Сельма Лагерлёф - Император Португальский Страница 31

— Он поступил как честный человек, — сказал сын и уронил руку на стол. Радость начала овладевать им, несмотря на все недоверие. Подумать только, такую замечательную новость старик носил в себе весь день и не мог высказать!

— Я сказал заводчику, что ему ничего не надо выплачивать, — сообщил сеточник. — Пусть он только напишет мне новую расписку и может оставить деньги при себе.

— Это тоже хорошо, — сказал сын. Ему трудно было казаться настолько спокойным, насколько бы ему хотелось. В его голосе так и прорывалась радость. Он знал, что со старым Уль Бенгтсой всего можно было ожидать. В следующее мгновение он может взять и сказать, что все это лишь выдумка.

— Ты, конечно, мне не веришь, — сказал старик. — Хочешь посмотреть расписку? Сходи за ней, Лиса!

Сразу вслед за этим расписка оказалась у сына перед глазами. Прежде всего он посмотрел, кто ее подписал, и тут же узнал ясную и отчетливую роспись. Затем взглянул на сумму. Она тоже была правильной. Он кивнул сидевшей напротив него жене, мол, все верно, и тут же протянул ей расписку, понимая, как ей не терпится ее увидеть.

Жена внимательно прочитала долговую расписку от начала до конца.

— Что это? — сказала она. — «Выплачу Лисе Персдоттер из Аскедаларна, вдове Бенгтса Ульссона из Юстербюн…» Разве деньги перейдут Лисе?

— Да, — сказал старик, — я отдал ей эти деньги, потому что она — мое истинное дитя.

— Но это несправедливо по отношению к…

— Нет, — сказал старик своим усталым голосом, ничего несправедливого в этом нет. Я сделал так, как счел нужным, и никому ничего не должен. На эти деньги, — продолжал он, повернувшись к сыну, — мог бы претендовать кое-кто еще, но я проверил, как обстоит дело, и знаю, что таких у меня нет.

— Да, вы имеете в виду меня, — сказал сын. — Обо мне вы никогда не думаете…

Но что сын собирался сказать отцу, никто так и не узнал. Его прервал громкий крик с другого конца стола.

Это Ларс Гуннарссон внезапно схватил целую бутыль водки и поднес ко рту. Его жена громко закричала от страха и попыталась ее у него отнять.

Он отворачивался от нее, пока не опорожнил бутыль наполовину. Тогда он поставил ее на стол и снова повернулся к жене. Его лицо покраснело, глаза смотрели дико, и он крепко сжал руки.

— Ты разве не слышала, что это Ян нашел расписку? Все, что ему снится, — правда. Ты ведь понимаешь, он же «провидец». И вот увидишь, сегодня со мной случится несчастье, как он и сказал.

— Он только просил тебя поостеречься!

— Ты умоляла и просила меня пойти сюда, чтобы забыть, что сегодня за день. И вот вместо этого такое напоминание!

Он снова поднес бутыль с водкой ко рту, но жена бросилась к нему со слезами и мольбами. Он со смехом поставил бутыль на стол.

— Ради Бога, забирай ее! — С этими словами он встал и опрокинул ногой стул. — Прощайте, Уль Бенгтса! Вы ведь простите мне, что я ухожу? Сегодня мне надо поехать в такое место, где я смогу пить спокойно.

Он пошел к калитке. Жена последовала за ним.

Но, выходя за калитку, он оттолкнул жену.

— Чего тебе надо от меня? Я получил предупреждение и иду навстречу гибели.

ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

Весь этот день, когда у сеточника был большой праздник, Ян из Скрулюкки просидел дома, но с наступлением вечера он, как всегда, вышел и сел на каменную плиту возле порога. Он был не так уж и болен, а просто чувствовал усталость и слабость. Изба накалилась за долгий солнечный день, и он подумал, что будет хорошо немного побыть на свежем воздухе. Он сразу же заметил, что и на улице не было особой прохлады, но все-таки остался сидеть, в основном из-за того, что вокруг была такая красота.

Июнь выдался невероятно жарким и сухим, и лесные пожары, всегда свирепствующие в засушливое лето, уже начались. Он понял это по красивым бело-голубым клубам дыма, которые вздымались над горами Дувшёберген на противоположной стороне озера прямо перед ним. Вскоре он увидел еще и на юге сверкающую белизной кудрявую голову облака, а когда повернулся на запад к горе Стурснипа, то и в той стороне тоже виднелись высокие, с примесью дыма, облака. Казалось, весь мир был охвачен пламенем.

С того места, где он сидел, огня видно не было, но все равно ужасно было сознавать, что огонь вырвался на свободу и теперь все было в его власти. Оставалось только надеяться, что огонь задержится в лесу и не сможет перекинуться на избы и дворы.

Дышать было тяжело, словно воздух уже настолько выгорел, что теперь просто начинал иссякать. Не то чтобы постоянно, но через короткие промежутки времени до Яна долетал запах гари. Запах этот шел не от какой-нибудь плиты в Аскедаларна, а был приветствием от тех огромных костров из хвои, мха и веток, которые шипели и пылали за несколько миль отсюда.

Огненно-красное солнце только что зашло, но оставило после себя достаточно красок, чтобы расписать ими все небо. Небо стало красноватым не только в том углу, где только что находилось солнце, а по всему горизонту. Одновременно с этим вода в озере Дувшён возле крутых гор Дувшёберген почернела, словно зеркальное стекло, и в этой черноте возникли ручейки красной крови и сверкающего золота.

В такую ночь кажется, что на землю даже смотреть не стоит. Имеет смысл смотреть только на небо и на воду, в которой оно отражается.

Но именно тогда, когда Ян сидел и смотрел на всю эту красоту, его вдруг стала занимать одна вещь. Конечно, такого быть не могло, но ему казалось, что небосвод стал опускаться. По крайней мере на его взгляд, он приблизился к земле значительно больше обычного.

Все, определенно, было в полном порядке! Но ведь и он не мог настолько ошибаться. И вправду, этот огромный красноватый купол двинулся к земле. В то же время духота и жара так усилились, что он стал просто задыхаться. Он уже чувствовал, как страшный жар раскаленного свода надвигается на него.

Ян слыхал много разговоров о том, что однажды земле придет конец, но чаще всего представлял, что произойдет это при сильной грозе и землетрясении, которое столкнет горы в озера, выплеснет воды на долины и равнины, от чего все живое и погибнет. Никогда прежде он не думал, что конец может прийти таким образом, что земля окажется погребенной под небосводом, а люди умрут от жары и удушья. Ему казалось, что это ужаснее чего бы то ни было.

Он отложил трубку в сторону, хотя она и была выкурена только наполовину, и сидел, не двигаясь с места. А что еще ему оставалось делать? Этого было не предотвратить и не избежать. Нельзя было ни взяться за оружие, чтобы защититься, ни отыскать укрытие, куда заползти. Даже если бы можно было опорожнить все моря и озера, их воды все равно не хватило бы, чтобы охладить жар небосвода. Даже если бы удалось оторвать горы от их оснований и воздвигнуть из них опоры для неба, они были бы не в силах удержать этот тяжелый купол, раз уж ему суждено было опускаться.

Удивительно, что никто, кроме него, не обращал внимания на происходящее.

Но посмотрите! Что это поднимается там над горным хребтом? На фоне светлых дымных облаков появилось будто бы множество черных точек. Они неслись, обгоняя друг друга, с такой быстротой, что, казалось, сливались в короткие черточки; они были похожи на роящихся пчел.

Конечно же, это были птицы. Удивительно, что они поднялись в воздух с ночных ветвей прямо среди ночи.

Они всегда знают больше людей. Они почувствовали что-то неладное.

В воздухе не становилось прохладнее, как это было бы в любую иную ночь, а напротив, делалось все жарче и жарче. Да другого, собственно, и ждать было нечего, ведь красный купол небосвода все приближался. Яну казалось, что он уже настолько опустился, что задевает вершину горы Снипабергет прямо перед ним.

Но раз уж погибель так близка и нельзя надеяться получить какое-нибудь известие от Клары Гулли, а тем более увидеть ее, прежде чем все будет кончено, он молил об одной-единственной милости: чтобы он все-таки смог понять, чем прогневил ее, и успеть искупить свою вину, раньше чем всему земному наступит конец. Что же он сделал такого, чего она не может забыть и простить ему? За что его лишили императорских регалий?

Не успел он задать эти вопросы, как его взгляд упал на маленький кусочек золотистой бумаги, который, поблескивая, лежал на земле прямо перед ним. Кусочек этот сверкнул, словно желая привлечь к себе внимание, но ему не хотелось сейчас об этом думать. Это, вероятно, был обрывок одной из тех звезд, что дала ему Безумная Ингборг. Но он уже целую зиму не думал обо всей этой ерунде.

Становилось все жарче и все тяжелее дышать. Это надвигался конец, но, может быть, и к лучшему, что он наступит сейчас.

Он почувствовал, как к нему подкрадывается ужасная слабость. Она настолько овладела им, что он уже больше не в силах был сидеть, а соскользнул с камня и растянулся на земле.