Проспер Мериме - Гузла Страница 3

На другой день после Троицы спустился Никола Яньево на равнину Ребровья. За ним шли двадцать человек с саблями и мушкетами.

В тот же день Иосиф Спалатин спустился с сорока гайдуками[20]. Подошел к ним и Тодор Аслар, а с ним сорок всадников в черных барашковых шапках.

Миновали они пруд Маявода, — вода в нем черна и не водится рыб. Лошадей своих там поить они побоялись, напоили их из Мресвицы.

«Что вам нужно, восточные беи? Что вам нужно в этих краях, у Джордже Естиванича? Или вы направляетесь в Сенью изъявить почтение новому подестá[21]?»

«Мы не в Сенью направляемся, сын Естивана, — отвечал Никола Яньево, — ищем мы Иво Велико и его сына. Двадцать коней турецких, если ты нам его выдашь».

«Не выдам я Иво Велико за всех турецких коней, которыми ты владеешь. Он мой гость и друг. Именем его я назвал своего единственного сына».

Сказал тогда Иосиф Спалатин: «Лучше выдай нам Иво Велико, а не то прольется кровь. На боевых конях мы приехали с Востока, и наши мушкеты заряжены».

«Не выдам я тебе Иво Велико. Если же ты хочешь, чтобы пролилась кровь, знай, что на той горе у меня есть сто двадцать всадников: стоит мне свистнуть в серебряный свисток — и они сразу же сюда спустятся».

Тогда Тодор Аслар, не говоря ни слова, саблей раскроил ему череп. Подошли они к самому дому Джордже Естиванича, а жена его все это видела.

«Спасайся, сын Алексы! Спасайся и ты, сын Иво! Убили моего мужа восточные беи. Убьют они и вас!»

Так сказала Тереза Желина.

Но старый бей ответил: «Я слишком стар, чтобы бегать». И он добавил: «Спасай Алексу, он последний из нашего рода».

Отвечала ему Тереза Желина: «Да, я его спасу».

Увидели Иво Велико восточные беи. «Смерть ему!» — закричали они. Пули из их мушкетов вылетели разом, и острые сабли срезали седые кудри Иво.

«Скажи нам, Тереза Желина, это ли сын Иво?»[22] Но она ответила беям: «Не проливайте невинной крови». Тогда они воскликнули: «Это сын Иво Велико!»

Иосиф Спалатин хотел увести мальчика с собою, но Тодор Аслар вонзил в сердце мальчика свой ятаган[23]. И он убил сына Джордже Естиванича, приняв его за Алексу Велико.

Прошло десять лет, и Алекса Велико стал сильным и ловким охотником. Сказал он Терезе Желине: «Мать, почему висят на стенах эти окровавленные одежды?»[24]

«Это — одежда отца твоего Иво Велико, который еще не отомщен; а это — одежда Джордже Естиванича, за которого нет мстителя, ибо не осталось после него сына».

Помрачнел смелый охотник. Он не пьет больше сливовой водки, закупает он в Сенье порох. Собирает гайдуков и своих всадников.

На другой день после Троицы переправился он через Мресвицу и увидал черное озеро, где не водится рыба, и застал он трех восточных беев в то время, как они пировали.

«Господари! Господари! Посмотрите, к нам скачут вооруженные всадники и гайдуки. Лоснятся их кони. Они уже переправились в брод через Мресвицу. Это Алекса Велико!»

«Лжешь ты, старый гузлар! Алекса Велико мертв, я сам заколол его кинжалом».

Тут вошел Алекса и крикнул: «Я Алекса, сын Иво!»

Одна пуля уложила Николу Яньево, другая — Иосифа Спалатина. А у Тодора Аслара Алекса отрезал правую руку и потом только отрубил ему голову.

«Снимайте, снимайте со стены окровавленные одежды. Умерли восточные беи. Иво и Джордже отомщены. Снова расцвел боярышник рода Велико, не увянет больше его стебель!»[25]

Смерть Фомы II, короля Боснии[26]

Тогда басурманы срубили им головы, вздели голову Стефана на копье, и татарин понес ее к стенам, крича: «Фома, Фома! Видишь голову сына? Что мы сделали с твоим сыном, то же сделаем и с тобой!»

И король разорвал свои одежды, лег на кучу золы и три дня не вкушал пищи...

Ядра так изрешетили стены крепости Ключа, что стали стены похожи на медовые соты. И никто не смел поднять голову, чтобы поглядеть вверх, столько стрел и ядер летало, убивая и раня христиан. А греки[27] и те, что зовут себя «угодными богу»[28], изменив нам, перешли на сторону Махмуда и стали подкапываться под стены. Но неверные псы еще не решались идти на приступ, — боялись они наших остро отточенных сабель. Ночью, когда король без сна лежал в постели, некий призрак проник сквозь половицы его горницы и сказал ему:

— Стефан, узнаешь ты меня?

И король, трепеща, ответил ему:

— Да: ты отец мой Фома.

Тогда призрак простер руку и потряс окровавленными одеждами своими над головой короля. И молвил король:

— Когда же ты перестанешь мучить меня?

И призрак ответил:

— Когда ты сдашься Махмуду...

И король направился в шатер этого демона[29]. Тот посмотрел на него своим дурным глазом и сказал:

— Прими обрезание, или ты погибнешь.

Но король гордо ответил:

— Жил я по милости божьей христианином и умру в вере христовой.

Тогда злой басурман созвал палачей, и они схватили Фому и содрали с него кожу; и из кожи этой сделали седло. А лучники избрали тело короля мишенью для стрел, и злой смертью погиб он из-за проклятья своего отца.

Видение Фомы II, короля Боснии[30]

Король Стефан-Фома ходит по своей горнице, ходит из угла в угол большими шагами. А воины его спят, лежа на своем оружии. Но король не может заснуть: басурманы осадили город, и султан Махмуд хочет отрубить ему голову и послать ее в большую мечеть Стамбула.

Часто он подходит к окну. Высунувшись наружу, слушает, нет ли где шума. Но тихо кругом; только сова плачет над крышей дворца: знает она, что скоро в другом месте придется ей устраивать гнездо для своих птенцов.

Вот доносится странный шум — но то не совиный крик. Отворяются окна церкви Ключа — но осветила их не луна. То барабаны и трубы в церкви Ключа, то от света факелов ночь превратилась в день.

А вокруг великого короля Стефана-Фомы спят его верные слуги, и только его ухо ловит странные звуки. Он один выходит из своей палаты, сжимая в руке саблю, ибо ясно ему, что это — знамение неба.

Твердой рукой он отпер церковные врата. Но когда увидел, чтó было на клиросе церкви, мужество едва не изменило ему. Сжал он в левой руке ладанку чудесной силы и спокойней вошел в церковь Ключа.

И странное увидел он в церкви: трупами были усеяны плиты пола, кровь текла, как текут потоки, что сбегают осенью в долины Пролога. Королю приходилось переступать через мертвых, и ноги его были по щиколотку в крови.

То лежали трупами верные его слуги, то текла кровь христианская. И холодный пот струился по спине короля, и зубы его стучали от ужаса. Посреди клироса он увидел вооруженных воинов турецких и татарских и вместе с ними проклятых отступников — богомилов[31].

А сам Махмуд стоял у оскверненного алтаря. Смотрел он своим дурным глазом, сжимая саблю, красную от крови до рукоятки. Преклонял перед ним колено король Фома I[32], смиренно протягивал свой венец врагу христианского люда.

И Радивой[33]-изменник тоже стоял на коленях, с тюрбаном на голове. В одной руке у него была веревка, которой удавил он отца, другая подносила к губам одежду наместника сатаны[34]. Он целовал ее, словно раб, наказанный палкой.

Махмуд соизволил улыбнуться; принял он королевский венец, а потом разломал его, бросил наземь, растоптал и молвил: «Радивой! Ты будешь править за меня в моей Боснии. И пусть эти псы называют тебя своим беглербеем[35]». Радивой же простерся у ног его и облобызал окровавленную землю.

И сказал Махмуд своему визирю: «Пусть дадут Радивою кафтан[36]. Будет этот кафтан драгоценней венецианской парчи. Содрать кожу со Стефана-Фомы и в нее облечь его брата». И визирь ему ответил: «Слушаю и повинуюсь»[37].

Тут почудилось доброму королю: басурманы разрывают его одежду, ятаганами надрезают кожу, тянут ее пальцами и зубами. Так они содрали с него кожу до самых ногтей на пальцах ног[38]. Ликуя, надел ее на себя Радивой.

И воскликнул Стефан-Фома: «Праведен суд твой, боже! Ты караешь сына-отцеубийцу. Казни же его тело, как судил ты. Только смилуйся над моей душой, господи Иисусе!» Лишь призвал он силу господню — задрожала церковь, призраки исчезли, факелы внезапно погасли.