Шарлотта Бронте - Секрет (сборник) Страница 32

Оставалось разыграть последний приз — в состязании по стрельбе из лука. И вновь полковник Перси вышел победителем. Мишенью служил высокий белый прут, установленный на расстоянии шестидесяти футов. Приз оспаривали двадцать благородных господ из Общества лучников, все первоклассные стрелки, однако стрелы падали в стороне от мишени — одни чуть ближе, другие дальше. И вот настал черед полковника Перси. Он тщательно прицелился и спустил тетиву. Стрела, хоть и не задела цель, упала ближе остальных. Герольды, следуя правилам, принялись громко спрашивать, не возьмется ли кто-нибудь из зрителей посрамить неудачливых стрелков. Ответом на этот вопрос было гробовое молчание — ни один не отважился совершить подвиг, превосходящий, как видно, силы человеческие. Поскольку никто так и не попал в цель, награду присудили тому, чья стрела упала всех ближе.

Едва президент объявил победителя, из толпы выступил юноша, благородным и величавым обликом подобный Аполлону, каким его изображали древние. Наряд и внешность молодого человека уже знакомы читателю, поскольку именно его мы видели накануне вечером в «Гостинице Верховных Духов». Только вместо зеленой шапки с пером голову его венчал стальной шлем, и лицо было совершенно скрыто опущенным забралом.

— Милорд! — сказал он, приблизившись к президентскому трону. — Могу ли я просить о чести сделать один-единственный выстрел на глазах у вас и у прекрасной леди? Я нарочно медлил с этой просьбой, чтобы не лишать полковника Перси приза, доставшегося ему по праву.

Храбрун охотно дал свое согласие. Незнакомец, заняв место на двадцать футов дальше назначенного расстояния, снял с плеча лук и колчан, выбрал стрелу, натянул тетиву, и в следующий миг белый прут расщепился пополам, возвещая триумф и мастерство незнакомца. Громовое ура разнеслось над тысячной толпой, а когда ликование смолкло, Храбрун, поднявшись со своего места, объявил, что отменяет прежнее решение и присуждает награду более искусному стрелку. Все взоры обратились к полковнику Перси, однако он не изменился в лице и ничем не выдал унижения или гнева; напротив, немедля обернувшись к неизвестному, с самой дружеской сердечностью поздравил его с удачей. На любезности его, впрочем, загадочный незнакомец отвечал с холодной и надменной учтивостью, яснее самого грубого отказа говорившей, что им совсем не рады. И вновь полковник ничем не показал, что его задевает подобное обращение, и продолжал беседовать с неприветливым победителем свободно и непринужденно, как это свойственно человеку светскому.

— Клянусь честью! — заметил корнет Бутон, сидевший в первом ряду вместе со своим другом Гиффордом (он все же уговорил пожилого джентльмена пойти смотреть состязания). — Клянусь честью, полковник задумал какой-то дьявольский план мести, иначе его лицо не было бы таким спокойным.

— Несомненно, — отвечал Гиффорд. — Но кто этот незнакомец в таком фантастическом наряде? Сдается мне, я слышал раньше похожий голос, хотя убейте меня, не вспомню, когда и где.

Бутону помешали ответить пронзительные крики герольдов и внезапный взрыв музыки. Под ее торжественные звуки победители один за другим подходили к подножию трона и преклоняли колено перед леди Эмили Чарлсуорт, чтобы получить из ее рук заслуженную награду.

Первым вышел вперед, красуясь морковными кудрями, герой ослов и тележки.

— Сэр! — сказала леди, тщетно стараясь подавить улыбку, вызванную его странным обличьем. — Сегодня вы одержали победу над одним из знатнейших и доблестнейших жителей Витрополя и более чем достойны золотого венка, который я надеваю на ваше выдающееся чело!

— Благодарю, сударыня, — отвечал тот, низко кланяясь. — Полковник-то, конечно, хват, но сегодня я вышел ему ровня. Вы бы и сами так сказали, когда бы знали все подробности.

— Не сомневаюсь, что вы любому ровня, — отвечала она смеясь. — По-моему, полковнику вовсе нечего стыдиться сегодняшнего проигрыша, ведь победа досталась такому хитроумному противнику!

Рыжий пройдоха вновь поблагодарил прекрасную леди Эмили и, отвесив еще один поклон, уступил место полковнику Перси.

Претендент на три венка изящно опустился на одно колено и вполголоса прошептал какой-то лестный комплимент, отчего леди Эмили заметно смутилась. Она не покраснела, но чело ее, прежде такое открытое и сияющее, омрачилось печалью. Несколько мгновений просидела она недвижно, словно сама не знала, как с ним говорить, но, быстро овладев собой, произнесла негромко, хотя и твердым голосом, в то время как ее тонкие, украшенные драгоценными перстнями пальчики утвердили венок в его густых каштановых кудрях:

— Мне приятно послужить орудием в награждении не нашедшего себе равных в нелегкой борьбе трех состязаний. Надеюсь, наш город обретет столь же достойных победителей во всех будущих Африканских олимпийских играх.

— Прекрасная леди! — отвечал полковник. — Ваше одобрение для меня дороже мимолетных оваций, пусть даже рукоплещут в десять тысяч раз больше людей, чем приветствовали меня сегодня.

— Постарайтесь его заслужить, — промолвила она негромко, — и тогда оно достанется вам по праву!

Затем герольд вызвал безымянного незнакомца. Тот приблизился медленно и как бы против воли.

— Если угодно, служители вам помогут снять шлем, — сказала с улыбкой леди Эмили.

Неизвестный молча покачал головой.

— Что ж, — ответила леди лукаво, — вы неучтивы, хотя искусны в стрельбе. Несмотря на ваш отказ выполнить мою просьбу, признаюсь, я считаю вас достойным славного венка, который я надеваю поверх вашего плюмажа.

Незнакомец встал и, поблагодарив ее величавым наклоном головы, удалился.

На том вручение наград было окончено. Первые в истории Африканские олимпийские игры завершились, и под громкие триумфальные звуки военного оркестра великая толпа, насчитывающая миллионы душ, покинула амфитеатр, теснясь и толкаясь так, что миры могли бы содрогнуться. Нет нужды описывать, как расходились зрители. Насколько мне известно, обошлось без жертв, но в общей толчее сотни сумок, кошелей, кармашков и ридикюлей расстались со своим содержимым, а тысячи боков были истыканы почти до состояния древней мумии таким же количеством локтей.

Я с грустью должен сообщить читателям, что одним из главных страдальцев оказался наш достойный друг, мистер Гиффорд. В самом начале давки, несмотря на поддерживающую руку корнета Бутона, нежно обвившуюся вокруг талии достойного антиквара, почтенный джентльмен распростерся на земле, а пытаясь подняться, налетел на полдюжины французских месье, пробиравшихся сквозь толпу не на ногах, как разумные люди, а на голове, что весьма способствовало расширению их кругозора. Ощутив немалое давление падающего тела мистера Гиффорда, эти господа выразили недовольство путем того неприятного мельтешения нижних конечностей, которое обычно называют словом «лягаться». С большим трудом и ценою потери лучшей своей шляпы и парика законник был наконец спасен, однако не успел пройти и десятка шагов, как у него с ног стоптали башмаки, а еще через пять минут какой-то лихой воришка сорвал с него выходной сюртук из дорогого черного бархата и мгновенно скрылся с добычей. Стеная и охая, мистер Гиффорд, опять-таки с помощью Бутона, мучительно пробивался вперед. Толпа уже начала редеть, как вдруг чья-то рука, бесцеремонно внедрившись в карман его брюк, ловко извлекла оттуда все содержимое. Но не буду больше утомлять читателя, перечисляя злосчастья этого бедолаги. Довольно будет сказать, что он в конце концов добрался до дому, не переломав себе костей, и немедленно улегся в кровать. Овсяная кашка и бренди в больших дозах обеспечили ему здоровый сон на всю ночь, а на следующее утро, с новыми силами восстав ото сна, мистер Гиффорд в самых необузданных выражениях проклял все на свете спортивные игры, греческие ли, римские или африканские, и призвал кары небесные на всякого, кто еще раз пригласит его полюбоваться столь суетным зрелищем.

3

Солнце, светившее утром так весело и ясно, отошло на покой в лучах великолепного заката, ничуть не уступающего утренней славе. Настали недолгие сумерки. Морские валы набегали на теряющийся в смутно мерцающем свете берег. Вот показалась луна. Одна за другой выглядывали на чистом и нежном небе вечерние звезды, поднялся ночной ветер, гоня перед собою к далеким холмам жемчужные облачка, что прежде недвижно парили над горизонтом. В этот тихий час неведомый лучник вышел из рощи на тенистых берегах Нигера, где бродил он с тех пор, как покинул арену. Обратившись к Витрополю спиной, зашагал он по тропинке, ведущей в глубь не обжитой еще долины, где ныне располагается наш город (ибо в те годы не было здесь ни садов, ни дворцов, лишь немногие обработанные поля разнообразили красу дикой природы), и вскоре мягкая тишина летнего вечера совершенно вытеснила из памяти молодого человека сцены и события, занимавшие его не более часа назад.