Дин Лин - Солнце над рекой Сангань Страница 24

— Это ты переписывал статью на доску?

— Не смею хвалиться… переписал неважно…

Вэнь Цай оглядел учителя. Ему было под сорок. Длинное лицо, узкие, видимо, близорукие глаза, большой нос, длинные волосы. Грязная белая куртка и чрезмерное самоуничижение учителя производили неприятное впечатление. «Почему он так держит себя?», — подумал Вэнь Цай и задал несколько вопросов, на которые тот отвечал с подчеркнутой почтительностью.

— Здесь нет моих товарищей? — спросил, наконец, Вэнь Цай. — Я ищу их.

— Товарищ Ху только что ушел, только что вышел из школы. Он вам нужен? Догнать его?

— Нет, нет.

И Вэнь Цай вышел из комнаты. В это время кончился урок, и ватага ребятишек, точно вспугнутый пчелиный рой, с криками и песнями выбежала во двор. Разглядывая Вэнь Цая, школьники забегали вперед, следовали за ним по пятам, весело передразнивали: «Понятно ли вам, земляки? Ясно ли?»

Оглушенный шумом, Вэнь Цай, сделав вид, что не замечает насмешек детей, поспешил на улицу. Учитель Лю, обеспокоенный, шел за ним бормоча:

— Хотелось бы ваших указаний…

Очутившись за воротами школы, Вэнь Цай с облегчением вздохнул. Высоко подняв голову, он направился было обратно к дому старого Ханя, но тут кто-то окликнул его из окна кооператива.

— Начальник Вэнь! Заходи к нам, посмотри на наш кооператив! — Это был милиционер Чжан Чжэн-дянь, назвавший Вэнь Цая почему-то начальником.

Вэнь Цай подошел к окну кооператива. Заглянув внутрь, он увидел две стойки, на которых были разложены товары, ларь с мукой, жаровню для лепешек и прилавок. Лицо у Чжан Чжэн-дяня было такое красное, словно он только что выпил вина. Из соседней комнаты торопливо вышел человек небольшого роста и, подойдя к окну, тепло поздоровался с Вэнь Цаем.

— Заведующий кооперативом, Жэнь Тянь-хуа, специалист своего дела, — представил его Чжан Чжэн-дянь.

Вэнь Цай счел нужным задать несколько вопросов. Жэнь Тянь-хуа, внешне мало напоминавший торговца, давал толковые разъяснения.

— Часто у вас бывает Чжан Юй-минь? — спросил Вэнь Цай, вспомнив, что Чжан сказал, чтобы его искали здесь, если он понадобится.

— Да, он много времени проводит в кооперативе.

Заметив на шкафу кувшин с вином, Вэнь Цай сообразил, почему у Чжан Чжэн-дяня такое разгоряченное лицо.

Видя, что Вэнь Цай не заходит, Чжан Чжэн-дянь выпрыгнул в окно.

— Вы ищете Чжан Юй-миня, начальник? Его дом недалеко отсюда…

— Нет, я спросил просто так…

— Чжан Юй-минь очень занят делами — общественными и своими… Целый день все только и ищут его… Ха-ха!

— Что? — переспросил Вэнь Цай, почуяв в этих словах какой-то намек.

— Если снова будут делить имущество помещиков, ты, начальник, отведи нашему Чжан Юй-миню хороший дом, в три комнаты, на север. У него дом никуда не годится. Да там еще его брат, ха-ха…

— Что ты хочешь сказать?

— Да, да… Прежде чем уходить из деревни, тебе, начальник, придется еще выпить у него.

— О каком доме ты говоришь? В чем дело?

— О чем еще спрашивать? Есть тут одна вдова, земли-то немало, а дома нет. Ха-ха…

Вэнь Цаю стало не по себе, однако он отметил с удовлетворением, что не потерял еще способности разбираться в людях. Он пошел дальше, в северную часть деревни, разговаривая по дороге с Чжан Чжэн-дянем. Тот принялся рассказывать о том, как вступил в партию еще до освобождения, но сейчас ничего не может поделать… он слишком честен… Работа в милиции только вывеска, всем заправляет один Чжан Юй-минь, и он, Чжан Чжэн-дянь, считает, что на этот раз из борьбы с помещиками ничего не выйдет. Почему не выйдет, он сначала умолчал, но в конце концов признался:

— Ведь вот, начальник, почему народ не смеет бороться с помещиками? Все зависит от деревенских руководителей. Они выросли в одной деревне, и если не родня друг другу, то соседи. Разве тебе еще не ясно, начальник, как мешают работе личные связи…

Но как ни допытывался Вэнь Цай, Чжан Чжэн-дянь не назвал тех, кто, по его мнению, руководствовался личными побуждениями. Так дошли они до конца деревни.

Повернув обратно, Вэнь Цай увидел дочерна загорелого молодого парня; он стоял неподвижно и, прижимая к груди кулаки, сурово глядел на них. Лицо его показалось Вэнь Цаю знакомым.

— Ты сегодня не работаешь? — обратился к нему Вэнь Цай.

Загорелый парень промолчал, а Чжан Чжэн-дянь как-то смущенно заторопился:

— Ну, я пойду, ты возвращайся к себе, начальник, — и свернул куда-то в сторону.

Подняв голову, парень посмотрел на крестьян, стоявших на другой стороне улицы, и крикнул:

— Днем чорта встретил! Эх!.. Но вы все увидите — злу не победить правды!.. Жаль, что сбежал.

— Лю Мань, иди домой. Тебя уже давно ищут, пора обедать. Успокойся, иди работать, смотри, что стало с тобой за эти дни, — кричали ему в ответ.

Парень махнул рукой.

— Работать? Теперь одна работа — земельная реформа! — и обернулся к Вэнь Цаю: — Верно, товарищ?..

Видя, что Лю Мань сильно возбужден, Вэнь Цай не стал его расспрашивать и направился к дому старого Ханя. Лю Мань, все так же сжимая кулаки, проводил его взглядом.

Когда Вэнь Цай вернулся домой, товарищей его еще не было. Старый Хань уже раздувал огонь, готовя ужин. Внучонок сидел у ворот и забавлялся кузнечиком с оборванными крылышками.

ГЛАВА XXIV

Разговор по душам

В это время Чжан Юй-минь с Ян Ляном прогуливались по фруктовому саду, лакомились зрелыми плодами и собирали их в корзину. Узкие полоски солнечного света, пробиваясь сквозь густую листву, озаряли фигуры людей, ложились золотистыми пятнами на землю.

Прежде этот сад принадлежал помещику Сюй Юу; а при разделе полму досталось дяде Чжан Юй-миня — Го Цюаню.

Ян Лян никогда не видел такой красоты. Бесконечными рядами тянулись фруктовые деревья. Откуда-то из глубины доносились голоса невидимых людей. Тяжелые ветви хулубинов клонились к земле, образуя сказочный шатер, под которым свободно мог бы укрыться маленький домик. Деревья были усеяны крупными плодами — темно-красными, розовыми, темно- и светло-зелеными. Ян Лян и Чжан Юй-минь срывали их, либо поднимаясь на носки, либо низко сгибаясь, чтобы не задеть отягощенных ветвей. Глаза у них разбегались, они протягивали руки то к особенно крупным, то к необыкновенно ярким и красочным яблокам. Воздух был насыщен запахом фруктов, легкие жадно вдыхали тончайший аромат, проникавший, казалось, до самого сердца. Больше всего было хулубинов, но попадались и груши, и хайтаны[36], свисавшие кистями, словно прекрасные яркие цветы. Не удержавшись, Ян Лян сорвал маленькую кисть и залюбовался ею.

Ян Лян расспрашивал, кому принадлежит то или иное дерево, и радовался, когда хозяином его был бедняк. Тогда красные плоды казались ему пурпуром победы, и он принимался подсчитывать доход, который принесут деревья.

— Вот с этого дерева соберут плодов по крайней мере цзиней двести, — сказал он, остановившись возле хулубина.

— Просчитался, товарищ, при таком урожае, как нынче, каждое дерево принесет по меньшей мере восемьсот, а то и больше тысячи цзиней. А если бы пошли поезда и установились настоящие цены, доход с одного му равнялся бы доходу с восьми-десяти му орошаемой земли.

Ян Лян широко раскрыл глаза, пораженный такими цифрами.

— Но настоящий бедняк обрадуется больше орошаемому полю, — продолжал Чжан Юй-минь, — оно надежнее фруктового сада. В этом году плодов видимо-невидимо, а вот прошлый год был неурожайный, даже детишкам не пришлось полакомиться. Да и при хорошем урожае фрукты не заменят зерна. Вот хулубины — красивы, ароматны, а хранить их нельзя, приходится продавать как можно скорее. Если привоз большой, значит, цены низкие. В Калгане, конечно, их можно бы продать по двести-триста юаней за цзинь, но перекупщики еле дают по сто. А чуть опоздаешь — и того меньше. Попорченные фрукты обычно оставляют себе: сушат для детей.

Ян Лян стал снова прикидывать, какой же доход можно собрать с сада бывшего помещика Сюй Юу, розданного теперь двадцати беднейшим семьям. Если с десяти му собрать тридцать тысяч цзиней и выручить три миллиона юаней, каждой семье достанется по сто пятьдесят тысяч, а на них на рынке можно купить семьсот пятьдесят цзиней пшена. Семья из трех человек, если у нее есть еще какой-то приработок, — как-нибудь перебьется. Но, конечно, лучше всего иметь хоть немного пахотной земли.

Ян Лян расспрашивал, сколько фруктовых садов во всей деревне, кому они принадлежат — помещикам или кулакам, — запоминал фамилии владельцев.

По мере того как они углублялись в сад, тишина и безлюдье становились все более ощутимыми. Только один Го Цюань шел позади и разравнивал землю после них: если кому-нибудь вздумалось бы прокрасться в сад и оборвать фрукты — нетрудно было бы обнаружить следы.