Дин Лин - Солнце над рекой Сангань Страница 23

ГЛАВА XXII

Все для единства

Ночь после собрания прошла невесело. Когда Чжан Юй-минь ушел, между членами бригады поднялся спор, правда, не очень горячий. Вэнь Цай спокойно принимал нападки товарищей. Он не настаивал на своем, проявив необычную для него уступчивость, чтобы, как он заметил, добиться в бригаде единодушия, без которого ей не выполнить порученное партией задание. Но в глубине души он сохранил предубеждение против товарищей. Бригада лишь со стороны казалась единой.

После завтрака двор старого Ханя снова оживился. Ли Чан принес статью для классной доски и попросил Ян Ляна выправить ее. Он захватил пьесу на шэньсийские напевы, которую в деревне сочинили весной, и тут же стал ее петь под аккомпанемент хуциня. Когда Вэнь Цай увидел, что собрались уже все активисты, мнение которых его интересовало, он решил тут же разрешить с ними самые неотложные вопросы. Не имея точных данных о помещиках в Теплых Водах, он так и не сумел разобраться, кто же из активистов прав. Он хотел, чтобы в них самих созрело решение, на кого направить борьбу. И среди активистов, как позавчера ночью в кооперативе, поднялись ожесточенные споры. У Чжан Чжэн-дяня произошла схватка с Ли Чаном из-за Ли Цзы-цзюня, а с Чэн Жэнем из-за Гу Юна. Когда же речь зашла о Хоу Дянь-куе, все стали смеяться и рассказали про то, как он купил пеструю корову на общественные деньги, а утверждал, что она его собственная. Тот же Хоу Дянь-куй основал в деревне религиозную секту. Однажды Чжао Цюань-гун даже побывал в его общине, в которую Хоу Дянь-куй завлекал обещанием царства небесного.

— Черноволосый народ мучается, терпит бедствия в голодные годы, но верующие, как на лихом скакуне, перенесутся на Западное небо! — проповедовал Хоу Дянь-куй.

Всех развеселил этот рассказ, и Чжао Цюань-гуна заставили пропеть молитву:

Все наши помыслы о тебе,Наш великий Майтрея[34].И днем и ночью храним тебя в душе,Омитофо[35].

Ли Чан рассказал бригаде, как весной, когда решили рассчитаться с Хоу Дянь-куем, старик прикинулся больным и не пошел на собрание, а потом, когда его привели силой, Чжао Цюань-гун ударил помещика по лицу за то, что тот обманом завлек его в свою секту.

Когда очередь дошла до Цзян Ши-жуна, активисты сказали, что с ним уже свели счеты, что теперь он — даже утверждали некоторые — изменился к лучшему.

Вспомнили о Ван Жуне, преданной собаке помещика Сюй Юу. В прошлом году его не удалось привлечь к ответу, а весной тоже пришлось отпустить — район дал указания сосредоточить внимание на немногих лицах. Ван Жун лебезил перед Сюй Юу, когда тот был начальником волости, состоял у него на посылках, помогал ему даже по делам угольной компании в Синьбаоане. Ван Жун — настоящая собака, глаза у него, как у ищейки. Он присвоил себе имущество брата-калеки — его три с половиной му земли на косогоре, морит его голодом и не позволяет ему жениться. Активисты вовсю ругали Ван Жуна, но всем стало ясно, что он не помещик, а самый настоящий бедняк, даже под середняка его не подвести, и о борьбе с ним не могло быть и речи.

Собрание затягивалось. Имен выдвигалось немало: у одного было много земли, другой отдавал землю в аренду, третий побывал в старостах при японцах. Необходимо было свести счеты со всеми — с одними мягче, с другими покруче. Но среди них не нашлось никого, чьи преступления могли бы зажечь народ огнем гнева.

— У нас нет такого злодея, как Чэнь У в деревне Мынцзягоу, который отбирал бы у людей последние медяки, бил, насиловал, — говорили активисты: Чэнь У прятал оружие, патроны, убил районного партийного работника и милиционера, проводил в поле собрания с агентами японской тайной полиции. Все его преступления были подтверждены свидетелями, народ знал о них и провел борьбу до конца. В Теплых Водах нет ни такого злодея, ни такого крупного помещика, как Ли Гун-дэ из деревни Байхуай, у которого свыше ста циней земли да еще большая мельница. Будь у нас такой помещик, отобрали бы мы столько земли, все дворы стали бы середняцкими. Это подняло бы весь народ.

Так активисты и не пришли ни к какому решению.

Вэнь Цай посоветовал им прислушаться к тому, что говорит народ, не торопясь, однако, с выводами, а если настоящего врага не найдется, передел можно провести без борьбы. От такого совета настроение у активистов упало, беседа прекратилась, и все разошлись, чтобы подготовиться к вечернему собранию.

После их ухода Вэнь Цай написал отчет о работе в Теплых Водах, запрашивая о ней мнение района. Он не собирался знакомить бригаду со своим докладом, а заложил его в записную книжку в ожидании оказии, чтобы переслать непосредственно в район.

Затем Вэнь Цай стал обдумывать свое выступление на предстоящем собрании, не считаясь, конечно, с нелепым, по его мнению, протестом Ху Ли-гуна против таких речей; пока крестьяне ничего не знают, у них не хватит смелости подняться на борьбу.

Ху Ли-гун требует жарких схваток, но лишь мелкая буржуазия строит свои суждения на песке. Соглашаясь с тем, что у него самого мало опыта, Вэнь Цай, однако, не хотел признать, что товарищи по бригаде могли стоять выше его, что их ничтожный опыт мог иметь какое-то значение. Опыт без обобщения, без теоретической основы остается поверхностным и не может служить опорой в борьбе. Товарищи легче, чем он, сближаются с крестьянами, но если бы даже они проводили с ними целые дни, это не дало бы им уменья руководить массами, влиять на них, владеть их настроениями, удовлетворять их запросы.

Ведь вот председатель Мао понимает китайский народ, выдвигает своевременно все проблемы, но разве он проводит с народом целые дни? Интересы народа нужно брать в целом, всесторонне охватывать все вопросы, не упорствуя в чем-нибудь одном. Молодежь слишком переоценивает свои знания. Члены бригады полуинтеллигенты, это бывшие рабочие или крестьяне, что создает разнобой и трудности в работе. Вэнь Цай понимал, что он должен поддержать их, объединить, помочь, и поэтому довольно искренно шел на уступки.

В конце концов одиночество наскучило ему. Он вышел на улицу.

ГЛАВА XXIII

Вэнь Цай пошел к массам

На углу безлюдной улицы сидели, перешептываясь, две женщины. При виде Вэнь Цая они замолчали и стали следить за ним глазами. «Любят женщины поболтать, — подумал Вэнь Цай, — но почему они здесь среди бела дня? Почему не работают?» Как только он прошел мимо, они снова зашептались. Ему даже показалось, что они говорят о нем, хотя он не разобрал слов, да и не понял бы их. Подавив любопытство, он пошел дальше, делая вид, что не обращает на них внимания.

У театральной площадки под акацией сидел торговец арбузами, возле него примостилось на корточках несколько стариков. Из окна сыроварни высунулась молодая женщина. Оглядев Вэнь Цая, она обернулась и что-то сказала. Вэнь Цай не знал, куда ему направиться, чем заняться. Купить арбуз? Неудобно. Он подошел к классной доске, пробежал глазами статью, которую читал еще утром. Она была переписана красиво и четко учителем Лю, которого Вэнь Цаю хвалил Ли Чан.

Вэнь Цай чувствовал на своей спине взгляды стариков, в окне сыроварни появились уже две головы, ему стало не по себе. Он направился к школе в надежде найти там Ху Ли-гуна: юноша обучал детей песням и разучивал с ними пьесу «Кнут деспота». Прежде он работал в театральной бригаде, да и сейчас не потерял интереса к этому делу.

Но на школьном дворе было тихо. Из комнаты у самых ворот вышел человек в короткой куртке и почтительно пригласил Вэнь Цая войти:

— Заходите, посидите… Прошу вас… Окажите любезность…

— У вас еще идут уроки? — задал вопрос Вэнь Цай.

— Да, занятия еще не кончились.

Вэнь Цай прошел вслед за незнакомцем в комнату, по-видимому, приемную. На квадратном столе, у окна, стояла подставка для шляп и часы с боем в стеклянном футляре. На стене, напротив входа, висели два портрета: литографированный — Сунь Ят-сена и тушью — председателя Мао. На блестящей бумаге по обе стороны портретов были выведены лозунги: «Служим народу», «Развернем культурную работу новой демократии». Под лозунгами висели пестрые ученические рисунки и сочинения. У стены слева стоял длинный низкий шкаф, на котором лежал узел с постелью. С правой стороны были прикреплены два ряда кнутов с красными и розовыми бумажными цветами — реквизит к пьесе «Кнут деспота».

Незнакомец предложил Вэнь Цаю сесть и налил ему чашку чая:

— Прошу вас, выпейте… Мы люди простые.

— Ты из здешней школы? — спросил Вэнь Цай.

— Да, да, я здешний.

— Как твоя фамилия?

— Лю.

Вэнь Цай сообразил, наконец, что перед ним школьный учитель.

— Это ты переписывал статью на доску?

— Не смею хвалиться… переписал неважно…

Вэнь Цай оглядел учителя. Ему было под сорок. Длинное лицо, узкие, видимо, близорукие глаза, большой нос, длинные волосы. Грязная белая куртка и чрезмерное самоуничижение учителя производили неприятное впечатление. «Почему он так держит себя?», — подумал Вэнь Цай и задал несколько вопросов, на которые тот отвечал с подчеркнутой почтительностью.