Панас Мирный - Гулящая Страница 30

«Нет, не зайду, – подумала Христя, стоявшая за сараем. – И к чему? Марьи дома нет, уж пойду дальше», – решила она и снова свернула на шлях.

«Значит, Марья настояла на своем, – думала Христя, – ушла... Так вот какой ее муж! Жалко его: жена бросила, а тут еще мать бранит. Несчастный! Я бы, кажется, стерпела. Не два века старухе жить. Впрочем, кто его знает – от добра не убегают. Видно, допекает, старая, что дальше некуда...» Христя сравнивает свою и Марьину долю. И ее выжили из села, разлучили с родной матерью, толкнули к чужим людям, а беспомощную мать оставили в одиночестве тужить и плакать. Кто только на свете не плачет, не проливает кровавых слез? На что уж хозяйка в довольстве живет, а и та жалуется на свою судьбу. Жизнь точно колесо катится: одного бросает вниз, другого подымает вверх, чтобы снова в землю втоптать. Где же эта счастливая доля, которую ждешь не дождешься? Или поймаешь на миг, а там... только тешить себя напрасными надеждами?

Тяжко Христе от этих мыслей, и не утешает больше простор весенних полей... щемит сердце... «Хоть бы уж скорей добраться!» – думает она, снова ускоряя шаг.

Вот из-за горы блеснул крест городской церкви, вот уж синеют рощи, опоясавшие город. Осталось еще три версты пройти. Христя свернула с дороги и уселась под ветвистой липой немного отдохнуть. Отсюда все хорошо видно. Змеей вьется дорога с горы в долину, круто поворачивая то в одну сторону, то в другую. Черные, желтые и зеленые поля упираются в обочины дороги. Светлые паруса теней колышутся над ними, разноцветные блики ведут затейливую игру, а на горизонте они тонут в сизой туманной пелене; эти тени, словно легкие прозрачные облака на ясном голубом небе, распростерлись на многоцветном ковре земли и неторопливо передвигаются вместе с солнцем. Чудесна эта предвечерняя игра света и теней. Воздух, теплый и свежий, так и клонит к дремоте, а звонкая песня жаворонка убаюкивает, гонит мрачные мысли. Утихает боль, забывается обида, горести, тяжкие заботы, и невольно становится легко на сердце... «Вот бы где побыть хозяйке! Тут она забыла бы обо всем... Приду, расскажу ей, как здесь хорошо», – подумала Христя и, вздохнув с облегчением, встала и побрела дальше.

Солнце уже село, когда она вступила на широкую и многолюдную улицу города. Повсюду сновали и суетились прохожие; крестьяне спешили на рынок – был канун базарного дня; кругом стоял шум и гам.

«Неужто хозяин вернулся?» – подумала Христя, взглянув на лавку Загнибиды, и чуть не упала: лавка была открыта. Мурашки побежали по всему телу Христи, сердце тяжело забилось. Что ж он теперь ей запоет?... Она стремглав понеслась домой.

Вот и двор Загнибиды. Тихо здесь, глухо, никого не видно. Христя спешит в дом. Странно, что дверь в сени закрыта. Не заболела ли хозяйка, или ее нет дома? С тревожно бьющимся сердцем она вбежала в сени.

Минуту спустя Христя снова выскочила во двор, бледная, трясущаяся, и пустилась бежать без оглядки.

– О, Боже, Боже! – шептала она, пробегая по улице.

Прохожие с удивлением оглядывались на нее, иные останавливались. «Чего так испугалась эта девушка? Куда она мчится?» – спрашивали они друг друга и, не получив ответа, шли дальше.

Она побежала на базар к лавке и, только очутившись около нее, увидела, что лавка заперта.

– А хозяина не видели? – расспрашивала она окружающих.

– Какого хозяина? Поди ищи!

Обежав весь базар, Христя снова вернулась домой. Угасла вечерняя заря, над городом спускалась ночь, в окнах показался свет. Христя неслась стрелой. У ворот немного постояла, тяжело вздохнула и снова побежала. Наконец она решила пойти к псаломщику.

В хате псаломщика Христя застала семейную ссору. Псаломщица, посиневшая от злости и натуги, во весь голос ругала старого мужа, забившегося в угол.

Христя поздоровалась.

Ей никто не ответил, но она на это не обратила внимания и, как безумная, бросилась к псаломщице.

– Матушка! Идите к нам! Что-то с хозяйкой сталось.

– С какой хозяйкой? – сердито спросила псаломщица.

Христя только ломала руки и тряслась.

– Идите, Христа ради.

– Куда идти? – гаркнула псаломщица. – Вас до черта тут. Куда я пойду, на ночь глядя?

– Тут недалеко... к Загнибиде.

– А что там у вас?

– Не знаю, матушка. Я дома была, в селе... Вхожу в хату, а хозяйка лежит... такая страшная... Боже мой, Боже...

Христя залилась слезами.

– А ведь он вчера вернулся... Подожди, я сейчас, – сказала псаломщица.

Пока она собиралась, Христя выбежала в сени. Слезы душили ее.

В доме Загнибиды уже было светло, когда они вошли во двор.

– Мне страшно. Я не пойду туда... Идите вы сами... – дрожа, говорит Христя.

– Чего боишься? Маленькая, что ли? – крикнула псаломщица и, словно коршун, бросилась в дом. Христя – за ней.

В кухне они застали Загнибиду. Мрачный, заложив руки за спину, он шагал взад и вперед по комнате. На столе тускло горела свеча.

– И ты вернулась? – крикнул Загнибида, бросив на Христю сердитый взгляд. Та, как пригвожденная, замерла на пороге.

– А где Олена Ивановна? – спросила псаломщица.

– На что она вам?

– Нужна! – резко ответила псаломщица и прошла в комнату.

Загнибида взял свечу, чтобы посветить. Но потом поставил ее обратно и, повернувшись к Христе, погрозил ей кулаком; после этого снова взял свечу и ушел в комнату.

Олена Ивановна лежала на спине со скрещенными, как у мертвеца, руками на груди. Глаза у нее были закрыты, под ними – синие мешки, рот перекошен, дыхание тяжелое, хриплое. Все говорило о том, что она доживает последние минуты.

– Олена Ивановна! Олена Ивановна! – тихо окликнула ее псаломщица.

Больная, не раскрывая глаз, слегка покачала головой.

– Я сам не знаю, что с ней, – сказал Загнибида, поднимая свечу, чтобы осветить лицо умирающей. – Оставил ее здоровой, а вернулся – и вот, как видите. – Он коснулся ее руки. – Холодные...

Больная раскрыла глаза, увидала мужа и заметалась на постели.

– Не буду! Не буду! – забормотал Загнибида и отошел в сторону.

– Вы бы за батюшкой послали, – сказала псаломщица.

Загнибида махнул рукой и, опустившись на лавку, поник головой.

– О, несчастье, несчастье! – проговорил он.

В комнате стало тихо, как в гробу. Больная раскрывала глаза, водила руками, тянулась...

– Черный платок дайте! – крикнула псаломщица. – Закрыть глаза.

Христя бросилась в комнату. Хозяйка металась на постели, не находя себе места. На ее шее и руках расплылись черные пятна; видно было, как пульсируют набрякшие вены; руки и ноги корчились в судорогах. Псаломщица поспешно сорвала с себя платок и бросила его на больную. Еще минуту она билась, потом послышался невнятный шепот, скрип зубов... и все затихло.

Немного спустя псаломщица сняла платок. Под ним лежала уж не Олена Ивановна, а бездыханный труп со страшными, выпученными глазами.

Загнибида подошел к ней и, задрожав, прохрипел: «Ты меня покинула... покинула... Как же мне теперь быть без тебя?»

Псаломщица взяла его за руку и вывела из комнаты в кухню.

– А ты беги к соседям. Зови покойницу обмывать. И забеги к моему старику, пусть идет сюда псалтырь читать, – приказала псаломщица Христе.

Та стояла как вкопанная.

– Чего стоишь? Беги! – крикнула псаломщица.

Христя побежала.

Немного спустя в доме Загнибиды было полно женщин. Затопили печь, кипятили воду в чугунах. Христя беспрекословно выполняла все, что ей говорили: носила воду, дрова, но делала все это бессознательно. Она только запомнила, что, когда обмывала умершую, псаломщица указывала на синие пятна на шее и тихо говорила: «Вот это смерть, да! Так она и не ушла от его рук!» Женщины молча кивали головами.

Только к полуночи одели покойницу и положили на стол. Старый псаломщик стал у изголовья около подсвечника и охрипшим голосом начал читать псалмы.

Люди, крестясь, входили, глядели на покойницу и на цыпочках выходили, словно боялись разбудить ее. Не верилось, что она умерла.

– Молодая такая – ей бы жить да Бога хвалить, так нет же, – шептали люди.

Христя в беспамятстве металась в толпе, пока псаломщица на нее не прикрикнула:

– Ты чего тут топчешься? Шла бы куда-нибудь...

Как пьяная, Христя вышла во двор и села на ступеньку крыльца. Мимо все время проходили люди, часто задевали ее, но она ничего не чувствовала, точно окаменевшая.

Склонив голову, она долго так сидела и слышала только замирающее биение своего сердца.

– Это ты? – раздался вдруг позади нее знакомый голос.

Перед ней стоял Загнибида.

– Слушай: если кому-нибудь хоть слово скажешь, не жить тебе на свете, – прошептал он и ушел со двора.

Христя снова забилась около сарая.

Ночь была звездная, но темная, как бывает весной. В густом сумраке снуют по двору тени, доносятся людские голоса, но кто говорит – не видно. В окне спальни свет режет ей глаза, но отвести их Христя не может. Это горит восковая свеча у изголовья покойной. Там лежит она, скрестив на груди руки, не чувствует, не видит... А давно ли она провожала ее, Христю, в село? Давно ли они сидели вдвоем и говорили о том, как хорошо жить в селе, среди лугов, на широком просторе...