам-то он далек от заносчивости. Некоторым фантазерам нравится искажать его образ, может, для того только, чтобы потом заново составлять его из деталей. Фантазер — это тот еще тип! Все может показаться ему вдруг совсем иным и куда более диким. Витает в облаках, только чтобы иметь удовольствие приземлиться. Я их не люблю, а если фантазер сидит во мне самом, тогда он нравится мне еще меньше, тогда я готов его возненавидеть. Он все преувеличивает и пробивает дыры там, куда следует входить с нежностью и лаской. Он не знает покоя, а значит, он даже не надеется когда-нибудь достичь покоя и зрелости. Нет, его я не люблю, но лес я люблю всей душой. Любовь всегда неуверенна в своих поступках и зарисовках. Не могу я спокойно, как следует, описать то, что люблю. Возможно, я еще научусь унимать эту схватку ощущений. Покой, о, как он прекрасен; покой и лес — они ведь едины! Я знал это, и, возможно, мне с моим беспокойством, не удалось описать ни покой, ни лес. Что ж, теперь, из укрытия всех моих лучших намерений, я говорю лесу: прощай. Пора расстаться. Меня радует, что лес так велик, могуч и роскошен, что он так широко раскинулся. И людям я желаю того же.