Бернард Шоу - Новеллы Страница 26

Фрэнклин. А по-моему, никто толком не знает, на что идет, когда женится.

Конрад. Вдовцы знают. И все-таки женятся снова.

Фрэнклин. Возможно, их это устраивает. Кроме того, женатый человек приобретает привычку к супружеству и уже не может жить без жены, как моряк без моря. Но всему есть предел. Я знаю одного моряка, его корабль девять раз подрывали торпедой, и все равно он снова выходил в море. Но на десятый раз он не выдержал: устроился работать в док. Так вот, Клара уже пустила в меня девять торпед. И если она намерена пустить еще одну, может оказаться, что это уж слишком.

Коирад. Не понимаю, из-за чего вам ссориться. Чем вы не устраиваете друг друга?

Фрэнклин. Если ты хочешь знать, чем я се не устраиваю, спроси у нее. А меня не устраивает, что она синий чулок.

Конрад. Ну, полно! Разве это не устарело давным-давно? Я уверен, студептки в Кембридже даже не знают, что это значит. Не станешь же ты упрекать женщину в наше время, если она развивает свой ум и стремится к образованию?

Фрэнклин. Нисколько. И никто не станет: по крайней мере, в нашем кругу. Синий чулок — это вовсе не та женщина, которая стремится к образованию или развивает свой ум.

Конрад. Что же это в таком случае?

Фрэнклин. Синий чулок — это женщина, одержимая страстью к интеллигентности и лишенная даже намека на интеллект.

Конрад. Ого! Да это уже не синий чулок: это университетский профессор. Кто от природы не способен отвлеченно мыслить, тот принимается за метафизику — и ему дают звание профессора. Кто не способен представить себе отвлеченные числа, принимается за математику — и ему дают звание профессора. Кто не способен отличить заводную мышь от настоящей, принимается за биологию — и ему дают звание профессора. И так далее. Все дело в том, что такие люди сами не отличаются от заводных мышей. Когда их наставляют, учат, пичкают сведениями из учебников, то при этом как бы заводят пружину, и они начитают действовать. Их можно не опасаться, потому что заведомо известно, как именно они действуют и когда остановятся. Но Клара не из таких. Ее никто не заводил. И она не дура.

Фрэнклин. Разве?

Конрад. Ну, по крайней мере, не в том смысле. У этих людей вообще нет ума: а у Клары очень живой, можно сказать, даже неугомонный ум. Чем она увлеклась на сей раз?

Фрэнклин. Индийскими религиями. Теософией. Йогой Перевоплощением. Кармой.[30] Чем угодно, лишь бы с Востока.

Конрад. Будь он проклят, этот Восток! Когда мы наконец начнем искать религию у себя на родине?

Фрэнклин. Аминь! Она называет Творческую Эволюцию западным материализмом, безбожием лондонских подонков и так далее, в том же духе. Говорит, что не потерпит этого у себя в доме.

Конрад. Но женщина не уходит из дома по такой причине. Из-за чего вышла ссора на самом деле?

Фрэнклин. Ах, из-за чего обычно выходят супружеские ссоры? Не из-за Творческой Эволюции, а из-за того, что я разговариваю о Творческой Эволюции с миссис Эттин и не хочу разговаривать с Кларой. Как могу я разговаривать на такую тему с женщиной, которая заявляет, что я в этом ничего не смыслю и что истина сказана в «Веданте», или в «Упанишадах»,[31] или в последнем номере «Теософского журнала», или еще в каком-то нечестивом писанин?

Конрад. Миссис Эттин? Кто это такая?

Фрэнклин. Ну… м-м… одна женщина.

Конрад. Слава богу, что я не женат и могу разговаривать о Творческой Эволюции с кем мне вздумается.

Фрэнклин. А теперь я должен буду смиренно выслушивать болтовню Имменсо о супружеской добродетели и сдерживаться.

Конрад. А зачем тебе сдерживаться? Я лично сдерживаться не намерен, так и знай.

Фрэнклин. Имменсо этим все равно не проймешь.

Горничная (докладывает). Мистер Чэмпернун. (Уходит.)

Имменсо Чэмпернун чудовищно толст и огромен, у него голова херувима и туша Фальстафа, но движения его легки и не лишены изящества. Хотя ему под сорок, волосы у него еще темные и вьющиеся. Он дружелюбен, слегка застенчив и острит столь часто, что почти всякую минуту либо радуется предыдущей своей остроте, либо предвкушает следующую. Он небрежно относится к своей одежде и внешности, что особенно заметно, когда он сказывается рядом с Фрэнклином, который хотя и разбрасывает повсюду свои бумаги, внешне сравнительно ухожен и выхолен.

Фрэнклин. Имм, тут у меня Конрад. Вы ничего не имеете против?

Конрад (опасаясь, как бы Имменсо не обезоружил его своим добродушием и благожелательностью). Пожалуй, мне лучше уйти.

Имменсо. Что вы, помилуйте. Счастлив вас видеть, доктор. (Садится на диван, который стонет под его тяжестью.)

Фрэнклин. Ну, какие у вас еще новости? Быть может, Клара решила со мной развестись, или открыла новую ролпгию, или же у вас в кармане договор о благопристойном поведении, который я должен подписать?

Имменсо. Право, я позабыл, что она мне сказала.

Конрад. Позабыл!

Имменсо. Но вот мое мнение. Мужчина — это не воздушный шар.

Конрад. Некоторые мужчины чертовски на него похожи.

Им мо не о (с добродушной улыбкой). Вас, как всякого ученого, вводит в заблуждение внешний облик. Я, например, с виду похож на воздушный шар. Воображаю, что было у вас на уме, когда вы завели разговор о воздушных шарах.

Конрад. Весьма возможно. Но разговор-то завели вы. Имменсо. Позвольте мно предложить вам опыт. Достаньте где-нибудь воздушный шар и водворите его на эту лужайку. А меня водворите на крышу. Освободите нас разом от привязи — его на лужайке, меня на крыше. Шар тотчас взовьется в небо и улетит. Я же, напротив, обрушусь на землю с сокрушительной силой и, вероятно, образую в ней порядочную выбоину. Иными словами, неизвестно, где искать шар; зато отлично известно, где искать меня. Разница весьма существенная.

Фрэнклин. Да, да, только при чем тут Клара?

Иммонсо. А вот при чем. Я живу на земле. Живи я на небе, мно было бы невозможно жениться. Представьте себе, что я оказался у алтаря перед венчанием, и невеста, ее подружки, шафер, церковный служка и священник общими силами стараются меня удержать. Но рано или поздно им придется отпустить меня. И тогда я взовьюсь к небу. Голова моя утвердится меж звезд. Одежда убелит Млечный Путь. А моя жена станет самой жалкой из вдов, соломенной вдовой. Как известно, солома гниет, если она не просохнет хорошенько на солнце. Но у моей вдовы не будет возможности просохнуть, потому что я своей тушей закрою солнце. Из-за меня произойдет нескончаемое затмение…

Фрэнклин. Любезный Имм, я с удовольствием выслушаю все, что вам будет угодно сказать о воздушных шарах, соломе и солнечных затмениях, когда мы покончим со всем прочим. Я не сомневаюсь, что это будет захватывающе интересно. Но в данную минуту я хотел бы знать, как Кларе угодно поступить или к чему ей угодно вынудить меня?

Имменсо. Но разве вы не видите, что я как раз подхожу к сути дела?

Конрад. Провалиться мне, если я это вижу.

Имменсо. Если вы хотите меня спросить…

Конрад. Нет, не хочу. Я предпочту спросить ближайшего полисмена, от него скорей добьешься толку.

Имменсо. Превосходная мысль, спросите полисмена. Он сразу вам растолкует, что полицейская система, как и всякая другая система, нерушимая на века, зиждется не на полисмене, обходящем улицы, а на постовом. Не на бесполезном бродяге, что катится иод уклон, как камень во время обвала, а на полисмене-изваянии, который всегда на месте и готов вам служить.

Фрэнклин. Имм, я еще раз спрашиваю, о чем Клара велела вам поговорить со мной?

Имменсо. А я вам еще раз отвечаю, Фрэнк, что говорить с вами цяе велит земное притяжение, которое спасает меня от судьбы воздушного шара, и постовой полисмен, без которого Конрад не найдет дороги в Путни.[32] А это дело серьезное, поскольку кто не найдет дороги в Путин, не найдет и дороги в рай.

Фрэнклин. Да. Но не вернуться ли нам к тому, что Клара просила передать мне?..

Имменсо. Между прочим, она просила этого не передавать. Но она сказала, что вам никогда не жить анахоретом, потому что вы нигде не сможете бросить якорь.

Фрэнклин. Надеюсь, вы защитили меня от чудовищного обвинепия, которое под этим кроется?

Имменсо. Я указал ей, что она ваш якорь, а когда якорь вопреки своему назначению бросает человека, то такого человека едва ли можно винить, если он поплывет по воле воли.

Фрэнклин. А она что сказала?

Имменсо. Сказала, что со мной бесполезно разговаривать. Что я смеюсь над ее отчаяньем.

Фрэнклин. И это осе?

Имменсо. Нет. Как вы, вероятно, замечали, если женщина говорит, что бесполезно разговаривать с мужчиной, то после этого она, по крайней мере, полчаса не дает ему рта раскрыть.

Конрад. Просто поразительно, что оыа сумела заткнуть вам глотку, на такое способна лишь одна женщина из тысячи.

Имменсо. Вот почти идеальный пример современного научного определения. Оно проникнуто тем духом точности, какой можно почерпнуть только из арифметики. Однако с той минуты, как численность заселения земли превысила девятьсот девяносто девять человек, всякая женщина — одна из тысячи, и в этом нет ровно никакого смысла.