Эдгар По - Бойся Кошек Страница 30

Тобермори не замедлил на это отреагировать.

— Судя по тому, что вы вчера сказали на крокетном поле миссис Корнетт, вас привлекла еда. Вы описали Блемли, как самых скучных людей из своих знакомых, однако они, с вашей точки зрения, достаточно умны, чтобы держать первоклассного повара; в противном случае, им вряд ли удалось бы заманить к себе кого-нибудь вторично.

— Это все неправда! Я обратилась к миссис Корнетт и… — попыталась объясниться смутившаяся Агнес.

— Миссис Корнетт впоследствии передала ваши слова Берти ван Таму, — продолжал Тобермори, — и добавила про вас: — Эта женщина — настоящий участник Марша Голодных — она ради плотного четырехразового питания поедет к кому угодно, — на что Берти ван Там заметил…

Тут развитие событий внезапно прервалось. Тобермори увидел большого рыжего Тома из дома приходского священника, который сквозь заросли кустарника направлялся к конюшням. Тобермори мгновенно выскочил через открытое французское окно.

После исчезновения его слишком способного ученика Корнелиус Эппин оказался под градом едких упреков, тревожных расспросов и отчаянных просьб. Ответственность за случившееся лежала на нем, и он обязался предпринять шаги для предотвращения худшего.

Может ли Тобермори передать свою способность другим котам? — вот первый вопрос, на который от него требовали ответа. Он ответил, что в принципе Тобермори может побудить, скажем, свою подружку из конюшни освоить это новое достижение, но маловероятно, чтобы процесс этот пошел вширь.

— В таком случае, — сказала миссис Корнетт, — каким бы ценным и любимым для вас котом ни был Тобермори, но я уверена, что вы, Аделаида, согласитесь — с ним и с его подружкой нужно немедленно покончить?

— Надеюсь, вы не считаете, что последние четверть часа я испытывала наслаждение? — резко ответила леди Блемли, — Мы с мужем очень любим Тобермори — по крайней мере, очень любили, до того, как ему было навязано это чудовищное достижение; но теперь, разумеется, единственное, что можно сделать, — это уничтожить его как можно быстрее.

— Можно подложить стрихнин в объедки, которые он всегда получает во время обеда, — предложил сэр Уилфрид, — а кошку с конюшни я утоплю собственными руками. Конечно, тренер будет очень огорчен, лишившись своей любимицы, но я скажу, что у нее и у Тобермори была обнаружена очень заразная форма чесотки, и мы боимся, как бы зараза не проникла на псарню.

— Но как же мое грандиозное открытие! — стал увещевать присутствующих мистер Эппин, — после всех этих лет исследований и экспериментов.

— Вы можете продолжить свои опыты на ферме, с крупным рогатым скотом, который находится под надлежащим присмотром, — сказала миссис Корнетт, — или, например, со слонами в зоопарке. Говорят, что у них высокоразвит интеллект, да к тому же есть гарантия, что они не будут шнырять по нашим спальням, прятаться под креслами и тому подобное.

Архангел, собравшийся восторженно провозгласить наступление Золотого века и внезапно узнавший, что это событие откладывается на неопределенное время, вряд ли был бы более удручен, чем Корнелиус Эппин, поведавший людям о своем замечательном достижении. Общественное мнение было, однако, не на его стороне; более того, если бы вопрос был поставлен на голосование, то нашлось бы крепкое меньшинство, которое предложило бы включить и его самого в список кандидатов на стрихнинную диету.

Неудачное расписание поездов и болезненное желание дождаться конца этой истории предотвратили немедленный разъезд гостей, однако обед, состоявшийся вечером, нельзя было назвать удачным в смысле живости общения. Сэр Уилфрид изрядно потрудился, улаживая дело с конюшенной кошкой, а затем и с ее хозяином-тренером. Агнес Рескер демонстративно ограничила свою трапезу кусочком засохшего тоста, который она, однако, кусала так, словно он был ее личным врагом. Мэвис Пеллингтон в течение всего обеда хранила мстительное молчание. Леди Блемли пыталась поддерживать то, что ей хотелось бы считать беседой, но внимание ее постоянно отвлекалось — она следила за дверью. Тарелка с щедро пропитанными ядом кусочками рыбы стояла в полной готовности на буфете, но подали уже и сладости, и десерт, а Тобермори не появлялся ни в столовой, ни на кухне.

Замогильная атмосфера, царившая во время обеда, оказалась тем не менее веселей последовавшего затем ожидания в курительной комнате. Еда и питье, по крайней мере, отвлекали от всеобщего ощущения неловкости. Учитывая напряженную обстановку, о бридже никто не вспомнил, а после того, как Одо Финсберри исполнил для безразличной аудитории мрачную пьесу «Мелисанда в лесу», отказались и от музыки. В одиннадцать слуги ушли спать, доложив, что небольшое окошечко в чулане, как обычно, оставлено открытым на случай, если Тобермори пожелает им воспользоваться. Гости листали журналы из пачки, лежавшей в гостиной, просматривали подшивки «Панча» из библиотеки. Леди Блемли периодически совершала визиты в чулан, откуда возвращалась всякий раз с выражением вялой депрессии на лице, каковое выражение предупреждало любые вопросы.

В два часа ночи Кловис прервал царствовавшую тишину:

— Сегодня он уже не появится. По всей вероятности, он сейчас находится в редакции местной газеты, где диктует первую главу своих мемуаров. Это будет гвоздем номера.

Внеся таким образом свой вклад в общее веселье, Кловис пошел спать. Постепенно его примеру последовали остальные гости.

Слуги, разносившие утренний чай, дали дежурный ответ на дежурные вопросы. Тобермори так и не появился.

Завтрак оказался еще неприятней, чем вчерашний обед, если такое вообще было возможно. Однако незадолго до его окончания наступила развязка. Принесли труп Тобермори, который обнаружил садовник в кустах. По следам укусов на горле и клочкам рыжей шерсти в когтях стало ясно, что он пал в неравной схватке с большим Томом из дома приходского священника.

К середине дня большинство гостей покинули Тауэрс, а после ланча леди Блемли обрела достаточное присутствие духа, чтобы написать язвительное письмо приходскому священнику по поводу потери своего любимца.

Тобермори оказался единственным способным учеником Эппина, и случилось так, что преемников у него не было. Несколькими неделями позже слон из Дрезденского зоологического сада, ранее никогда не проявлявший признаков раздражительности, вдруг разбушевался и убил одного англичанина, который, очевидно, его дразнил. Фамилию жертвы в газетах называли по-разному — то «Оппин», то «Эппелин», но имя всюду указывалось одно и то же: «Корнелиус».

— Если он пытался обучать несчастное животное неправильным немецким глаголам, — сказал по этому поводу Кловис, — то получил по заслугам.

Г. Ф. Лавкрафт

КОШКИ УЛЬТХАРА

Подобно Эдгару По, Ховард Филипс Лавкрафт (1890–1937) был горячим поклонником Кошки, или, как он ее называл — «спокойной, гибкой, циничной и непревзойденной богини крыш и чердаков».

Застенчивый и отчужденный, живший почти затворником, отличавшийся старомодными манерами, этот великий американский писатель, мастер ужасов, явно предпочитал общество кошек обществу людей. Он писал стихи на смерть кошек, которых особенно любил, а однажды сочинил пространное эссе, в котором доказывал неоспоримое превосходство божественной Кошки над грубым собачьим племенем.

Записи Лавкрафта свидетельствуют, что он намеревался создать еще, по крайней мере, три рассказа, в которых Кошки играли бы зловещую роль. К сожалению, замыслы эти не были реализованы и приводимый ниже рассказ — единственное из произведений Лавкрафта, посвященное исключительно Кошкам.

Среди бумаг Лавкрафта была обнаружена следующая запись, послужившая, как полагают, основой его рассказа «Кошки Ультхара»: «Кошка — душа древнего Египта и хранительница легенд забытых империй Меро и Офира. Она — родственница Царя Джунглей и наследница тайн седой зловещей Африки. Сфинкс — ее двоюродный брат и говорит с ней на одном языке, но она древнее Сфинкса и помнит то, что тот уже позабыл».

Предпосылка сказки Лавкрафта не столь уж фантастична, если принять во внимание, что во многих областях Египта кошка была священным животным и ее убийство считалось непростительным святотатством. Греческий историк Геродом, совершавший путешествие по Египту в 450 г. до н. э. и посетивший Храм Богини Кошек Бастет в Бубасисе, рассказывает об одном невежественном римском легионере, который ударил кошку и был тут же растерзан толпой очевидцев. По-видимому, страх перед возмездием со стороны сверхъестественной силы оказался сильнее их страха перед Великим Римом.

Кошки Ультхара появляются еще в одном, более крупном рассказе Лавкрафта — «Поиски неизвестного Кадафа во сне», где они играют роль почти героическую, спасая главного персонажа, некоего Рендольфа Картера от невообразимых последствий, которые ожидали его в лапах жабоподобных чудовищ. В этом рассказе, более причудливом и светлом по тону, чем большинство произведений Лавкрафта, кошки, между прочим, используют крыши домов в качестве трамплинов для прыжков на обратную сторону Луны, которая служит им для игр и развлечений…