Сомерсет Моэм - Миссис Креддок Страница 28

В один из дней нового года она, как обычно, сидела у окна и увидела Эдварда, гарцующего верхом по аллее. Крэддок остановился перед окном и взмахнул хлыстом.

— Как тебе мой новый жеребец? — крикнул он Берте.

В этот момент конь попятился и едва не угодил задними копытами в клумбу.

— Тихо, дружок! — осадил его Крэддок. — Стой смирно, я сказал!

Жеребец встал на дыбы и злобно прижал уши. Эдвард спешился и подвел коня к окошку.

— Ну разве не красавец? Только погляди, каков! — Он провел рукой по передней ноге коня, погладил лоснящуюся шерсть. — Отдал за него всего тридцать пять гиней. Сейчас отведу его в конюшню и приду домой.

Через несколько минут Эдвард присоединился к жене. Костюм для верховой езды сидел на нем превосходно, в высоких сапогах с отворотами он выглядел лучше и значительнее, нежели обычный охотник-сквайр, чей образ всегда был для Крэддока идеалом. Покупка привела его в отличное расположение духа.

— Это тот самый зверь, что на прошлой неделе сбросил Артура Брандертона. Артур сломал ключицу и потянул лодыжку, теперь хромает. Говорит, что ему еще никогда не приходилось объезжать эдакого стервеца. Вряд ли он отважится на вторую попытку! — презрительно расхохотался Крэддок.

— Надеюсь, ты не купил эту лошадь? — встревоженно спросила Берта.

— Еще как купил. Нельзя же было упускать такую возможность! Настоящий красавчик, только с норовом — впрочем, как и все мы.

— Но ведь на него опасно садиться!

— Самую малость. Поэтому он достался мне задешево. Артур отдал за этого жеребчика сто гиней, а мне предлагал за семьдесят. «Нет уж, — говорю, — даю тебе тридцать пять и беру на себя риск сломать шею». Он, конечно, согласился. Зверь заработал дурную славу в округе, вряд ли Брандертону удалось бы легко его спихнуть. А я умею укрощать таких лошадок, меня попробуй сбрось из седла!

Берта затряслась от страха.

— Эдди, ты же не собираешься на нем ездить? А если что-то случится? Господи, и зачем только ты его купил!

— Это отличный жеребец, — сказал Крэддок. — Если кто и сможет его объездить, то это я, и, клянусь Богом, я намерен рискнуть. Не для того же я купил этого коня, чтобы он простаивал в стойле! А иначе меня просто поднимут на смех.

— Эдди, умоляю, не надо. Какая разница, что скажут люди? Я ужасно за тебя боюсь. Пожалуйста, хоть разочек сделай, как мне хочется. Я ведь так редко тебя о чем-то прошу!

— Когда ты обращаешься ко мне с разумными просьбами, я всегда стараюсь их удовлетворить. Я не могу пустить животное под нож после того, как выложил за него тридцать пять гиней.

— Вот так всегда: ты готов выполнить мою просьбу, только если она не противоречит твоим собственным желаниям.

— Что ж, все мы таковы, верно? Ну-ну, Берта, не капризничай. — Крэддок шутливо ущипнул жену за щеку. — Как известно, женщинам подавай все подряд, даже луну с неба; знают, что ее не достать, и все равно выпрашивают. — Эдвард сел рядом с Бертой, взял за руку. — Расскажи-ка лучше, как ты сегодня провела день. К нам кто-нибудь заходил?

Берта тяжело вздохнула: она абсолютно не имеет влияния на мужа. Ни слезы, ни мольбы не помешают ему осуществить задуманное. Сколько бы она ни спорила, Эдвард всегда докажет, что она не права, и, довольный, уйдет по своим делам. Ладно, теперь она не одна, у нее будет ребенок.

— Благодарение Господу, — вполголоса пробормотала она.

Глава XV

Крэддок выехал на новом жеребце и вернулся с победоносным видом.

— Он вел себя смирно, как ягненок. Я мог бы ехать с завязанными за спиной руками. А уж как прыгуч! Запросто берет барьер из пяти перекладин.

Берта злилась на мужа за то, что заставил ее изрядно понервничать, и на себя за излишние переживания.

— Удачно, что я решил выехать на нем сегодня. Старый лорд Филип Дирк, который там был, спросил обо мне у Брандертона, а потом сказал: «Передайте ему, что на своем веку я повидал не много людей, которые так хорошо бы держались в седле». Брандертон чуть не позеленел: он уже жалеет, что отдал мне жеребца за тридцать пять гиней. А мистер Молсон подошел ко мне и говорит: «Я знал, что рано или поздно этот дикарь попадет в ваши руки. Кроме вас, в здешних местах с ним никто не управится. Правда, можете считать себя счастливчиком, если не свернете шею, объезжая его», — с удовольствием пересказывал полученные комплименты Крэддок. — Да, славно мы сегодня покатались. А как твои дела, дорогая? — продолжил он. — Хорошо себя чувствуешь? А, вспомнил! Ты знаешь Роджерса, егеря? Так вот он мне сказал: «Знатный у вас жеребчик, хозяин, да больно норовистый». А я ему: «Это верно, только уж поверьте, я знаю толк в лошадях». Все ждали, что конь меня сбросит, а я знай себе держался в седле и нарочно еще покрасовался, чтобы они видели — я не трус.

Крэддок подробно изложил события с дотошностью немецкого историка; он относился к тем людям, которые уделяют особенное внимание мелочам и гордятся тем, что всегда доводят начатое до конца.

У Берты разболелась голова, рассказ мужа ей наскучил; она решила, что с ее стороны очень глупо так переживать о его безопасности.

Месяц шел за месяцем, и с каждым днем мисс Гловер становилась все более заботливой. Сестра викария считала беременность таинственным и волнующим процессом, но при этом, как и полагалось благовоспитанной особе, усиленно делала вид, что ничего не замечает. В ее отношении к приятельнице появилась нелепая застенчивость, и всякий раз, когда Берта с присущей ей откровенностью заговаривала о предстоящем событии, мисс Гловер от смущения краснела как мак. Самым большим мучением в жизни мисс Гловер как хозяйки в доме викария было попечительство над «Материнским приданым» — благотворительным обществом, которое снабжало младенцев из бедных семей пеленками и одеждой, а их матерей — фланелевым бельем. Задавая обычные вопросы получательницам помощи, она непременно краснела и, в глубине души убежденная, что подобные темы вообще не следует обсуждать, всякий раз отводила глаза, что вызывало бурное негодование у добродетельных беднячек.

— Лучше совсем не брать эти ее тряпки, чем терпеть такое обращение, — жаловалась одна из них. — Смотрит на меня, будто… будто я какая безмужняя!

— Вот и я о том же, — соглашалась другая. — Так и хочется ткнуть ей в нос свидетельством. Я честная женщина, и мне нечего стыдиться. Чего там стесняться, коли уже шестнадцать детишек родила!

Само собой разумеется, чем неприятнее была обязанность, тем ревностнее относилась к ее выполнению мисс Гловер. Она считала своим долгом регулярно навещать Берту и мужественно сносила настойчивость, с которой молодая женщина возвращалась к неприятному предмету разговора. В своем героизме сестра священника дошла до того, что стала вязать носочки для будущего малыша, хотя сердце ее во время этого занятия беспокойно сжималось, а когда за вязанием сестру застал священник, щеки у той вспыхнули огнем.

— Берта, голубушка, — сказала она однажды, собравшись с духом и выпрямив спину, как делала всегда, когда укрощала плоть, — я хочу с вами серьезно поговорить.

— Не утруждайте себя, Фанни, — улыбнулась Берта, — вам ведь это не по душе.

— Я должна, — серьезно промолвило кроткое создание. — Знаю, вы надо мной посмеетесь, но я не отступлюсь.

— Я вовсе не буду над вами смеяться, — мягко сказала Берта, которую тронуло смирение подруги.

— Берта, вы много говорите о том… что вскоре должно произойти, — мисс Гловер зарделась, — однако я думаю, что вы еще как следует не готовы.

— И всего-то? — воскликнула Берта. — Акушерка приедет через две недели; доктор Рамзи говорит, что она очень опытная.

— Я имела в виду не мирскую подготовку, — возразила мисс Гловер, — а иную. Вы уверены, что приближаетесь к… событию в должном состоянии духа?

— Чего вы от меня хотите?

— Вопрос не в том, чего от вас хочу я, а в том, что вам следует сделать. Я — никто и ничто. Скажите, вы задумывались о божественном смысле того, что вас ожидает?

Берта издала роскошный чувственный вздох.

— Я думала о том, что у меня будет сын от Эдди, и за это я безмерно благодарю небеса.

— Не хотите, чтобы я время от времени читала вам Библию?

— Боже мой, Фанни, вы говорите так, будто я скоро умру.

— Никто не знает, что ему суждено, — мрачно ответствовала мисс Гловер. — Я считаю, что вам следует подготовиться. Среди жизни мы смертны.

Берта взглянула на нее с легким беспокойством. В последнее время она заставляла себя бодриться и отгонять участившиеся дурные предчувствия. Сестра викария даже не подозревала, что всем своим поведением только расстраивает будущую мать.

— Я захватила с собой мою личную Библию, — сказала она. — Хотите, почитаю?

— Хочу, — ответила Берта, по спине которой пробежал холодок.