Илья Митрофанов - ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ Страница 2

Осенью, помню, вот так же шла.

Человек мне навстречу. Военный. Я военных очень боялась. С того дня боялась, когда они к нам во двор на железной машине приехали. Много стало военных в нашем крае. Как вороны слетелись со всего света. Все начальники, всюду их власть. И этот тоже. В черной шинели. Фуражка со звездочкой. На ноги мои посмотрел.

"Девочка! - спрашивает.- Тебе не холодно босиком? Ты ведь простудишься…"

Никто у меня никогда не спрашивал: холодно мне или нет. Наоборот - смеялись. Или гадости вслед говорили. Люди такие. Злей собак люди. Собака укусит. А человек живьем съест.

А этот - нет. Не смеялся. У этого душа была схожа с голосом. Глядит на меня. Лицом пожилой, И усатый. Чудные усы. Только под носом, а на губе волос не рос. За руку меня взял. Рука теплая.

"Тебя как зовут?"

"Сабина".

"Сабина, Сабина…- И снова на ноги мои посмотрел.- Не-ет! Так не годится. Идем-ка ко мне. Придумаем что-нибудь…"

"Не пойду!" - говорю ему.

Не хотела и вправду идти. Я ученой уже была. Один тоже к себе позвал. Хлеба дал. А потом начал ко мне приставать. Мне было противно. Старый старик был, губы слюнявые. Лицо ему расцарапала, убежала. А у этого что на душе? Еще раз глянула на него. Нет, думаю, этот не будет ко мне приставать. Почуяла, что не будет.

Пошла за ним, как собачка. А думка была - убежать. Боялась. А он и не чувствовал, что я боюсь. Идет, расспрашивает меня, где я живу, кто мои мать и отец. Остановился, глянул в глаза мои.

"Странно… Ты на цыганку не очень похожа…"

Я и сама знаю, что не очень. А только что ж теперь делать?

'"Долго еще идти?" - спрашиваю.

"Вот, рядышком…"

У Дуная он жил. Там у берега военные катера стояли и электростанция. А чуть подальше домик под черепицей. В калитку вошли. Он улыбнулся.

"Что? Оробела? -И крикнул в коридор: - Нина! А у нас гости…"

Вышла Нина, жена его. На лицо не старая, только бледная очень. Будто солнца всю жизнь не видала. В платок шерстяной куталась.

"Ниночка! - военный сказал.- У нас нет ничего на ноги? Озябла девчонка…"

"Что ты так поздно, Витя? - спросила жена и на меня посмотрела, будто ждала, что я приду. Улыбнулась. Грустно так улыбнулась: - Ну? Проходи…"

Мне легко стало на сердце. Когда люди тебе улыбаются - жить легче. Принесли мне ботинки, носки синие. Померила я. Большие были ботинки.

"Ничего, зато теперь не озябнешь…" - сказала хозяйка. В комнату меня привела. Лампа настольная на столе стояла. Тепло было.

"Спасибо вам,- говорю.- Спасибо, люди вы добрые…" И руку дяде Вите поцеловала. Он обиделся. Руку отдернул.

"Ну-ну. Это не надо…"

Мне тоже неловко стало. Мне сказать им хотелось что-то, ласковое что-то хотелось сказать. А что? Не знаю.

"Хотите я вам погадаю?"

Переглянулись.

"Ну что ж, попробуй…" - Дядя Витя руку мне протянул.

Чудно мне стало. Лицом пожилой, а рука не рабочая, подушечки на ладони мягкие, ногти круглые. Детская рука была у него.

"Душа у вас добрая,- говорю.- Много горя вы видели в жизни. Много сердце ваше перетерпело. Много людей разных видели, юродов видели. И здесь на новом месте живете. Раньше вы в большом городе жили. В большом доме жили. Сынок у вас был. Но жил совсем мало…"

Договорить не успела. Жена за сердце схватилась.

"Господи…" - И села рядышком.

Дядя Витя заволновался:

"Ниночка, Ниночка, успокойся…"

"Я не волнуюсь, Витя.- И на меня взглянула.- Удивительно… В таком возрасте…"

"Да, удивительно,- кивнул дядя Витя и на ладонь свою глянул: - Неужели все в этих линиях? Как ты сумела все угадать?"

"Да вот,- говорю.- Вот, видите? Здесь бугорок, а здесь черточка с крестиком. Это детская смерть. Это горе большое…"

А самой жалко их стало. Неловко мне перед ними стало. Потом сколько другим людям гадала - неловкости уже не было. А перед этими было неловко. Взрослые вы люди, подумала, а умом - дети малые. Легко обмануть вас. Разве в линии на руке дело? Глаза нужно иметь. Я только в комнату к ним вошла - все увидала. Жизнь человека в предметах: прошлая, настоящая, будущая - вся, без,остатка. Нужно только глядеть хорошо. Скромно у них было в комнате: стол, стулья и шкаф с книгами у стены. Лампа настольная шкаф освещала. И фотографию за стеклом. На фотографии Нина - жена дяди Вити, с мальчиком, а позади дом с этажами. Старая фотография, с обломанным краем, видно, ее в кармане носили. Голоса детского в комнате не было слышно, детских вещей я тоже не увидала. Как тут не догадаться? Хотелось сказать им, как догадалась. Но не сказала. Душу людям нельзя открывать до конца. Если откроешь - не будут тебя уважать люди. "По линиям,-говорю,- догадалась…" Жена дяди Вити на меня посмотрела: "Все правильно, девочка…" - И головой покачала. Папиросу закурила. Потом уже рассказала, что жили они раньше в большом-большом городе. Немцы этот город со всех сторон окружили. И стали людей морить голодом. А тетя Нина на войне была, врачом там работала. В городе ее мать осталась и сын Славик. Там они и умерли. А когда война кончилась, дядю Витю направили к нам, на Дунай, в Ахиллею моряками командовать. Я об этом позже узнала. А в тот вечер мне стало неловко, что они загрустили.

"Давайте я вам на будущее погадаю!" - им говорю.

"Нет, нет, не надо.- Тетя Нина погладила мои волосы, улыбнулась мужу: - Хороши мы с тобой, Витя! К нам гостья пришла, а мы даже чаем ее не напоили…"

На стол собрала. Чего там не было на столе! Чего и в мыслях не было. Печенье было, шоколад был, рыбка копченая в баночке. ЯГ такой еды никогда не видела. Тетя Нина мне чаю налила, сахару три куска положила, печенье поближе подвинула.

"Ешь! - сказала.- Ешь, не стесняйся…"

Я начала есть. Я голодной была. А они рядышком сели и глядят, как я ем.

Тетя Нина спросила:

"А тебе сколько лет, Сабина?"

Я и сама точно не знала, сколько. Я свою жизнь мерила так. Когда гажё военные в наш край пришли и отца моего забрали, мне было лет пять, наверное. А сейчас?

"Сейчас, может быть, десять…" - говорю им.

Тетя Нина переглянулась с дядей Витей, на меня внимательно посмотрела и пальцы начала загибать.

"В сорок четвертом, значит, тебе было пять лет… Сейчас пятидесятый… Да, сходится! Почти сходится…"

"А в школу ты ходишь?" - спросил дядя Витя,

"Нет, не хожу…"

"И читать не умеешь?"

"Нет. Я Сталины считать умею…"

"Сталины? - переспросили. И переглянулись:-А что такое "Сталины"?"

Чудные люди. Бог мой, чудные.

"Сталины - это деньги советские. Раньше были румынские леи, А теперь - Сталины…"

Тетя Нина от папиросы закашлялась, на дверь оглянулась.

"Господи,- прошептала.- Не говори так. Не надо так говорить…"

Очень она испугалась. Дядя Витя ее успокоил.

"Ничего,- сказал.- Она больше не будет так говорить…" И меня по голове погладил.

"Приходи к нам, Сабина,- сказал.- Приходи… Научим тебя читать…"

Стала я к ним ходить. Сладкое это было время. Самое сладкое в моей жизни. Сладко и вспомнить. Приду вечерком, а у них тепло, тихо. Тетя Нина мне мыло дала. Я голову вымыла. У меня воши были. И одежду дала. Кофту и юбку суконную. Я причесалась. Она говорит:

"Сабина! Ты очень красивая девочка".

Я не знала, что ей ответить. Мне уже говорили, что я красивая. На улице говорили, на базаре, но с гадостью говорили. А чтоб так, от души и сердца,- так не было. Я это запомнила. Но о себе я не думала, что я красивая. Я этого еще не понимала тогда. Мне только было прййтнб, что я тете Нине нравлюсь. Она на меня во все глаза глядела. Не знала, как услужить. Только приду, а у нее на столе чай горячий. Чай они всегда пили. Такая у советских привычка. У нас за стол без стакана вина не сядут, а у них - без чая. Белую скатерть на стол расстелит, угощает меня. Много разной еды у них было. Дядя Витя домой приносил. Хлеб приносил белый, банки с тушенкой, галеты - печенье такое, как камень твердое, а по вкусу, как дрожжи сухие. Шоколад тоже носил.

Хорошо они жили. Тетя Нина нигде не работала. У нее здоровье слабое было. Даст мне поесть, а сама сядет рядышком, папиросы курит и кашляет. Тепло, холодно - в платок куталась. И чай с папиросами пила.

"Ты ешь, ешь, Сабина,- меня уговаривала.- Поешь, и начнем заниматься…"

Читать меня научила. Книга у них была. "Славика книга"- так тетя Нина ее называла. Толстая, с картинками. Про Робинзона и Пятницу. Как они оба на острове жили. По этой книге я и училась. Всю я ее прочитала. Подписи под картинками до сих пор помню. На одной человек в лодке с ружьем нарисован, а в воде голова. Снизу написано: "ЕСЛИ ТЫ ПРИБЛИЗИШЬСЯ К ШЛЮПКЕ, Я ПУЩУ ТЕБЕ ПУЛЮ В ЛОБ". На другой картинке двое на корабле стоят. Взрослый и мальчик. И подпись внизу: "НУ ЧТО, ДРУЖОК! ПРОШЛИ ТВОИ РЕБЯЧЕСКИЕ СТРАХИ?" И еще, еще одна мне запомнилась. Робинзон за столом сидит. На голове качула 6 молдавская, сам в куртке овечьей мехом наверх. На плече попугай сидит, а рядом собака и кошка. И подпись внизу: "ДАЖЕ САМЫЙ СЕРЬЕЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК УЛЫБНЕТСЯ, УВИДЕВ МЕНЯ В КРУГУ МОЕГО СЕМЕЙСТВА".

Много было таких картинок и подписей много. А эти я до сих пор помню. Я быстро азбуку схватывала. Тетя Нина говорила, что у меня память хорошая зрительная. Я и сама это знала. С детства, как на базар ходить стала, память была. Попробуй забудь, что вчера у этой тетки кусок брынзы с прилавка взяла, она тебе быстро напомнит, когда за волосы схватит.