Ивлин Во - Упадок и разрушение Страница 23

— Вот это да! — присвистнул Бест-Четвинд. — На этот раз маме есть чем похвалиться.

Авто остановилось. Поль и Бест-Четвинд вылезли, размяли затекшие ноги — и вот по коридорам с бутылочно-зелеными стеклянными полами их ведут в столовую, где за эбонитовым столом сидит и завтракает миссис Бест-Четвинд.

— Милые вы мои! — воскликнула она и протянула им руки. — Как я рада! Наконец-то я пойду спать!

Она была в сто раз красивее жарких видений, бередивших душу Поля. Потрясенный, он смотрел на нее во все глаза.

— Как дела, мой мальчик? — между тем спрашивала она. — Знаешь, ты стал похож на хорошенького жеребенка. Как по-твоему, Отто?

До этого Поль не замечал в комнате никого, кроме миссис Бест-Четвинд. Теперь он увидел, что рядом с ней сидит русоволосый молодой человек в очках с толстыми стеклами, за которыми, как рыбки в аквариуме, поворачиваются из стороны в сторону глаза. Глаза эти медленно выплыли из дремоты, радужно сверкнули на солнце и уставились на юного Бест-Четвинда.

— Голова велика, — сказал профессор Силен. — Руки коротки. Но кожа — довольно красивая.

— Может, сделать мистеру Пеннифезеру коктейль? — предложил Бест-Четвинд.

— Сделай, Питер, сделай, лапочка… Он очень мило сбивает коктейли… Ох, ну и неделя! Сперва переезд, потом соседи, с которыми пришлось таскаться по всему дому. Репортеры… Проект Отто хемпширцам не понравился — верно, Отто? Что тебе сказала леди Вагонсборо?

— Это дама, похожая на Бонапарта?

— Да, дорогой.

— Она сказала, что мне особенно удалась канализация, но трубы, к сожалению, спрятаны под землей. На это я спросил ее, не угодно ли ей воспользоваться моей канализацией, потому что иначе я воспользуюсь ею сам, и ушел. Но если говорить серьезно, она права. Канализация — единственное, чем хорош этот дом. Вот закончат мозаику, и я уеду.

— Ну как? — спросил Питер Бест-Четвинд, отставив в сторону миксер. — Должно быть очень вкусно. Это любимый коктейль Чоки.

— Я ненавижу и презираю каждую половицу этого дома, — с достоинством продолжал профессор Силен. — Из всего, что я создал, он вызывает во мне самое непреодолимое отвращение.

Тяжко вздохнув, он встал из-за стола и удалился, унося с собой вилку.

— Отто — гений, — пояснила миссис Бест-Четвинд. — Будь с ним поласковей, Питер. Завтра сюда заявится целая орда. К тому же, милый мой, этот Контроверс опять навязался на субботу и воскресенье. Хочешь, чтобы он стал твоим папой, дорогой?

— Еще чего! — ответил Питер. — Если тебе приспичило выходить замуж, найди себе кого-нибудь помоложе да потише.

— Питер, ты ангел. Так я и поступлю. А теперь пойду спать. Я так хотела повидать вас обоих! Покажи мистеру Пеннифезеру его комнату, Питер.

Алюминиевая дверца лифта захлопнулась, и Поль спустился с небес на землю.

— Довольно странная просьба: я здесь сам первый день, — пожал плечами Питер. — Ладно, давайте-ка перекусим.

В следующий раз Поль увидел миссис Бест-Четвинд через трое суток.

— Правда она самая замечательная женщина в мире? — сказал Поль.

— Замечательная? В каком смысле?

Поль и профессор Силен вышли после обеда на террасу. Незаконченная мозаика была прикрыта досками и брезентом. В лунном свете сияли высокие колонны темного стекла. Под сверкающей алюминиевой балюстрадой простирался парк — безграничный и молчаливый.

— Она красива и свободна. Как бы существо другой породы, верно?

— Нет, — не спеша ответил профессор. — Не верно. Сравните ее с другими женщинами ее возраста, и вы увидите, что детали, которые отличают ее от других, неизмеримо менее значительны, чем общее сходство. Два миллиметра тут, три миллиметра там — такие колебания неизбежны при принятом у людей механизме воспроизводства. А вот во всем, что касается основных функций — пищеварения, например, — она вполне отвечает норме.

— Ну, это можно сказать о ком угодно!

— Да, можно. Но как раз отклонения Марго от нормы особенно отвратительны! Они мало что значат, но действуют на нервы, как визг пилы. Не будь их, я бы на ней женился.

— А она бы за вас пошла?

— Разумеется. Ведь, как я уже говорил, все ее основные функции близки к норме. Кроме того, она дважды просилась за меня замуж. В первый раз я ответил, что подумаю, во второй — отказался. И правильно поступил. Она бы меня связывала. К тому же она стареет и лет через десять начнет барахлить.

Профессор Силен взглянул на часы — платиновый диск от Картье, дар миссис Бест-Четвинд.

— Без четверти десять, — сообщил он. — Пора в постель. — Он бросил недокуренную сигару вниз, и она очертила в воздухе дымящуюся параболу. — Что вы принимаете, чтобы заснуть?

— Я превосходно сплю, — ответил Поль. — Только в поезде засыпаю с трудом.

— Рад за вас. Марго пьет веронал. А я не сплю уже больше года, и поэтому всегда рано ложусь. Если не спишь, длительный отдых совершенно необходим.

Ночью Поль — заложив закладкой «Золотую ветвь»[24] и выключив свет — думал о молодом человеке, покоящемся в темной комнате, лежащем, вытянув ноги, закрыв глаза и скрестив руки на груди. Ночь напролет шевелятся его мозги, собирают новые и новые мысли, распределяют их, как мед в сотах, по ячейкам и галереям. И воздух вокруг застаивается и делается затхлым, а мозги все шевелятся во тьме с той же монотонностью.

Марго Бест-Четвинд хочет выйти замуж за Отто Силена… Где-то в другом крыле этого фантастического дома ее нежное прохладное тело застыло под тонкой простыней в наркотическом забытьи. А за оградой парка спят тысячи других — и среди них Артур Поттс, мистер Прендергаст и начальник станции Лланаба… Вскоре Поль уснул. Внизу Питер Бест-Четвинд выпил стаканчик бренди с содовой и перевернул страницу Хевлока Эллиса[25] — его самой любимой книжки, если, конечно, не считать «Ветра в ивах»[26].

Взвилась алюминиевая штора — солнце засияло сквозь кварцевые стекла, наполняя комнату благодатным светом. В Королевском Четверге занимался новый день.

Из окна ванной Поль смотрел на террасу. Дерюгу сняли, открыв незаконченный мозаичный пол, серебряный с алым. Профессор Силен, справляясь с чертежом, руководил работой двух мастеров.

Прибывали все новые гости, но миссис Бест-Четвинд не выходила из своей комнаты, предоставив Питеру принимать их, по возможности любезно. Поль так и не запомнил, кого как зовут: он даже не мог понять, сколько их понаехало. Гостей, скорее всего, было человек восемь-девять, но они были одеты как близнецы и все говорили на один лад. Вдобавок, к столу они выходили весьма неаккуратно, так что, может, их было больше, а может, и меньше.

Первыми прибыли сэр Майлс Мошеннинг и Дэвид Леннокс, фотограф. Похохатывая, они вылезли из электромобиля новейшей марки и устремились к зеркалу в передней.

Через минуту уже громыхал патефон. Майлс и Дэвид плясали, а Питер сбивал коктейли. Началось веселье. В течение всего дня приезжали новые гости — пробираясь бочком или с криком врываясь в дом, кому как понравится.

Памела Попем, дама с тяжелым подбородком и ухватками укротительницы львов, вздела на нос очки, огляделась, выпила три коктейля, дважды сказала: «О боже!» — обхамила двух-трех знакомых и отправилась спать.

— Когда приедет Оливия, передай ей, что я здесь, — буркнула она Питеру.

После обеда прокатились с ветерком и посетили деревенскую танцульку. В половине третьего ночи угомонились. В половине четвертого прибыл лорд Какаду, слегка навеселе и во фраке. Он сообщил, что «еле унес ноги» из Лондона, с празднования двадцать первого дня рождения Аластера Трампингтона.

— Сначала мы ехали вместе, — добавил он, — но Аластер, должно быть, выпал по дороге.

Вся — или почти вся — компания вышла в пижамах поприветствовать лорда. Какаду прошелся по комнате, веселый и похожий на птичку, покивал длинным белым носом и каждому отпустил по нахальной шуточке своим крикливым, изнеженным голосом. К четырем в доме снова все стихло.

Вероятно, лишь одному гостю — сэру Хамфри Контроверсу, министру перевозок — было как-то не по себе. Он приехал утром в огромном лимузине с двумя крошечными чемоданчиками. С самого начала он внес диссонанс, обратив внимание веселой компании на отсутствие хозяйки.

— Где Марго? Я ее что-то не видел.

— Она, кажется, неважно себя чувствует, — ответил кто-то из гостей. — Или, может, заблудилась в этих коридорах… Спросите у Питера.

Поль наткнулся на Контроверса, когда тот отдыхал после завтрака в саду и дымил сигарой, сложив большие красные руки на груди и надвинув на глаза мягкую шляпу. На его багровой физиономии были написаны возмущение и скорбь. Он поразил Поля противоестественным сходством с карикатурами на Контроверса в вечерних газетах.

— Привет, юноша! — окликнул Контроверс Поля. — А где остальные?