Эрнест Хемингуэй - За рекой, в тени деревьев Страница 18

– И как я напивался до того, что даже вкуса вина не различал! Ну и бедовые же мы были ребята, – сказал полковник.

– Еще какие бедовые, – сказал Gran Maestro. – Просто головорезы, а вы были из нас самый отпетый.

– Да, – сказал полковник. – Это верно, мы были головорезы. Ты уж нас прости, дочка, ладно?

– А у тебя не осталось фотографии тех лет?

– Нет. Мы тогда не снимались, кроме того раза, с господином д'Аннунцио. К тому же большинство из нас плохо кончили.

– Кроме нас двоих, – сказал Gran Maestro. – Ладно, пойду присмотрю за бифштексом.

Полковник задумался – теперь он снова был младшим лейтенантом и ехал на грузовике, весь в пыли, на лице его были видны только стальные глаза, веки были красные, воспаленные.

«Три ключевые позиции, – вспомнил он. – Массив Граппы с Ассалоне и Пертикой и высотой справа, названия которой не помню. Вот где я повзрослел, каждую ночь просыпаясь в холодном поту, – мне все снилось, будто я не могу заставить своих солдат вылезти из машины. И зря они вылезли, как потом оказалось. Ну и ремесло!» – В нашей армии, – сказал он девушке, – ни один генерал, в сущности, никогда не воевал. Для них это занятие непривычное, поэтому наверху у нас не любят тех, кто воевал.

– А генералы вообще воюют?

– Ну да, пока они еще капитаны или лейтенанты. Потом это выглядело бы просто глупо. Разве что отступаешь, тогда волей-неволей приходится драться.

– А тебе много пришлось воевать? Я знаю, что много. Но ты расскажи.

– Достаточно, чтобы наши мудрецы причислили меня к разряду дураков.

– Расскажи.

– Когда я был мальчишкой, я дрался против Эрвина Роммеля на полпути между Кортиной и Граппой, которую мы тогда удерживали. Он был еще капитаном, а я исполнял обязанности капитана, хоть и числился всего младшим лейтенантом.

– Ты его знал?

– Нет. Я познакомился с ним только после войны, когда нам можно было поговорить. Он оказался человеком приятным, мне он понравился. Мы вместе ходили на лыжах.

– А ты много знал немцев, которые тебе нравились?

– Очень много. Больше всех мне нравился Эрнст Удет.

– Но ведь они так подло поступали!

– Конечно. А разве мы всегда поступали благородно?

– Я не могу относиться к ним так терпимо, как ты, – ведь это они убили моего отца и сожгли нашу виллу на Бренте! Мне они никогда не нравились. Особенно с того дня, как немецкий офицер у меня на глазах стрелял из дробовика по голубям на площади Святого Марка.

– Я тебя понимаю, – сказал полковник. – Но, пожалуйста, дочка, пойми и ты меня. Когда убьешь так много врагов, можно позволить себе быть снисходительнее.

– А сколько ты убил?

– Сто двадцать два верных. Не считая сомнительных.

– И совесть тебя не мучит?

– Никогда.

– И дурные сны не снятся?

– Нет, дурные не снятся. Странные снятся все время. После боя я всегда дерусь во сне. Чаще всего вижу какую-нибудь местность. Ведь для нашего брата главное – какой попадется рельеф. Вот об этом и думаешь во сне.

– А меня ты никогда не видишь во сне?

– Стараюсь. Но не могу!

– Надеюсь, портрет тебе поможет.

– Будем надеяться, – сказал полковник. – Напомни мне, чтобы я вернул тебе камни.

– Ты нарочно хочешь меня огорчить?

– У меня есть свои скромные правила чести, и они мне так же дороги, как нам обоим наша любовь. И одно не может существовать без другого.

– Но ты бы мог мне иногда уступать.

– А я тебе и уступаю, – сказал полковник. – Ведь камни пока у меня в кармане.

К ним подошел Gran Maestro, сопровождая бифштекс, эскалоп и овощи. Их нес парнишка с гладко прилизанными волосами, он плевал на всех и на все, но из кожи лез вон, чтобы стать хорошим младшим официантом. Его уже приняли в члены Ордена. Gran Maestro ловко разложил еду, с уважением и к ней самой, и к тем, кто ее будет есть.

– На здоровье, – сказал он. – Открой-ка эту бутылку вальполичеллы, – обратился он к парнишке, который поглядывал на них глазами недоверчивого спаниеля.

– А за что вы взъелись на этого типа? – спросил полковник, кивая на своего рябого земляка, который шумно жевал; его пожилая спутница ела с жеманством провинциалки.

– Скорее я должен вас об этом спросить. А не вы меня.

– Я его никогда раньше не видел, – сказал полковник. – Но он портит мне аппетит.

– Он смотрит на меня сверху вниз. Упорно не желает говорить со мной по-английски, а по-итальянски двух слов связать не может. Осматривает все подряд по Бедекеру, ест и пьет что попало. Женщина симпатичная. Кажется, это его тетка. Но точно не знаю.

– Мы бы вполне могли без него обойтись.

– Я тоже так думаю. Скрепя сердце.

– Он о нас расспрашивал?

– Спросил, кто вы такие. Имя графини он слышал – в путеводителе указаны дворцы, которые принадлежали ее роду. Ваше имя, сударыня, произвело на него впечатление, я для этого вас и назвал.

– Как вы думаете, он нас опишет в какой-нибудь книге?

– Не сомневаюсь. Он описывает все подряд.

– Мы должны попасть в какую-нибудь книгу, – сказал полковник. – Ты, дочка, не возражаешь?

– Конечно, нет, – сказала девушка. – Но лучше бы ее написал Данте.

– Что-то давно его не видно, этого Данте, – сказал полковник.

– Расскажи мне что-нибудь о войне, – попросила девушка. – Из того, что мне можно знать.

– Пожалуйста. Все, что хочешь.

– Что за человек генерал Эйзенхауэр?

– Само благонравие. Хотя я к нему, видно, несправедлив. Да он и не всегда сам себе хозяин. Отличный политик. Политический генерал. Это он умеет.

– А другие ваши полководцы?

– Лучше о них не говорить. Они достаточно говорят о себе сами в своих мемуарах. Почти все они и в самом деле смахивают на полководцев и состоят в «Ротари-клубе», о котором ты и не слыхала. Члены этого клуба носят эмалированный жетон со своим именем, там штрафуют, если назовешь кого-нибудь по фамилии. Воевать им, правда, не приходилось. Никогда.

– Неужели среди них нет хороших военных?

– Нет, почему же. Школьный учитель Брэдли, да и многие другие. Вот хотя бы Молниеносный Джо. Он парень славный. Очень славный.

– А кем он был?

– Командовал седьмым корпусом, куда входила моя часть. Умен как бес. Быстро принимает решения. Точен. Теперь он начальник штаба.

– Ну а великие полководцы, о которых мы столько слышим, вроде генералов Монтгомери и Паттона?

– Забудь о них, дочка. Монти – это такой тип, которому нужен пятнадцатикратный перевес над противником, да и тогда он никак не решается выступить.

– А я всегда считала его великим полководцем!

– Никогда он им не был, – сказал полковник. – И хуже всего, что он это знает сам. Как-то при мне он приехал в гостиницу, снял военный мундир и напялил юбочку, чтобы поднять дух населения.

– Ты его не любишь?

– Почему? Просто он типичный английский генерал, отсюда все его качества. Так что ты насчет великих полководцев помалкивай.

– Но он ведь разбил генерала Роммеля.

– А ты думаешь, там, против Роммеля никого не было? Да и кто не победит, имея пятнадцатикратный перевес? Когда мы тут воевали мальчишками, Gran Maestro и я, мы побеждали целый год, побеждали в каждом бою при их перевесе в три или четыре к одному. Выдержали три тяжелых сражения. Вот почему мы не прочь подшутить над собой и не пыжимся, как индюки. В тот год мы потеряли больше ста сорока тысяч убитыми. Вот почему мы умеем подурачиться и нет в нас никакого чванства.

– Какая страшная наука, если только это вообще наука, – сказала девушка. – Терпеть не могу военные памятники при всем моем уважении к погибшим.

– Да я и сам их не люблю. Как и дела, во славу которых их воздвигали. Ты когда-нибудь над этим думала?

– Нет. Но я хотела бы об этом знать.

– Лучше не знать, – сказал полковник. – Ешь бифштекс, пока он не остыл, и прости, что я заговорил о своем ремесле.

– Я его ненавижу. И люблю.

– Видно, мы смотрим на вещи одинаково, – сказал полковник. – Но о чем сейчас размышляет там, через два столика от нас, мой рябой земляк?

– О своей новой книге или о том, что написано в Бедекере.

– Не поехать ли нам после ужина покататься на ветру в гондоле?

– Это было бы чудесно.

– Скажем рябому, куда мы едем, а? Мне почему-то кажется, что у него дырявое не только лицо, но и сердце, и душа, а может, интерес к жизни дырявый.

– Ничего мы ему не скажем, – возразила девушка. – Gran Maestro передаст ему все, что мы сочтем нужным. Она прилежно принялась за бифштекс, а потом сказала:

– Как ты думаешь, правда, что после пятидесяти на лице у человека все написано?

– Надеюсь, что нет. У меня бы тогда было другое лицо.

– Ты, – сказала она. – Ты…

– Как бифштекс? – спросил полковник.

– Замечательный. А твой эскалоп?

– Очень нежный, и соус совсем не приторный. А гарнир вкусный?

– Цветная капуста даже хрустит, как сельдерей.

– Надо было заказать сельдерей. Но вряд ли у них есть сельдерей, не то Gran Maestro сам бы его принес.