Готфрид Келлер - Мартин Заландер Страница 30

— Да, мы так не согласны! — поддержала сестру Нетти. — Мы тоже вправе сказать свое слово!

Мать поспешила уладить спор:

— По правде говоря, что касается здешней части праздника, они правы. Вокзал — место не слишком уютное, да и кухня хорошего отеля больше под стать случаю. Идти пешком тоже не очень-то годится, в городе для этого чересчур людно; детвора ордами побежит впереди и следом. И в подвенечных платьях, которые надевают один раз в жизни, мы опять — таки не можем девочкам отказать, а значит, без экипажей не обойтись, и заказывать их надобно для всех гостей! Деревенскую же программу можно оставить по-вашему, ведь эта часть самая главная.

— Ладно, подчиняюсь! — решил Заландер. — Тогда завтракать будем в большом зале «Четырех ветров», едем туда и оттуда на вокзал в экипажах, пусть хоть сотней, а то и больше! Я предпочитаю «Четыре ветра», поскольку это ресторация с политическим оттенком.

Г-жа Мария Заландер взглянула на мужа, губы ее чуть заметно подрагивали, пожалуй впервые вместе с сомнением и вопросом в глазах.

Наконец, после всех приготовлений, настал знаменательный день, середина июня, на небе ни облачка. Два экипажа с женихами, невестами и их родителями направились от заландеровского дома к «Четырем ветрам», множество других экипажей доставило туда же около сорока персон обоего пола. Кроме женихов, их отца и отца невест, почти все мужчины явились в удобной одежде разных цветов и покроев. Только г-н Мёни Вигхарт, возможно единственный из гостей не демократ, был в черном. Он всегда поддерживал либеральную партию, но порой радовался, когда она, как он предсказывал, получала оплеуху, да и вообще принимал политику не слишком близко к сердцу. Сегодня он с огромным интересом ожидал свадебного торжества, о котором заранее шло много разговоров, и с благодарностью принял приглашение старого друга.

Женщины все как одна разоделись в пух и прах, с прическами, цветами и прочими украшениями, соответственно возрасту, вкусу и средствам. Причем не сговариваясь; каждая действовала согласно собственному желанию, а желали они одного и того же, невзирая на увещевания мужей, которые руководствовались предписанием Заландера. Теперь дамы с удвоенной радостью и усердным любопытством столпились вокруг невест, восхищаясь их романтическими уборами и обликом, по их словам волшебным, а ведь им всем старались внушить, что и невесты будут в обыкновенных воскресных платьях.

Зетти и Нетти, однако, пребывали в большом смущении, ведь никогда еще в Мюнстербурге не случалось свадьбы, где невеста видела среди гостей так мало знакомых лиц.

Между тем хороший завтрак в соединении с солнечной погодой скоро создал более уютное настроение, и специальный поезд под вокзальным дебаркадером принял общество, вполне готовое повеселиться. До места добрались через час. На станционной площади восемь опытных отставных военных музыкантов играли красивый марш, меж тем как поезд остановился и пассажиры высыпали из вагонов; в зале ожидания вновь прибывших встречали собравшиеся гости из местных, затем все общество, составив процессию, приготовилось идти в храм. Когда все вышли на площадь, музыканты повернулись кругом и, не переставая играть, возглавили шествие. Часть народа, еще не обосновавшаяся в церкви, особенно молодежь, шагала рядом, особенно густою толпой подле важных близнецов и нарядных, столь же примечательных невест.

В переполненной церкви на хорах в самом деле помещались две группы певцов, каждая под водительством наставника с желтым язычковым камертоном, каковым он, словно дирижерскою палочкой, задавал такт. Однако тактом в широком смысле они обладали недостаточно, потому что не объединились в один хор, а стали так, будто намерены соперничать друг с другом, исполняя известный канон — «Песнь пинчгауских паломников». Тем не менее под взмахи двух камертонов они сообща вполне складно завели церковное песнопение, в котором их силою превзошли голоса прихожан.

После этого священник прочитал самолично сочиненную молитву, в коей равно отразил церковный дух и права свободомыслия, а затем прекрасную проповедь, или религиозную речь, о нынешнем событии, всесторонне оное комментируя и преобразуя в притчу, которая всем понравилась и была названа поистине возвышенной.

В заключение певцы исполнили отличную композицию на «Свадебную песнь»[13] Уланда, и пришлось им потруднее, чем с предыдущим хоралом, ведь пели они без прихожан, а желтые камертоны летали вверх-вниз не вполне согласно. Да и в текст ввиду особого случая было внесено небольшое изменение. Вместо зачина:

Благословен будь этот дом,Приветивший красу невесту,Пусть воцарится счастье в нем, —

шли такие слова:

Благословен будь этот дом,Приветивший невест двух милых, и т. д.,

а вместо: «Из невестиных покоев выходит солнце золотое» — «Из невестиных покоев выходит солнце двойное».

Впрочем, никто не заметил ненужного ухудшения, да и мелкие сбои в такте и гармонии собравшиеся выслушали терпеливо. Довольный добрым намерением, народ, находясь в своем кругу, полагает прилежное занятие искусствами делом, скорее, аристократичным и во всех своих слоях рьяно стремится демократизировать означенную сферу. Примерно так выразился, обращаясь к супруге, Мартин Заландер, когда позднее она сидела рядом с ним за столом и обронила, что, как ей показалось, хористы изрядно фальшивили.

— И народ прав! — заключил он.

— Отчего же прав? Раньше, хотя довольно — таки давно, ты думал иначе, помнишь? Когда Вольвенд фальшиво пел и декламировал!

— Хм! Да, но это совсем другое! Он поступал так в просвещенном кругу, в обществе искушенных людей, которым был помехою. Здесь же он никому бы веселья не испортил.

Однако Мария Заландер покамест не закончила тихий разговор с мужем:

— Тем не менее, на мой взгляд, не вполне справедливо не просветить добрый народ и в этой области. Какая необходимость браться за столь сложные произведения, коли не умеешь их исполнить? По моему разумению, позволяя себе небрежничать в чем-то одном, человек привыкает небрежничать и во всем прочем, а в итоге совершенно невозможно сказать ему правду, ибо он ее попросту не терпит!

— С минуту Мартин молчал, задумчиво глядя в бокал, который держал в руке. Потом легонько чокнулся с ее бокалом и сказал:

— Выпей за свое доброе здравие, Мария! Тебе принадлежит на этой свадьбе первый тост, тайный! А теперь пусть все идет своим чередом!

Она немедля отпила из бокала глоток, больший, нежели обычно, и вместе с ним изведала одно из тех кратких солнечно-серебряных мгновений, что утрачиваются в ходе времен, когда люди потихоньку меняются от бурь и невзгод, так что умные становятся менее умными, менее умные — дураками, а дураки, прежде чем умрут, зачастую спешат еще и в негодяев превратиться, будто иначе Бог весть что прозевают.

Сидевшая напротив мама Вайделих заметила, как супруги Заландер украдкой чокнулись друг с другом, потянулась к ним со своим бокалом и весело вскричала:

— Черт возьми, нельзя ли присоединиться?

Они чокнулись с нею, папаша Вайделих тоже присоединился, и звон бокалов вмиг распространился над всем столом, над всеми столами, словно набат, и никто не знал, как он возник и что означает; поскольку же повод установить не удалось, все рассмеялись над ложной тревогой, которая от этого не стала менее веселой.

Обед только-только начался, и Заландер, опасаясь преждевременных речей, которые помешают застольному обществу откушать, нарушат порядок подачи на стол и выстудят блюда, велел музыкантам прилежно играть. Пожилые военные трубачи так и сделали, наилучшим образом. Вместо популярных солдатских маршей заиграли один из концертных номеров, какие исполняли по торжественным случаям, а именно аранжированную для небольшого духового оркестра увертюру к опере «Вильгельм Телль». С достойным старанием, в самом что ни на есть неспешном темпе они осторожно, уповая на Господа, одолевали море сложностей, так что трапезничающий народ мог без смущения пировать и тихонько беседовать меж собою, а в конце, каковой настал и этому действу, наградил восьмерку честных музыкантов громовым «браво». В благодарность они после короткой паузы грянули лихой бравурный марш, а немного погодя — широко известную народную песню, вслед за чем быстро вытряхнули из инструментов влагу, один за другим чинно спустились с подмостков и поспешили в угол, где для них тоже был накрыт стол.

Поскольку в ожидании новых блюд как раз меняли тарелки, г-н пастор, пользуясь удобным случаем, решил провозгласить первую здравицу в честь новобрачных и их родителей. Он громко постучал по бокалу тыльной стороною ножа, властно оглядел собравшихся, пока не утих звон тарелок, да еще и призвал к тишине, а засим звучным голосом начал речь. Здравица его явилась как бы дополнением к проповеди. Сначала он живописал семейство новобрачных близнецов, поведал о простом крестьянине, который сообща с хлопотуньей — женой достиг скромного благосостояния, но зачем?