Любовь Овсянникова - Побег аферистки Страница 16

— Скажи, — в тон ей ответила Люля.

— До сих пор, как смотрю в зеркало, не узнаю себя. Все время ужасаюсь: ой, кто это у меня за спиной стоит? Представляешь?

— Скоро привыкнешь к себе.

Стрижка, которую сделали Татьяне, очень ей шла, главное, что ее украшала шикарная челка, как у молодой Валентины Малявиной, только чуть длинее. По бокам лица эта челка плавно переходила в пряди более длинные, овалом спадая на щеки. Волосы закрывали также шею и спадали дальше вниз. Впереди они рассыпались на груди, а сзади доходили почти до середины спины, т. е. стали чуть ли не втрое короче, чем были, но за счет этого будто наполнилось объемом, блеском и волнистостью, создавая вокруг головы Татьяны настоящую густую гриву, прибавляющую ей невыразимой юной грациозности и привлекательности.

А Люля купила себе новую одежду и переоделась, приобретя вид скромный, сдержанный, почти деловой, хоть предметы ее одежды были и не элитными, а просто добротными. Серый костюм из теплого драпа дополняла бледно-сиреневая дамская сумочка, довольно объемная, в которой удобно носить, например, деловые бумаги. Блузка, подобранная в тон сумочки, освежала практически нетронутое макияжем лицо. Черные туфельки на среднем каблуке с сиреневым стразом в блестящей оправе удачно соединяли цвета Люлиной внешности в приятную приглушенную гамму. Никто бы теперь не узнал в этой стройной холодной блондинке вчерашнюю беспутную Люлю, расхристанную, голопузую, дерзкую. И часы Parrelet она все-таки купила в подарок своей спасительнице, правда, копию бельгийского производства. А заодно купила такие часы и себе. А чего? Механизм швейцарский, как и должно быть; корпус — из нержавеющий стали с золотым напылением толщиной в восемь микрон; стекло — двухстороннее сапфирное антибликовое; ремешок из натуральной кожи; гарантия восемь лет. Что еще надо? И вдобавок такой хронометр весьма подходил под стиль и уровень достатка, который она для себя определила. Часы отличались лишь моделями — с белым и черным цветом циферблата и ремешков.

— Выбирай, какие тебе больше нравятся, — предложила Люля, когда девушки осмотрели друг дружку и обменялись комплиментами.

— Ой, я растерялась! — воскликнула Татьяна. — А ты чем руководствовалась, когда выбирала такие цвета?

— Честно говоря, я взяла, какие попались. Нет, там были еще розовые и сиреневые. Но ведь их не под любую одежду наденешь. А эти цвета универсальные.

Татьяна нерешительно показала, на то, что ей больше понравилось, и Люля одобрительно кивнула головой.

— Молодец. Понимаешь, — объясняла она подруге, закрепляя часы на ее запястье, — здесь совпали два важных события, очень важных: ты изменила свою внешность, а я благодаря тебе изменила свою судьбу. Поэтому не тушуйся, я не обеднею. Зато у нас, по крайней мере на срок гарантии часов, — пошутила она, — останется память о молодости, о наших надеждах, о том, как мы прорывались к счастью. Хорошо?

Люля умела уговаривать, ведь красное словцо было основным инструментом ее манипуляций с людьми. Она сама прониклась теми сентиментальными материями, которые провозглашала, их настроениями и чуть не выложила перед Татьяной правду о себе. Душа требовала: оставь враки, признайся, что ты просто неразборчивая дурочка, влюбившаяся в опасного брачного афериста. Но ум подсказывал, что надо молчать, не давать воли слабости. Конечно, думала она, переложи сейчас свои грехи на плечи этой хрупкой девушки, пусть она в чистоте своей мучается и казнится за тебя, сочувствует тебе, помогает тебе очистить совесть, а ты тем временем будешь отдыхать. Не смей беспокоить Татьяну своими проблемами! Сама с ними справляйся, тебе никто не мешает.

— Спасибо, ты меня растрогала, — все-таки сникла от такого трогательного внимания Татьяна, выйдя из потрясения и выведя Люлю из задумчивости. — Я знаю, что твой подарок стоит денег. Это безрассудно и с твоей, и с моей стороны, но ты уже его сделала. Лучше бы квартиру себе купила вместо потерянного в Киеве жилья. Это было бы к месту и, учитывая обстоятельства, справедливо.

— Ага, ты еще предложи зарегистрировать эту квартиру в бюро недвижимости, чтобы мой преследователь меня быстрее нашел и прибил.

— Значит, будешь жить у меня, места хватит. Что ж теперь? Буду носить, — покосилась Татьяна на часы. — Спасибо.

— Это же не элитные часы, а всего лишь их копии, чудачка! — засмеялась Люля. — Они дешевые. Дома просмотришь техпаспорт и успокоишься.

Приподнятое настроение от непонятной торжественности случившихся событий долго не оставляло девушек. Они зашли в ближайший ресторан и хорошо позавтракали, а потом еще гуляли по городу, сидели в кафе, наслаждались мороженым с земляничным вареньем, пилы кофе. Иногда перебрасывались ничего незначащими фразами, комментируя то, что наблюдали, большей же частью молчали. В течение всей прогулки Татьяна исподтишка посматривала на подаренные часы, а потом на преображенную новым нарядом Люлю, словно хотела что-то сказать. А Люля делала вид, что не замечает Татьяниного тихого счастья, только сама грелась от него. И про себя посмеивалась, что тоже делает это исподволь.

На стоянку нужной им маршрутки девушки пришли тогда, когда в салоне все места уже были заняты, и до отхода оставалось десять минут. Правда, свободными оставались два места в кабине, рядом с водителем, но и там лежали чьи-то свертки. Следующая машина отправлялась по этому маршруту через два часа.

— Я очень устала, — пожаловалась Татьяна.

— Может, махнем на такси? — предложила Люля. — Гулять так гулять. Сколько километров нам ехать?

— Около восьмидесяти. Какое такси, хочешь, чтобы над нами в селе люди смеялись: нищие, а с перцем?

— Тогда давай проситься ехать стоя. Выдержишь? — спросила Люля.

В это время к машине подошел замороченный своими неприятностями водитель, сердито бросил на сидение какие-то вещи, сел, так грохнув дверью, что аж стекла в окнах задребезжали. И Люля, не дождавшись Татьяниного ответа, пошла договариваться, чтобы их все-таки взяли в эту машину.

— Так вот же два места есть! — сердито воскликнул водитель и показал на сидения возле себя. — Садитесь, какой вам ляд не дает. Что за люди?!

— Там чьи-то вещи лежат, — объяснила Люля.

— Мои! — гаркнул взбешенный мужчина. — Разве не видно? Сто чертей ему в ребра, это же просто свертки! Попросили кое-что передать отсюда славгородским родственникам. Ни одного рейса без этих передач не обходится. У вас много вещей? — спросил сдержаннее.

— Одно место. Вот, — Люля показала на Татьянин чемодан, который держала в руке. — А это я с собой возьму, — прибавила, имея в виду свою сумочку.

— Объемная до чертяки. В багажник не поместится. Там уже забито.

— Тогда буду держать на коленах.

— А у подруги багаж есть?

— Нет. А что?

— Пусть подержит эти пакеты. Некуда положить. В салон не хочу отдавать, неизвестно, что там за люди сидят. Здесь мне, может, что-то ценное доверили, а потом голову оторвут. Гадство, дрожи за копейки!

В конце концов все расселись и автобус тронулся с места.

3

Вокруг них разворачивала свои пространства Великая Степь; так как это таки была именно Великая Степь, вопреки повсеместным приметам человеческого присутствия. Они быстро въехали на мост, пересекли его, проехали вдоль Днепра по довольно широкой и открытой дороге, миновали еще один мост и в конце концов оставили позади большой город.

Пока добирались сюда, кружили и путались по запруженным улицам и стояли в пробках, девушки, казалось, застыли, или чтобы не мешать водителю, или отдыхали от продолжительной прогулки по городу, или отходили от полученных впечатлений.

И вот глаз загулял по открытому пространству, по настоящей воле, по беспредельности земной, где до самого горизонта — ни одной помехи. Это только окончательно несчастные, обиженные Богом в лишней территории, могли назвать тип офисов, больше похожих на клетки для подопытных кроликов, — свободным пространством. В конце концов, такое название полностью отвечает вранью и лицемерию тех, кто тявкает перед мудрым четыре раза, умножая дважды два, и думает, что открывает ему страшные истины. Убогие. Эх, жаль, что высокая духовность и нравственность часто ослабляют человека, а не делают его сильнее, не прибавляют ему преимуществ над злобными тварями. Это не раз наблюдала Люля в своей жизни, даже сама пользовалась этим. Как же защитить в конкретном человеке духовность и мораль, как сделать такого человека неуязвимым для быдла, извращенцев и хищников? Люле еще хотелось подумать о сочетании гуманизма с техническим прогрессом, но она цыкнула на себя, еще раз обозвав глупой, неспособной устроить личное счастье, а поэтому, дескать, нечего умничать о высоких материях.

Она взглянула на Татьяну, словно испугавшись, что ее мысли вырвались наружу и прозвучали вслух. Та, заметив это, улыбнулась.