Даниэль Дефо - Радости и горести знаменитой Молль Флендерс (пер.П. Канчаловский) Страница 21

Когда наступило время родовъ, она попросила его уѣхать въ Лондонъ или сдѣлать видъ, что онъ уѣхалъ; послѣ его отъѣзда она увѣдомила полицію, что у нея живетъ дама, которая скоро должна родить, что она очень хорошо знаетъ ея мужа Вальтера Кливъ, этого достойнаго джентльмена, за котораго она можетъ вполнѣ поручиться. Такимъ образомъ я была обезпечена со стороны полиціи, и на меня смотрѣли, какъ на леди Кливъ; но все это стоило очень дорого, о чемъ я часто напоминала ему, однако онъ просилъ меня не безпокоиться о деньгахъ.

Такъ какъ онъ давалъ мнѣ много денегъ на экстренные расходы во время родовъ, то у меня было все лучшее и все необходимое, хотя я не тратила лишняго, и, зная жизнь, а также понимая, что такое мое положеніе не можетъ долго продолжаться, я откладывала себѣ столько, сколько могла.

Такимъ образомъ, когда я встала, у меня составилось вмѣстѣ съ прежними его подарками около двухсотъ гиней.

Я родила прекраснаго мальчика; дѣйствительно это было очаровательное дитя; когда мой любовникъ узналъ о родахъ, онъ написалъ мнѣ нѣжное и любезное письмо, говоря, что, по его мнѣнію, мнѣ слѣдуетъ лучше всего пріѣхать въ Лондонъ; лишь только я встану и поправлюсь, онъ найметъ мнѣ квартиру въ Гаммеръ-смитѣ, что будетъ имѣть видъ, будто я только переѣхала изъ Лондона; а между тѣмъ по прошествіи нѣкотораго времени я возвращусь съ нимъ въ Батъ.

Мнѣ очень понравилось это предложеніе, я наняла карету, взяла съ собой ребенка, кормилицу, горничную и поѣхала въ Лондонъ.

Онъ встрѣтилъ меня въ Ридингѣ въ собственной каретѣ, куда я сѣла, оставя горничную и кормилицу съ ребенкомъ въ наемной каретѣ, и отправилась съ нимъ на свою новую квартиру въ Гаммеръ-смитъ, отъ которой пришла въ восторгъ, такъ она была хороша.

Теперь я дѣйствительно достигла того, что можно назвать полнымъ благополучіемъ, и я ничего другого не желала, какъ быть его женой, но это желаніе никогда не могло исполниться; вотъ почему при всякомъ удобномъ случаѣ я старалась сохранять все, что могла, зная очень хорошо, что такія положенія не могутъ продолжаться всегда, что мужчины, имѣющіе на содержаніи любовницъ, часто мѣняютъ ихъ или потому, что тѣ надоѣдаютъ имъ, или по ревности, или по другой какой причинѣ; часто сами женщины не умѣютъ сохранить любовника, не умѣютъ быть благоразумными, не умѣютъ заставить уважать себя, быть вѣрной и доводятъ мужчину до того, что онъ наконецъ бросаетъ ее.

Но я могла быть спокойна въ этомъ отношеніи; я не имѣла никакой наклонности измѣнять, у меня не было никакихъ знакомствъ, кромѣ жены нѣкоего пастора, занимавшей квартиру на одной лѣстницѣ со мной; такъ что, въ отсутствіи моего любовника, я никуда не выходила, и каждый разъ, когда онъ пріѣзжалъ ко мнѣ, онъ всегда заставалъ меня дома.

Ни онъ, ни я никогда не думали, что намъ придется такимъ образомъ устроить нашу жизнь. Часто онъ говорилъ мнѣ, что со времени перваго знакомства со мной и до той ночи, когда мы нарушили наше слово, онъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія дойти до того, что случилось; онъ всегда чувствовалъ ко мнѣ искреннюю привязанность, но никогда не думалъ сойтись со мной; я увѣряла его, что я не подозрѣвала его въ этомъ намѣреніи я что, если это желаніе и пришло мнѣ въ голову первой, то вѣдь за то я не такъ легко уступила и позволила тѣ вольности, которыя довели насъ до крайности, бывшей для меня полной неожиданностью.

Однако же онъ былъ такъ справедливъ, что никогда не упрекалъ меня и не выражалъ ни малѣйшаго неудовольствія, напротивъ онъ всегда увѣрялъ меня, что ему и теперь такъ же пріятно мое общество, какъ въ первое время нашего сближенія.

Съ другой стороны, на самой вершинѣ благополучія, меня не переставали мучить тайныя угрызенія совѣсти за ту жизнь, которую я вела; мнѣ иногда рисовалась перспектива бѣдности и нищеты, и я приходила въ ужасъ и со страхомъ смотрѣла на свое будущее; часто я принимала рѣшеніе все оставить, думала, сдѣлавъ достаточное сбереженіе, уйти, но подобныя мысли не имѣли никакого значенія; онѣ разсѣивались при его приходѣ, такъ какъ въ его прекрасномъ и веселомъ обществѣ невозможно было грустить; я бывала въ мрачномъ настроеніи духа только въ его отсутствіи.

Такимъ образомъ я прожила счастливой и несчастливой въ одно и то же время шесть лѣтъ, въ продолженіи которыхъ я родила трехъ дѣтей, изъ нихъ остался живъ только первый сынъ. Два раза я переѣзжала на другую квартиру, но послѣдній годъ я пробыла въ Гаммеръ-смитѣ. Здѣсь, однажды утромъ, я была поражена его нѣжнымъ письмомъ, въ которомъ онъ извѣщалъ, что заболѣлъ и боится новаго приступа его прежней болѣзни; что родные его жены поселились въ его домѣ, и потому мнѣ будетъ неудобно пріѣхать къ нему, хотя онъ имѣлъ сильное желаніе, чтобы я ухаживала и смотрѣла за нимъ такъ, какъ когда то прежде.

Это письмо меня крайне обезпокоило, и горѣла нетерпѣніемъ узнать, что происходитъ съ нимъ; я прождала пятнадцать дней, не имѣя отъ него извѣстій, это поразило меня и я дѣйствительно страшно мучилась; слѣдующіе пятнадцать дней я была какъ сумасшедшая. Главное мое затрудненіе заключалось въ томъ, что я точно не знала, гдѣ онъ; сначала я поняла, что онъ живетъ въ квартирѣ матери своей жены, но, пріѣхавъ въ Лондонъ, гдѣ я имѣла его адресъ для писемъ, я узнала, что онъ живетъ на Блумсбери, куда переѣхалъ со всей семьей, т. е. съ своей женой и ея матерью, хотя прежде его жена не соглашалась жить съ нимъ подъ одной крышей. Скоро я узнала, что онъ находится при смерти, но и я была не въ лучшемъ положеніи. Однажды ночью, я одѣлась служанкой, надѣла чепчикъ и соломенную шляпу и пошла къ нему въ домъ, говоря, что меня прислала одна дама, сосѣдка по его прежней квартирѣ, узнать вообще о его здоровьѣ и какъ онъ провелъ эту ночь. Такимъ образомъ я нашла случай, котораго искала; я разговорилась съ одной ихъ служанкой и узнала всѣ подробности его болѣзни; оказалось, что у него кашель и лихорадка; кромѣ того она же сообщила мнѣ, что его жена поправляется и доктора полагаютъ, что къ ней вернется разсудокъ, но тѣ же доктора мало надѣются на его выздоровленіе и даже думаютъ, что онъ умретъ сегодня утромъ.

Все это были для меня самыя ужасныя извѣстія. Я начинала понимать, что насталъ конецъ моему благополучію, я не имѣла ничего въ виду и не знала, чѣмъ буду поддерживать свое существованіе.

Особенно меня тяготило то обстоятельство, что у меня былъ сынъ, милое и доброе дитя; ему наступилъ седьмой годъ и я не знала, что съ нимъ дѣлать. Съ такими мыслями я вошла къ себѣ вечеромъ, я спрашивала себя, чѣмъ я буду жить и какимъ образомъ я устроюсь теперь.

Не трудно представить, что съ этого времени я не имѣла покоя; не смѣя рисковать сама, я отправляла разныхъ посыльныхъ подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ узнавать о его здоровьи; спустя пятнадцать дней, явилась слабая надежда на его выздоровленіе; я перестала отправлять посыльныхъ и черезъ нѣкоторое время получила извѣстіе отъ его сосѣдей, что онъ встаетъ въ своей комнатѣ, а потомъ, что онъ можетъ уже выходить.

Тогда я н сомнѣвалась, что скоро получу отъ него самого извѣстіе и начала успокаиваться, думая, что онъ выздоровѣлъ; я ждала недѣлю, другую, но, къ моему величайшему изумленію, прошло около двухъ мѣсяцевъ, и я узнала только, что онъ отправился въ деревню пользоваться чистымъ воздухомъ послѣ болѣзни; прошло еще два мѣсяца, я опять узнала, что онъ вернулся въ городъ, домой, но отъ него не получала ничего.

Я писала ему много писемъ, адресуя ихъ, какъ обыкновенно, и оказалось потомъ, что онъ получилъ изъ нихъ только два или три остальныя пропали. Наконецъ я написала ему такое убѣдительное письмо, какъ никогда прежде, говоря, что буду вынуждена придти къ нему сама, такъ какъ нахожусь въ самомъ отчаянномъ положеніи, что мнѣ нечѣмъ платить за квартиру и содержать себя и ребенка, что я лишена средствъ, а между тѣмъ онъ далъ мнѣ торжественное обѣщаніе заботиться обо мнѣ и не оставлять меня; я сдѣлала копію этого письма и, узнавъ, что оно пролежало мѣсяцъ у него въ домѣ, прежде чѣмъ его доставили къ нему, я нашла случай вручить ему копію въ одной кофейной, куда онъ постоянно ходилъ.

Это письмо вызвало у него отвѣтъ, изъ котораго я увидала, что я покинута; изъ него же я узнала, что нѣсколько раньше онъ послалъ мнѣ письмо съ просьбой переѣхать въ Батъ, но я сейчасъ вернусь къ содержанію этого письма.

Вѣрно правду говорятъ, что постель больного иногда заставляетъ его смотрѣть иными глазами, чѣмъ прежде, на свои близкія связи; мой любовникъ былъ при смерти, онъ стоялъ на краю вѣчности и вѣроятно у него явился справедливый укоръ совѣсти при мысли о своей прошлой жизни, исполненной легкомысленныхъ увлеченій и преступныхъ связей; тутъ связь со мной представлялась ему самой ужасной, и дѣйствительно она была ничѣмъ инымъ, какъ постояннымъ прелюбодѣяніемъ, которое, по всей справедливости, теперь возбуждало въ немъ ужасъ. Нравственное чувство не позволяло ему продолжать эту связь, и вотъ какъ онъ поступилъ. Изъ моего послѣдняго письма онъ увидѣлъ, что я не переѣхала въ Батъ и не получила его перваго письма, поэтому онъ написалъ мнѣ слѣдующее: