Кнут Гамсун - Дети времени (Дети века) Страница 25

И стоило ли теперь какой-нибудь христианской душе сидеть у себя дома? Нет, тысячу раз, нет! Безземельные лопари, имевшие право косьбы по межам, к зимнему солнцевороту возвращавшиеся из диких лесов, считали, что не стоит так работать, если можно иметь готовую муку или обед на пристани. И мука такая белая! Если бы не картофель, земля, наверное, оставалась бы невозделанной, а если бы не требовалось молоко к кофе, то перестали бы собирать по лесам и корм для коз. Теперь жилось хорошо всем безземельным. Они шли на работы к Хольменгро и жили у него на хлебах. В субботу вечером получали квитанцию от десятника, и по ней заведующий пристанью выдавал, смотря по желанию, или муку или деньги. Да, жизнь была! Находились безземельные, делавшие долги, чтобы купить лошадь с телегой и заняться извозом. И что же? В короткое время они могли выплатить за лошадь и повозку, потому что зарабатывали деньгу. Деньги так и звенели в карманах, когда покупатели стояли у Пера в лавке. Вообще деньги – шиллинги уже не были редкостью. Этот извоз так обогащал окрестное население, что просто чудеса! Теперь каждый мог позволить себе чашку кофе после ужина и носить высокие воротнички летом. Окружной врач, Оле Рийс, уже начал сожалеть, что переселился в южный округ. За последние недели, что он жил на севере, дела его пошли блестяще. «Кой черт, – говорил Оле Рийс, – прежде народ обращался к врачу только в случае горячки, а теперь проезжают по две мили из-за какогонибудь нарыва на пальце».

И новому окружному врачу не было причин жаловаться. Он сразу приобрел популярность, и его вызывали ежедневно днем и ночью; вошло в моду обращаться к нему, и редкий нашелся бы дом, куда не пригласили бы нового доктора ради какой-нибудь пустяшной болезни. Плохо приходилось знахарям и знахаркам, умевшим лечить болезни; они влачили поистине жалкое существование; жаль было смотреть на них.

Новый окружной врач давно собирался сделать визит поручику в Сегельфоссе, но у него не хватало времени. Он откладывал свое посещение не из невежливости, как и сам сказал, когда, наконец, явился в один прекрасный день в поместье.

Его приняла фру Адельгейд; она всегда принимала гостей, потому что вообще чьи-либо посещения были ей менее приятны, чем ее мужу, и, может быть, они несколько развлекали ее в ее уединении. Фамилия доктора была Мус, и при взгляде на него невольно думалось, что фамилия подходящая (мус по-норвежски значит мышь). Доктор был маленький человечек, сведущий в медицине, с желтым лицом – он, очевидно, страдал желудком – и следами переутомления на лице, с большим носом, огромными безобразными ушами и жидкой растительностью на голове и подбородке.

Фру Адельгейд предложила ему остаться: в этот день в доме было маленькое торжество, – обед в честь мастера Виллаца, уезжавшего обратно в Англию.

Вошли отец с сыном, одетые по парадному, оказывая внимание друг другу. Поручик поздоровался с доктором и сказал несколько самых необходимых фраз. Пришел господин Хольменгро с детьми, своими двумя индейцами, как он называл их.

– Бедняжки, за что вы зовете их индейцами? – спросила фру Адельгейд.

– Моими маленькими индейцами? – ответил Хольменгро.– Это не напрасно, поверьте, они потомки Куометока, которых осталось очень мало.

– Как это?

– В них есть немного индейской крови, их мать была квартеронка.

– Стало быть, они квартероны, – сказал доктор.– Очень интересно.

– Чудные дети!– сказала фру Адельгейд и обняла обоих.

Обед прошел скоро, Виллацу надо было успеть переодеться в дорожное платье, и почтового парохода ожидали в скором времени. На высоком месте поставили караульного, чтобы он дал знак в усадьбу.

Поручик поднял стакан, пожелав Виллацу счастливого пути и благодарил за лето.

– Бог да благословит тебя! – сказала мать, – будь только добр и впредь добрым мальчиком! Папа дал тебе достаточно денег?

– Да, благодарю.

– Пойди и переоденься.

Доктор Мус не говорил ничего. Он, должно быть, был знатоком вин у себя дома, потому что выпив, смаковал вино и причмокивал губами. Вообще он старался показать, что его ничего не удивляет, что в доме нет ничего особенного, что он бывал в обществе, где пили одно шампанское. Может быть, доктор Оле Рийс, потерпев неудачу, успел предупредить доктора Муса, а может быть, он так долго откладывал свой визит к поручику, желая показать свое пренебрежение.

За кофием опять пришлось говорить одной фру Адельгейд, муж ее был в подавленном настроении и, по-видимому, думал только о Виллаце. Он вежливо выслушивал, что говорили, и иногда делал попытку отвечать, но тотчас умолкал. Можно было настойчиво обращаться к нему, но он так же настойчиво молчал. Он не всегда был так рассеян, вероятно, у него на душе было чтонибудь, но что?

Фру Адельгейд старалась не дать разговору окончательно замереть.

– Вы с севера, господин доктор?

– Да, из Финмарка. Мы, чиновники, начинаем свою карьеру там.

– Я слышала, что у вас здесь много дел?

– Да, масса. Особенно здесь, в окрестностях Сегельфосса.

– Это все результат деятельности господина Хольменгро. Не правда ли, господин Хольменгро?

Но доктор Мус строго логичен и отвечает: – Ха, ха! Думаю, что не вполне. Так выходит, что господин Хольменгро причина всех болезней.

Все переглядываются. Господин Хольменгро говорит, улыбаясь:

– Доктор лишил меня комплимента. Без сомнения, при таком количестве народа, как у меня, без докторской помощи обойтись нельзя, и надо ее иметь под руками. Так повсюду. Народу много, много и случаев, требующих врачебной помощи. Тут есть возчики, за всю жизнь не научившиеся осторожности; рука может попасть в колесо; человек может не справиться с лебедкой, шестерня может завертеться… На днях шестерней ушибло Оле Иоганна.

– Я только что был у него, – сказал доктор.– Ему не так уж плохо, потери крови нет, не более, как контузия, как называется у нас.

Фру Адельгейд надеется, что мужчины разговорятся между собой и бежит наверх к Виллацу. Бедная она! Невесело прощаться с сыном, с пением, с музыкой, с веселыми разговорами.

Когда она сошла вниз, все молчали. Она принесла несколько книг с картинками.

– Вот, дети, Виллац дает вам эти книги. А теперь будем кушать пирожное; хочешь, Марианна? Конечно. И ты, Феликс? Вот так…

– Он скоро готов? – спрашивает поручик.

– Сейчас. Ах, если бы не приходилось отправлять его так далеко. И собственно, зачем?

– Вовсе это не так далеко, фру, – пытается утешить ее Хольменгро.– Пароход большой, хороший; в воскресенье он уже будет на месте.

Фру Адельгейд улыбается против воли.

– Воскресенье как раз день, когда следует приезжать в Англию!

Господин Хольменгро тоже улыбается; да, английское воскресенье не весело.

– Я не знаю ничего веселого в этой стране.

– Фру – немка? – спрашивает доктор Мус.

– Да, слава Богу! – отвечает она и не слушает продолжения речи.

Вообще этот маленький человечек вовсе не так симпатичен, как часто бывают маленькие мужчины. Он сидел и рассматривал картины будто у себя дома, где тоже были литографии. О чем он думал? Фру Адельгейд сказала:

– В английских домах есть что-то, напоминающее отель. Я была во многих местах, и везде одно и то же. Слуги в костюмах кельнеров, сервировка изысканная, дамы обращаются в бегство тотчас после обеда. Прежде я думала, что люблю высокие дома, но…

– Отец мой, – заговорил доктор Мус, – юрист, ездил на конгресс в Англию. И он не хвалил ни тамошней жизни, ни людей.

– И какой это немузыкальный народ, – продолжала хозяйка, – они нанимают людей, чтобы играли и пели у них дома, нанимают, чтобы пели в церквах.

Доктор заметил:

– Такой культурный народ вряд ли часто посещает церковь.

– А что может стоить орган? – внезапно спросила фру Адельгейд.– Небольшой, в несколько труб? Что, если бы у нас был такой органчик в церкви?

– Это вещь достижимая, – сказал Хольменгро.– И, вероятно, один из учителей умеет играть. Это можно устроить.

Поручик сделал несколько шагов к окну, чтобы взглянуть, нет ли сигнала о приближении парохода. Вернувшись и сев, он переодел кольцо на левую руку. Он, вероятно, подумал, что фру Адельгейд достаточно наговорилась и решил сменить ее, попросив пойти и взглянуть, что делает Виллац. Он начал разговаривать с Хольменгро о делах.

– Я ответил вам как-то зимой, что у меня нет леса для построек здесь на месте. Теперь я снова объехал лес, и, кажется, еще кое-что найдется. Но теперь, вероятно, для вас уже поздно?

– Вовсе нет; надо его много. В скором времени нам опять нужен будет лес.

А какого размера?

– Некрупный. Есть восемь дюймов, десять локтей.

– В других местах это называется крупным. Прекрасный строевой лес. Я его весь покупаю у вас.

Человек, стоявший на стороже, дал сигнал: пароход приближается.

Фру Адельгейд сходит сверху с сыном. Виллац в дорожном костюме. Он совсем притих. Мать и сын успели еще пройти в зал и немного помузицировать на прощание. Как они пели! Они пели дуэт, песнь матери-лебедя и ее сына возносилась к небу.