Айрат Галиуллин - Тигры и земляника Страница 27

Бабушку побаивались, но уважали. Потому что ничего кроме добра она людям не делала, за всю свою жизнь.

Перед глазами встает теплая летняя ночь… Ветер доносит запахи клевера и земли. Собаки затевают перекличку от одного конца деревни к другому. Где-то за околицей проезжает мотоцикл. В курятнике сонная возня, в хлеву шумно дышит и переступает копытами Принцесса…

Это я ее так окрестила. Как-то спросила бабушку: «А как зовут нашу корову?» – «Никак не зовут, внуча, – ответила она. – Корова и корова». Я удивилась: живое существо – и без имени! Разве так бывает? И чтобы исправить вопиющий недогляд, предложила: «А давай назовем ее… Принцессой!»

Бабуля посмеялась, но возражать не стала. Принцесса так Принцесса. Так и жила у нее в хозяйстве особа королевской крови…

«Все у тебя будет, – гадала мне бабушка, – муж добрый да заботливый, детки красивые да послушные, дом большой, богатый, счастья вдоволь… Но не быстро. Не сразу». Я, замирая от волнения, спрашивала: «А когда?» и слышала в ответ: «Жизнь сперва потрепает за косы. Зато потом все отмерится полной чашей». – «Когда потом, когда?» Бабушка махала рукой: «Потом, позже». – «Ну когда?!» – не унималась я. Бабуля зевала: «О-хо-хо… К сорока годочкам, внуча». – «У-у, так долго…» – «Ничего, – отвечала она, – жизнь бежит быстро, оглянуться не успеешь…»

Да… Как сказал бы Алик – упс, ошибочка вышла.

Ну да ладно. В темной комнате моего Тайного дома из гроба показалась бабушка. Она села, держась за стенки гроба, и сказала до боли любимым голосом: «Пора».

«Что, бабуля?» – переспросила я… вернее, хотела спросить. Из горла вырвался только слабый сип. «Пора, внуча, пора», – сказала бабушка. «По… пора?» – на этот раз мне удалось справиться с голосом. «Да, внученька, – ответила бабушка. Она говорила тихо, но в комнате стояла мертвая тишина, и я все расслышала. – Пора заканчивать».

И тут я заплакала. Мне неудобно в этом признаваться, но я действительно заревела – и потом, вернувшись в реал, обнаружила, что ворот халата влажный. И еще осталось тяжелое ощущение безнадежности, безысходности…

Сквозь слезы я вдруг увидела, что окружающее начинает распадаться… разламываться как лучи в спектре. Я почувствовала, что здесь, в этой комнате время – живое, оно пульсирует и дышит… Ниточки, казалось бы обрывающиеся в никуда, неожиданно проявились в пространстве, продолженные, связанные с другими… Все вокруг стало ажурным, объемным … сверкающим… Бабушка исчезла в сполохах света, стены комнаты стремительно размывались, и я – ошеломленная, потерянная, – ринулась в какую-то дверь…

Уф-ф!

- А вот и вы! – раздался мужской голос, – наконец-то!

Сзади еще что-то вспыхивало, мигало, бесшумные просверки отбрасывали тени на стены помещения, где я очутилась, но светопреставление постепенно затихало. Слезы застилали мне глаза, и я никак не могла рассмотреть обстановку.

- Давайте, давайте, – сказал расплывчатый образ впереди, – проходите…

Вытерев глаза, я обнаружила себя в кабинете с выкрашенными коричневой краской стенами и грязноватым паркетным полом. Там стоял канцелярский шкаф, забитый пухлыми картонными папками, на шкафу громоздилось пыльное чучело ворона с фиолетовыми глазами. Справа от шкафа – письменный стол с поцарапанной столешницей и инвентарным номером УБ-20\10, напротив стола – самодельный некрашеный табурет. Давно не мытое окно забрано решеткой в виде расходящихся лучей. Второе окно – справа – занавешено черной светомаскировочной шторой.

Мужчина средних лет, сидящий за столом, выглядел устало – у него были покрасневшие глаза и двухдневная щетина, а кожа имела нездоровый серый оттенок.

- Садитесь же, – сказал он, указывая на табурет. Я машинально села, еще продолжая всхлипывать. – Позвольте представиться – Демиург, Мартин Орестович. Я продолжу начатое коллегами дело. Ваше дело, – добавил он с нажимом.

- Какое дело? – спросила я машинально.

- Ну как же, как же… Или вы собираетесь упорствовать? – Мужчина, кажется, огорчился. Мартин… как его там… Орестович.

Я проморгалась, продышалась и постаралась успокоиться. Глубокий вдох… и выдох…

- Послушайте, – сказала я, стараясь говорить убедительнее. – Я все понимаю. То, что сейчас происходит – просто сон… или игра моего воображения. И я совершенно не хочу… не желаю, понимаете, участвовать в вашем спектакле.

Я села прямо и поправила волосы.

- Все, давайте заканчивать. – Я с удовлетворением отметила, что голос перестал дрожать. – Не нравится мне все это. Как-никак это мое подсознание, мой мир. И хозяйка здесь – я.

Демиург посмотрел на меня с любопытством.

- Вы так считаете? – Он слегка подался вперед. – Что ж… Тогда получается, вы можете прервать этот… э-э… «спектакль» в любое время, когда захотите?

- Разумеется, – ответила я. Уверенность уже вернулась ко мне.

- Хорошо, – как-то легко согласился он. – Тогда идите. Идите.

- А вы мне не приказывайте! – холодно сказала я и поднялась с табурета. – Будьте здоровы, кем бы вы ни были…

Я повернулась к двери, в которую прошла из «черной-пречерной комнаты», и…

Двери не было.

Что за черт?

Я растерянно посмотрела на Демиурга.

- Спокойно, – быстро сказал он. – Только без истерик.

- А где… Тут же… Что происходит?

Мартин Орестович побарабанил сухими пальцами по столу.

- Давайте так, – проговорил он ласковым тоном. – Мы с вами спокойно, по-деловому все обсуждаем, вы даете нужные мне показания, и я вас отсюда вывожу. Мы забываем друг о друге навсегда. Навсегда. Уверяю вас, это не займет много времени. А, что скажете?

Я продолжала обшаривать глазами стены. Дверей не было. Ни одной.

- Ладно, – наконец сказала я. – Посмотрим. Чего вы хотите?

- Отличненько, отличненько, – обрадовался Демиург. – Я знал, что вы разумная женщина, Элис. Не зря вы уже столько нам сообщили, и поверьте, сведения оказались весьма и весьма…

- Какие еще сведения?

- Ну как же… Ведь вы сдали всех! Сдали с по-тро-ха-ми! – с явным удовольствием проговорил он. – Так не останавливайтесь, голубушка, не останавливайтесь!

- Я… Кого сдала, вы о чем?!

- М-да… Сложно с вами, голубушка, – устало сказал мой собеседник. – Нет бы все быстренько закончить и… Ну сказали же «а», скажите и «б», это же логично. Ло-гич-но, вам не кажется?

- Ничего мне не кажется. Пока вы не объясните в чем дело, я отказываюсь разговаривать. И вообще… мне положен адвокат, наверное…

Последнюю фразу я произнесла неуверенно. Происходящее что-то напоминало, но что я не могла… Кафка? Набоков? Кубрик?

- Как скучно, – сказал Мартин Орестович, с шумом отодвигая стул. Он поднялся и, припадая на одну ногу, шаркающей походкой подошел к занавешенному окну. – Скучно, голубушка, и глупо.

Негромко клацнуло, и черная шторка скользнула вверх, сворачиваясь в рулон.

- Взгляните на них, – сказал Демиург. – Взгляните, они уже устали ждать. Не жалеете себя, хоть о других подумайте!

Я подошла к окну. За ним оказался большой спортзал. Расчерченный белыми линиями пол располагался на этаж ниже, и сверху я увидела людей. Их было несколько сотен, они сидели, лежали, бродили между…

- Вина каждого практически доказана, – сказал Демиург. Он наслаждался впечатлением. – Осталось последнее слово, ваше слово. – Он опять выделил «ваше». – А вы изволите упрямиться. Ай-яй-яй…

Но я уже не слушала. Сердце екнуло, когда мой взгляд упал… Я узнала сумрачное лицо моего «генерала», Руслана. Мы встретились взглядами, и он словно ждал чего-то от меня. Чего-то ждал.

- Да-да, – сказал Демиург. – Здесь все, голубушка, абсолютно все!

- Кто – все? – спросила я, но… уже и сама поняла.

Рядом с Русланом лежал Артур, он закинул руки за голову и безучастно смотрел в потолок. Справа от Артура на корточках Алик, с отстраненным видом ковыряет чем-то в полу или чертит… издали не видно. А вот и мама, сидит, откинув ноги вбок, и медленно покачивает головой. Мама… И Луиза здесь. И Жанна. И Зая…

Мой взгляд перебегал от одного к другому и я узнавала, узнавала, узнавала… Здесь были, казалось, все близкие мне люди, но не только близкие – сослуживцы, соседи, знакомые… Те, с кем судьба сводила меня совсем ненадолго, и даже те, кого я не могла вспомнить, лишь смутно осознавала, что где-то встречалась, разговаривала, возможно, на вокзале, на улице или в поезде когда-то… где-то… давно… давно…

- Ну, хватит, – сказал Демиург. – Хватит. Вы сами все видите. Я смертельно устал и хочу одного, голубушка: чтобы бы вы признали их э-э… Признали безусловно, безоговорочно, с полной ответственностью.

- И что потом? – спросила я.

- Потом? А потом – все! – весело ответил он. – Вы свободны!

- А они?

- А что они? Что они, Элис? Какое вам дело, если вы будете сво-бод-ны! К тому же… – Демиург понизил голос. – Вы что думаете – они про вас молчат?! Посмотрите на эти папки, – Он не глядя повел рукой в сторону шкафа, – Здесь сотни… да что там сотни – тысячи фактов, свидетельствующих против вас! Так что – «или ты или тебя», как говорится! Или ты или…