Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Том 2 Страница 25

— Мой друг, — сказала миссис Милви, отведя в сторону его преподобие, — мне хотелось бы, чтобы ты сам поговорил с ней.

— Душа моя, — вполголоса отвечал его преподобие Фрэнк своей доброй маленькой жене, — мне кажется, лучше будет предоставить это кому-нибудь другому. Обстановка не совсем подходящая. Охотников убеждать у нас вообще немало, душа моя, кого-нибудь из таких она скоро встретит.

Пока между ними шел этот разговор, и Белла и секретарь очень пристально наблюдали за Лиззи Хэксем. Впервые встретившись лицом к лицу с дочерью своего предполагаемого убийцы, Джон Гармон, естественно, имел свои тайные причины внимательно разглядывать ее лицо и манеры. Белла знала, что отца Лиззи ложно обвинили в том преступлении, которое имело такое большое влияние на ее собственную жизнь и судьбу, и ее любопытство было тоже вполне естественным, хотя в нем не было таких скрытых пружин, как у секретаря. Оба ожидали увидеть нечто совсем другое, очень непохожее на живую Лиззи Хэксем, — оттого и вышло, что она невольно послужила для них средством сближения.

После того как они дошли вместе с ней до маленького домика в чистенькой деревушке при фабрике, где Лиззи жила у пожилых супругов, работавших на бумажной фабрике, и Белла с миссис Милви уже сошли вниз, осмотрев комнатку Лиззи, зазвонил фабричный колокол. Лиззи сейчас же ушла, а секретарь с Беллой остались одни на улице, чувствуя себя не совсем ловко; миссис Милви занялась ловлей детишек и расспросами, не угрожает ли им опасность стать детьми Израиля — а его преподобие был занят, говоря по правде, мыслью, как бы ему уклониться от такого рода пасторских обязанностей и потихоньку скрыться куда-нибудь.

Наконец Белла сказала:

— Не поговорить ли нам лучше о том поручении, которое мы с вами на себя взяли, мистер Роксмит?

— Да, разумеется, — ответил секретарь.

— Я думаю, — пролепетала Белла, — что поручение дано нам обоим, иначе мы не были бы здесь оба?

— Думаю, что вы правы, — отвечал секретарь.

— Когда я сказала, что хочу поехать вместе с мистером и миссис Милви, — продолжала Белла, — миссис Боффин даже просила об этом, с тем, чтобы я составила мнение о Лиззи Хэксем. Оно не многого стоит, мистер Роксмит, и ценно в нем разве только одно: что это мнение женщины, но для вас это, может быть, лишний повод считать его ничего не стоящим.

— Мистер Боффин послал меня сюда с той же целью, — сказал секретарь.

Во время разговора они прошли до конца всю деревенскую улицу и вышли к реке, на лесистый берег.

— Вы хорошею мнения о ней, мистер Роксмит? — спросила Белла, сознавая, что она первая делает ему авансы.

— Я о ней очень высокого мнения.

— Я так рада это слышать! В ее красоте есть какое-то благородство, не правда ли?

— Да, она поразительно красива.

— В ней есть какой-то оттенок грусти, очень трогательный. По крайней мере я… я ведь не навязываю своего мнения, вы это знаете, мистер Роксмит, я только советуюсь с вами, — объяснила Белла с милой застенчивостью, словно оправдываясь.

— Я заметил в ней эту грусть. Надеюсь, — и тут секретарь понизил голос, — что это не следствие ложного обвинения, которое теперь снято.

Несколько шагов они сделали молча, потом Белла, взглянув раза два украдкой на секретаря, вдруг сказала:

— Ах, мистер Роксмит, не будьте со мной так суровы, не будьте так строги ко мне, будьте великодушны. Я хочу говорить с вами как равная с равным.

Секретарь вмиг просиял и ответил:

— Честное слово, я думал только о вас. Я заставлял себя быть сдержанным, боясь, как бы вас не обидела моя непринужденность. И все. Больше не буду.

— Благодарю вас, — сказала Белла, протягивая ему свою маленькую руку. — Простите меня.

— Нет! — с увлечением воскликнул секретарь. — Простите вы меня! — На глазах у Беллы стояли слезы, и блеск этих слез (хотя и отозвавшийся болью в его сердце) показался ему прекраснее всего на свете.

Они прошли еще немного дальше.

— Вы хотели говорить со мной, — сказал секретарь, совершенно освободившись от долго омрачавшей его тени, — о Лиззи Хэксем. И я тоже хотел говорить о ней, но не успел начать.

— Теперь, когда вы можете начать, сэр, — возразила Белла, словно подчеркивая это слово игрой ямочек на щеках, — что именно вы хотели сказать?

— Вы помните, конечно, что в своем коротеньком письме к миссис Боффин — коротком, но очень дельном, — она ставила условие, чтобы мы сохранили в строжайшей тайне ее фамилию и место жительства?

Белла кивнула.

— Я должен узнать, почему она назначила такое условие. Мистер Боффин поручил мне доискаться, в чем тут дело, да и мне самому очень хочется знать, не оставило ли то, уже снятое обвинение, какого-нибудь пятна на ее репутации. Я хочу сказать, не делает ли оно ее положение унизительным даже в ее собственных глазах.

— Да, — сказала Белла, задумчиво кивнув. — Я понимаю. Мне кажется, это будет и разумно и тактично.

— Вы, быть может, не заметили, мисс Уилфер, что она интересуется вами не меньше, чем вы ею. Как вас привлекает ее крас… ее внешность и манеры, так и ее привлекают ваши.

— Я этого вовсе не замечала, — возразила Белла, опять игрой ямочек на щеках подчеркивая это слово, будто курсивом, — мне казалось, что у нее…

Секретарь с улыбкой поднял руку, явно предупреждая готовые сорваться слова: «что у нее вкус гораздо лучше», — и Белла вся вспыхнула, пойманная на этом невинном кокетстве.

— Так вот, — продолжал секретарь, — если вам перед отъездом удастся поговорить с ней наедине, то я думаю, между вами легко и естественно возникнет обоюдное доверие. Разумеется, вас никто не попросит употребить во зло это доверие, и даже если б попросили, вы, конечно, этого не сделаете. Но если вы не откажетесь спросить ее только об одном — узнать, как она сама относится к этому обвинению, — вам это будет гораздо легче, чем мне и вообще кому бы то ни было. Мистер Боффин беспокоится на этот счет. И я тоже, — прибавил секретарь, — очень тревожусь, по особым причинам.

— Я очень рада быть хоть чем-нибудь полезной, мистер Роксмит, — отвечала Белла, — после той печальной картины я сильнее чувствую, что мое существование никому не приносит пользы.

— Не говорите так, — остановил ее секретарь.

— Но ведь я так думаю, — ответила Белла, поднимая брови.

— Ни один человек на свете не бесполезен, если он хоть кому-нибудь помогает жить, — возразил секретарь.

— Уверяю вас, мистер Роксмит, я никому не помогаю, — сказала Белла, чуть не плача.

— Даже вашему отцу?

— Милый папа, любящий, самоотверженный, всегда всем довольный! О да! Ему так кажется.

— Довольно уже и того, что ему так кажется, — сказал секретарь. — Простите, я вас перебил: мне неприятно, что вы себя недооцениваете.

«А когда-то вы недооценивали меня, сударь, — подумала Белла, надув губки, — и надеюсь, довольны тем, как вам за это досталось».

Об этом, однако, она ничего не сказала; она даже сказала нечто совершенно другое:

— Мистер Роксмит, мы с вами так давно не разговаривали откровенно, что мне трудно будет заговорить еще об одном… о мистере Боффине. Вы знаете, я очень ему благодарна, знаете, не правда ли? Вы знаете, что я чувствую к нему искреннее уважение и привязана к нему, люблю его за великодушие, ведь вы это знаете?

— Бесспорно. А кроме того, он очень любит ваше общество.

— Вот потому-то мне так трудно говорить о нем, — сказала Белла. — Но… хорошо ли он с вами обращается?

— Вы сами видите, как он со мной обращается, — отвечал секретарь смиренно, однако с достоинством.

— Да, и мне больно это видеть, — очень решительно сказала Белла.

Секретарь посмотрел на нее таким сияющим взглядом, что сколько бы раз он ни благодарил ее, этот взгляд все же сказал больше, чем сотня благодарностей.

— Мне больно это видеть, — повторила Белла, — и часто я от этого чувствую себя несчастной. Да, несчастной, потому что я никак не могу одобрить этого и участвовать в этом хотя бы косвенно. Да, несчастной, потому что я не могу, даже наедине с собой, согласиться с мыслью, что богатство портит мистера Боффина.

— Мисс Уилфер, — сказал секретарь, весь просияв, — если б вы знали, как меня радует, что вас не испортило богатство, вы поняли бы, что это меня вознаграждает за все обиды от кого бы то ни было.

— Не говорите обо мне, — сказала Белла, в нетерпении слегка хлопнув себя перчаткой. — Вы меня не знаете так…

— Как вы сами себя знаете? — договорил секретарь, видя, что она замолчала. — А разве вы себя знаете?

— Знаю, и довольно хорошо, — сказала Белла, с очаровательной готовностью выставить себя в черном свете, — и от более близкого знакомства с собой ничего не выиграю. Но вот мистер Боффин…

— Что мистер Боффин обращается со мной иначе, не так ко мне внимателен, как прежде, с этим нельзя не согласиться. Это настолько ясно, что и отрицать невозможно.