Стефан Жеромский - Пепел Страница 20

Бася стала жадно жевать сено…

Рафал собирался уже уйти… Потянулся, размялся… С минуту постоял в раздумье, прислушиваясь. Наконец ушел. Большими шагами он пересек широкую ленту дороги, спускавшейся между шпалерами лип, и пошел вдоль забора, окружавшего обширный сад. Найдя, наконец, удобное место, он проник во двор усадьбы. Перед ним тянулась садовая аллея, которая вела к дому. Низкие фруктовые деревья были покрыты шапками свежевыпавшего снега. Рафалу пришлось наклониться, чтобы не стряхнуть с них эти шапки. Снег вился между ветвями. Кругом было так темно и царил такой хаос, словно миллиарды живых существ кружились в этом месте. Рафал ощупью подвигался вперед. Ему казалось, что он не найдет дома. То он думал, что дом где-то дальше, то вдруг ему чудилось, будто он давно уже его миновал. Вдруг, вытянув руку, он наткнулся на стену. Радостный трепет пробежал по всему его телу. Юноша сделал несколько шагов вдоль стены, подумав в отчаянии, что это уже все, что надо уже возвращаться.

Что же еще могло быть? Ничего. Разве только несчастье… Но когда ум его снова озарила мысль, что он касается рукою углов дома, где, наверное, находится она, что, быть может, за этой стеной она дышит во сне, что он сам, – не во сне, не в мечтах, а наяву – идет вдоль деревьев, которые она завтра увидит, его охватило безумие. Он втягивал в себя чудный воздух, который, казалось, окутывал весь дом пьянящим ароматом. Он чувствовал бессилие рассудка, слабость воли… Ему не хотелось ничего, кроме одного: еще минуту подышать воздухом этого сада. Он остановился в кустах сирени, затенявших окна, сейчас наглухо закрытые ставнями. Поблизости виднелась естественная беседка из кустов орешника, шиповника и дикого хмеля. В тени огромной, как дерево, сирени стояла дерновая скамья, заметенная в эту ночь снегом. Снежный пух сыпался кругом с тихим шорохом, но на это место больше не падал, потому что на ветвях образовалась как бы крыша из инея. Рафал глубоко вздохнул. Он остановился у беседки и закрыл руками лицо. Сердце разрывалось у него при мысли о том, что надо уже уходить. Он поднял голову, сделал еще два шага… И вдруг, повернув за угол, увидел огонек.

Белый пучок лучей пробивался сквозь сердце, прорезанное в ставне, и бледным кругом света рассеивал тьму. Снежинки кружились в нем и сверкали миллиардами брильянтовых огоньков.

Вдоль стены внизу тянулась дерновая насыпь, нечто вроде длинной завалины. Рафал поднялся на нее и, тихо ступая по снежному пуху, дошел до отверстия, вырезанного в деревянной ставне. Он заглянул туда и замер. В двух шагах от него сидела Гелена. Наискосок от окна, удобно расположившись в кресле у письменного столика, она читала книжку. Восковая свеча трепетным светом обливала ее распущенные волосы, ее чудный лоб, прелестное лицо, открытую шею и грудь. На плечах у нее был меховой халатик, который она, видно, только что накинула, «обираясь лечь в постель. От опущенных ресниц падала длинная тень на белое задумчивое личико. Рафал впился глазами в ее полуоткрытые губки, в ее лоб, затуманенный грустью, навеянной страницами книги. Ему казалось, что он умрет под этим окном, что сильный и молодой, он скончается тут, испустит дух. Ненасытные глаза заволокло слезами. И вдруг в мозгу его, словно пронизанном смертельной пулей, созрело решение. Он просунул палец в отверстие ставни и трижды тихо постучал в стекло. Вытянув руки, Гелена отскочила к задней стене и, глядя на окно, застыла, оцепенела в испуге. Рафал снова постучал три раза. Теперь он был спокоен. В груди ощущал холод. Счастье, словно подстреленная в воздухе златоперая птица, упало и, мертвое, лежало на дне души. Грустными глазами смотрел он в глубь комнаты.

Свет погас.

Юноша медленно отошел от окна. Он закрыл глаза и упивался первым сладким воспоминанием о светлой комнате, об огне, который ослепил его, о счастье, которое пришло нежданно-негаданно, как сон, о чистом наивысшем блаженстве, которого не передашь словами. В глазах его так ясно стоял этот тихий уголок, этот дивный свет, как будто теснимый со всех сторон непроглядной ночной тьмой, что он снова видел их как наяву и снова замирал, цепенел, как в первый раз. Весь во власти иллюзии, он снова впивался глазами в это видение…

Оно медленно растаяло. Бурные слезы, точно клубки змей, свившихся под сердцем, сдавили ему горло. Сердце не болело. Прошло желание видеть девушку, испытать счастье еще раз. Охваченный возвышенной, недосягаемой, нечеловеческой и неземной мечтой, он на мгновение унесся в мыслях далеко-далеко. Он был с нею в ином месте, погрузился в дивный полусон на священном, предвечном лоне природы. Придя в себя, он удивился, услышав, как шуршит снег, падая на сугробы, как ветер вздувает на крыше длинные его паруса, как шумят сухие ветви деревьев.

Сто раз повторял он себе, что надо уходить. Что надо поскорее уйти, как уходит тать ночной…

Вдруг в тишине раздался легкий скрип отворяемой двери. Стоя на ветру, Рафал услышал его, почувствовал, как стальное острие, вонзенное в грудь чьей-то рукой. Он был уверен, что погиб, что она разбудила слуг… Но в нем проснулось львиное сердце. Выпрямившись, он уверенно шагнул вперед, готовый одним ударом свалить каждого, кто вздумает смущать его мечты. Он, барин, захохочет им в глаза! Чего и кого ему бояться после того, что он уже видел? Что страшное может его ожидать? Он подошел к каменным ступенькам крыльца и, протянув руку, схватился за одну из колонн, на которые опирался скат крыши. Юноша чувствовал, что в дверях стоит человек. Он впился в темноту глазами и молча ждал. И вдруг он услышал голос, шептавший что-то тише ветерка. По заметенным снегом ступенькам медленно, как тень, сошла Гелена. Она спустилась к нему, как невидимый дух, как сама любовь. Она упала в его объятия. Они обвили друг друга руками, склонив головы и прижавшись друг к другу. Пошли вперед в молчании.

Счастье любви наполнило и увлекло их слившиеся сердца. Вьюга вокруг них бесновалась и свирепела.

Снег засыпал их с головы до ног. Подле дерновой скамеечки, под развесистой сиренью, в том месте, где его сердце особенно мучительно сжалось от любви, где оно исходило слезами, они остановились. Они подняли головы и слили уста в бесконечном поцелуе.

Наконец они оторвали уста от поцелуя. Она с минуту прислушивалась, потом тихо и томно шепнула:

– Как вы здесь очутились?

– Приехал.

– Верхом?

– Да.

– Как сказали тогда на балу?

– Да.

– А где же лошадь?

– В кузнице. Привязана к яслям.

– Одна?

– Одна. Пойдем к ней…

– Нет. Я боюсь туда идти. Мне очень страшно…

Рафал наклонился к ее лицу. Губы его опять нашли ее щеки, уста, глаза. Он расстегнул крючки шубки и прильнул губами к открытой груди. Мягкими ручками она отстранила навязчивую голову, а когда жадные губы коснулись щечек, шепнула:

– Усы мокрые…

Действительно, пушок на верхней губе у Рафала весь заиндевел.

– Так в другой раз приехать без них?

– Без чего?

– Без усов…

– Нет, не надо…

– Что не надо?

– Не надо… И все!

– Не любишь их.

– Я сказала: мокрые.

От смеха они не могли говорить. Рафал изо всех сил старался осушить «усы». Она помогала ему, откидывая шелковую шаль, которой была покрыта ее голова. Рафал приник губами к волосам, связанным наскоро узлом, прильнул к благоуханным сухим кудрям. А когда он снова стал целовать плечи, то уже не встретил сопротивления.

Он слышал, как трепещет и бьется ее взволнованное сердце. Руки ласкали не ее девственное, пылающее тело, а как бы само счастье, воплощенную мечту. Он обезумел, обнажив устами чудную девическую грудь, полную радости и блаженства. Он спешил сорвать еще один, только один, поцелуй, готов был заплатить за него смертью. Милые руки обвили его шею, любимые, жаркие уста прильнули к его устам с тихим, томительным шепотом. Вся она изогнулась, поникла и склонилась к нему на грудь. Он благоговейно прижал ее, заключил в объятия, доверчивую, тихую, покорную. На мгновение он испытал небесное счастье, недосягаемое блаженство, чистое, неземное, неизмеримое, как небеса. Ему хотелось сказать ей, что он чувствует, назвать ту чашу наслажденья, какая была поднесена к его устам, и в этом слове передать тот нежданный голос, родившийся в сердце, который переполнил все его существо. Дух его напрягся, словно плечом он должен был сдвинуть весь мир. Это уединенное, тайное мгновение счастья вдруг оборвалось, как от удара… То был голос дудки ночного сторожа.

Гелена вздрогнула, еще раз на короткое мгновение прильнула к нему в поцелуе, в котором слились их души… Она скрылась во тьме. Свист вьюги заглушил звуки ее шагов. Рафал слышал с минуту, как она разговаривала на крыльце с ночным сторожем и подзывала собак. Но не все они подошли к ней. Некоторые из них с лаем бросились на Рафала, который опрометью кинулся бежать. Не успел он добежать до лошади, отвязать поводья и сунуть ногу в стремя, как они накинулись на него. Но Баська понеслась вперед как стрела. Оленьими скачками помчалась она в поле и ушла от собак. Долго несла она Рафала бешеным скоком сквозь снега и вьюгу по неведомым равнинам. Рафал не натягивал поводья, он не мог править.