Бернард Шоу - Новеллы Страница 27

Фрэнклин. Мы охотно уступаем вам современную науку, Имм: никто здесь не поклоняется ей столь пылко… (Конрад хочет возразить.) Нет, Коп, сиди смирно и помалкивай. И я тоже буду помалкивать. Когда Имму надоест изощрять свой ум, быть может, он из простого человеколюбия снимет бремя с моей души и скажет, чего угодно от меня Кларе.

Имменсо (краснея от скрытого упрека). Надеюсь, я не проявил равнодушия. Разве только невольно. Но как Кларе угодно поступить — это ее дело. А как угодно поступить вам — это ваше дело. Я же могу только заметить, что ни вы, ни она скорей всего никак не поступите. С другой стороны, я глубоко озабочен как христианин и — да будет мне позволено сказать — как ваш друг, если только шурин смеет на это претендовать, — тем, как вы оба должны поступить.

Фрэнклин. Как же именно?

Имменсо. Бросьте якорь у домашнего очага. Стойте на своем посту и будьте тверды, как камень. Тяжесть камня необходима, иначе наше общество превратится в скопище воздушных шаров. Даже газ для воздушных шаров вырабатывается на фабриках, построенных из камня, и, как ни странно, палата представителей признает эту необходимость. Нужны нерасторжимые узы. Какой первый вопрос мы задаем человеку? Как его фамилия. А второй? По какому адресу он живет. Человек без имени — никто. Человек без адреса — бродяга. Если у него два адреса, он безнравствен. Если у него два поверенных и два банкира, он мошенник. Что такое брак? У двоих людей одна фамилия, один адрес. Не такая фамилия, которую можно поменять, а такая, которая уходит корнями в глубь истории, записана в приходской метрической книге и чудесным образом воскресает в каждом новом поколении; и не такой адрес, который можно поменять, а домашний очаг, непоколебимо вросший в родную почву, как церковь господня, как единственная твердыня среди шатких опор, единственная звезда среди планет и метеоров, единственно нерушимое и неизменное, что есть и пребудет вовек. Врасти корнями необходимо; этим определяется корень всего и все в корне.

Фрэнклин. Но брак никакая но твердыня. И вообще, что нерушимо в этом мире? Все должно миновать; все тленно; мы от всего устаем. И семейную жизнь тоже можно разбить.

Имменсо. Нет. Когда нечего миновать, остается неминуемое. Автобус минует Пиккадилли-Серкус; но Пиккадилли-Серкус остается. Я устал от Клары, но я остаюсь. Кстати, и Клара тоже. И хотя все тленно и все можно разбить, Даже самый хрупкий бокал для этого надо не разбить, и притом обо что-нибудь твердое. Нельзя его разбить о воробьиные перья. Кон, вам не приходилось размышлять над прелюбопытной орнитологической проблемой, которая заключается в том, что воробья вообще невозможно разбить? Глупцы утверждают, что можно, если стрелять из пушки по воробьям; но никто этого не сделал. Пташка целехонька и пережила всех своих врагов.

Конрад. Итак, от очага мы пришли к воробью, который оказывается символом постоянства.

Имменсо. Вы холостяк, Кон, вам на роду написано порхать «с цветка на цветок всякий часок, пока вам не встретится Полли». А встретилась ли она вам? Нет: только полиглоту может встретиться в латинской Библии: «Super hanc petram» — «На сем камне Я создам Церковь Мою». А что это за камень? Домашний очаг. Вернитесь к домашнему очагу, Фрэнк.

Фрэнклин. Скрепя сердце?

Имменсо. Ничего подобного. Ведь сердце не камень. А очаг каменный, в этом его главное достоинство и отличие. К тому же, хотя за него можно встать грудью, нельзя пасть за него без риска угодить головой в раскаленные угли. Вы можете встать за него, сесть за него и даже, когда Клара слишком вас допекает, тихонько лечь и спрятаться за него; но вы не можете ни страдать за него скрепя сердце, ни пггсть за него, ни терпеть за нею какие-либо неудобства.

Фрэнклин. Ну что прикажешь с ним делать, Кон?

Конрад. Это патологический случай. Есть такая болезнь — эхолалия. Когда ою страдают дураки, они сыплют рифмами и подхватывают звуки, как эхо. Но Имм человек умный, а потому сыплет идеями и подхватывает их, как эхо. Он воображает себя мудрецом, а на деле только мудрит.

Имменсо. Пусть так. То же самое можно сказать о Платоне, о Шекспире. Но все равно, я не уклоняюсь от главного, а главное — это дом, и точка.

Фрэнклин. Нет, главное — это Клара, и точка.

Имменсо. Лишь в том смысле, что вы хотите расстаться с ней и на этом поставить точку. Но точка, как известно, имеет положение в плоскости и не имеет измерения. Клара же имеет положение в обществе, которое вполне можно измерить; попробуйте только отнять у нее это положение, и у вас будет случай измерить ее ярость.

Фрэнклин. Имм, знаю я ваши штучки; вы ничего не доказываете, а попросту сбиваете меня с толку своей болтовней и навязываете мне свои мысли. Но не трудитесь проповедовать передо мною добродетели выдуманного мира, где узы нерасторжимы. Мы освобождаемся от тирании священных традиций, непреложных законов и нерасторжимых уз, мы идем к свободе, чтобы испытать все и безошибочно избрать самое достойное. Если окажется, что жизнь с Кларой для меня невыносима, я оставлю эту жизнь и оставлю Клару; вот и весь разговор.

Имменсо. Многие мужчины начинают с того, что оставляют любимую женщину. Пословица: «Любовь зла, полюбишь и козла» — была бы справедливее, если бы выразить ее так: «Любовь зла, оставишь и козла»; но обычно козла оставляют при себе. В противном случае вам едва ли удастся оставить Клару.

Конрад. Скажите-ка мне вот что. Допустим, Фрэнку и Кларе предстояло бы прожить вместе не двадцать пять лет самое большее, а двести пятьдесят! Допустим, в их семейной жизни наступила бы пора, когда семья естественно распадается, молодые люди расстаются и каждый создает себе новую семью, а им пришлось бы либо терпеть друг друга еще два столетия, либо начать все снова, — неужели вы и тогда стали бы утверждать, что их узы вечны? Не кажется ли вам, что в таком случае трехсотлетний брак пришлось бы счесть неразумным, или даже признать безнравственным, или же вовсе запретить по закону?

Имменсо (задумчиво). Понимаю. Вы хотите сказать, если брачный союз длится, скажем, пятьдесят лет, он становится столь тесным, столь священным, что супруги, по сути дела, превращаются в родственников куда более близких, чем родственники по крови, и степень родства между ними уже такова, что брак следует запретить; они ближе друг другу, чем брат и сестра, они стали единой плотью, а следовательно, брак их достиг такого совершенства, что сделался невозможен. Я преклоняюсь перед этой идеей. Когда вас сделали ученым, Кон, в вашей душе убили поэта, а, право, жаль!

Конрад. Я вовсе не хотел сказать такую дикую чушь. Я хотел сказать, что только ослы никогда не сворачивают с дороги, и неизбежность перемен — это биологический закон.

Имменсо. Ну, раз уж дошло до таких вещей, я вынужден вам напомнить — не отказываясь, однако, от своих вечных и непрестанных насмешек, отвращения, презрения и полнейшего неверия в биологию и во все прочие «логии», кроме разве апологии, — что по биологическому закону у Фрэнка с Кларой только одна жизнь и одна семья, и они вынуждены с этим мириться.

Конрад. Я отрицаю, что это биологический закоп. Ото лишь дурная привычка. Мы можем жить сколь угодно долго. Знаете ли вы, какова истинная причина смерти?

Имменсо. Здравый смысл. Люди не хотят жить вечно.

Конрад. Нет, лень, и отсутствие веры, и неумение устроить свою жизнь так, чтобы стоило жить. Вот и причина. Вот подлинно научная биология. Я верю, что грядет поколение, которое будет жить дольше. В противном случае грядет наша гибель.

Имменсо. Убитый поэт мстит за себя. Он восстает из мертвых в обличье сумасшедшего ученого.

Конрад. Вертопрах!

Имменсо. Вот именно, как ни верти, а все живое обращается в прах. Нет, Кон, сказал бы уж лучше: старый хрен. Правда, это не научное выражение; зато оно не пощадит моего живота.

Фрэнклин. Извините, но я снова вынужден вас отвлечь. Чего Клара от меня хочет? Она сообщила, что твердо решилась никогда более не переступать мой порог и что я должен увидеться с вами. Ну вот, я с вами увиделся, а толку никак не добьюсь. Бесполезно спрашивать, о чем она велела вам говорить, ведь вы тут же станете уверять, что вам велит говорить вселенная. Может быть, она прислала письмо?

Имменсо (вынимая ключ). Она прислала ключ. Она убеждена, что это ключ от входной двери; но дело в том, что он но подходит, я пробовал; и мне пришлось позвонить, как всякому гостю. Но она была совершенно уверена, что дает мне ключ от этого дома. Символически это ключ от вашего дома. Однако, если приглядеться, это, без сомнения, мой ключ. Она же прожила у нас несколько дней. Так что, с вашего позволения, я оставлю его при себе. (Снова кладет ключ в карман.)

Фрэнклин. Значит, она всерьез решилась не переступать мой порог?

Миссис Фрэнклин Барнабас (Клара) прыгает в комнату через окно. Это очень энергичная особа лет пятидесятиу хотя ей скорее под, чем за пятьдесят, одетая с претензией на роскошь, но небрежно и наспех.