Шарлотта Бронте - Секрет (сборник) Страница 33

Медленно вступил он в укромную лощину у подножия двух высоких холмов, чьи вершины покрывали густые леса, у основания же расстилались зеленые пастбища и только виднелись кое-где два-три раскидистых дерева. Лучник остановился и несколько минут, опираясь на упомянутое уже копье, любовался в свете луны чарующим пейзажем. Затем, достав из-за пояса рожок, он протрубил чистую, хотя и негромкую ноту, разбудившую чуть слышное эхо среди лесистых холмов. После краткого ожидания неподалеку раздались шаги и появился некто, закутанный в плащ.

— Эндрю! — промолвил стрелок. — Ты ли это, малыш?

— Да, — ответил голос, чья по-детски пронзительная звонкость, как и миниатюрный размер говорившего, выдавала нежный возраст пришельца.

— Так подойди и покажи, где ты спрятал нашу поклажу. Я уже полных двенадцать часов ничего не ел и не пил, я падаю с ног от голода.

Эндрю шустро побежал прочь и через несколько минут вернулся, волоча на спине огромный чемодан. Сейчас он отбросил скрывавший его плащ, и в ярком лунном свете стало возможно рассмотреть мальчика лет тринадцати — хотя по лицу казалось, что ему за двадцать. Резкие черты, озаренные парой хитрых глазок, не сохранили и следа характерной детской округлости. Платье слуги было так же своеобразно, как и у его хозяина, — состояло оно из короткого клетчатого килта и круглой шапочки из той же ткани да кожаных сапог на шнуровке. Мальчик проворно отпер чемодан и вынул оттуда нечто вроде корзины, содержимое которой, будучи расставленным на лужайке в тени роскошного вяза, явило ужин, к которому голодный человек ни в коем случае не отнесся бы с пренебрежением. Были там пара холодных куропаток, каравай белого хлеба, кусок сыра, бутылка пальмового вина и фляга чистейшей воды, которую Эндрю набрал в заросшей дикими цветами речушке, что неспешно петляла по долине, омывая корни древнего вяза. Стрелок, утоляя собственный голод, не забывал и о спутнике — тот, устроившись чуть поодаль, жадно уплетал куропатку и большой ломоть хлеба с сыром. Когда трапеза была окончена, Эндрю, убрав остатки еды, добыл из чемодана клетчатый плед, в который хозяин его закутался, улегшись на зеленую росистую траву и подложив под голову замшелый камень вместо подушки. Мальчишка свернулся клубочком у его ног, и вскоре, убаюканные шелестом листвы на ветру и однообразным сонным лепетом ручья, оба погрузились в тяжелый сон без сновидений.

Прошел час, а они все еще пребывали в глубоком забытьи. Луна, высоко поднявшись в небе, серебристым сиянием почти превращала ночь в светлый полдень. Говоря словами Артура или наподобие того, «всяк чувствовал дыхание небес в лучах луны, в ночи, что дня нежней», когда внезапные шаги нарушили очарование тишины и — о, неромантическое виденье! — явилась не

Дева светлая невиданной красы,В венке цветов, сиянием одета,

а всего лишь бойкий лакей в синей куртке с серебряными эполетами. Крадучись, почти бесшумно, спустился он по склону ближайшего холма к ничего не подозревающему Эндрю и, заткнув кляпом рот, широко раскрытый во сне, унес отчаянно брыкающегося мальчишку прочь. Впрочем, похищенный отсутствовал недолго. Прошло не более часа, когда Эндрю вернулся один и, не потревожив хозяина, улегся на прежнее место. Через несколько минут мальчик уснул так же крепко, как прежде.

Яркое солнце и пение птиц разбудили стрелка с первыми лучами рассвета, что занялся во всем своем летнем великолепии. Легко вскочив с неудобного ложа, лучник ногой толкнул дремлющего пажа.

— Эндрю, вставай! — приказал он. — Разложи-ка на траве содержимое этого чемодана. Прежде чем отправиться в город, мне нужно сменить свой чужеземный наряд, так что поторапливайся! А сперва помоги мне расстегнуть пояс. Да что с тобою, дитя? — продолжал он, видя, что мальчишка поднимается с большой неохотой, протирая глаза и зевая, как человек, находящийся во власти сна. — Или феи потревожили тебя нынче ночью, что ты с утра еле двигаешься и никак не можешь проснуться?

— Не-а, не феи, — отозвался Эндрю с глухим смешком, устремив пронзительный взгляд в лицо хозяину, словно пытался проникнуть в его самые сокровенные мысли. — Просто сны нехорошие мне снились, вот что.

— Нехорошие сны? О чем, дурашка?

— Будто я продавал душу старому джентльмену[53].

— И как, сделка состоялась?

— Да, по всей форме соглашение написали и печать поставили.

— Смотри-ка, все по-деловому! А теперь довольно глупостей, сэр, помогите мне лучше напялить этот тесный жилет.

Лучник мигом снял свой чудной наряд, хоть тот и был ему к лицу, и облачился в модный костюм, который составляли синий сюртук несколько военного покроя, белый жилет и того же цвета панталоны.

— Так! — сказал он, закончив одеваться. — Останешься здесь, Эндрю? Я иду в город. Вернусь, по всей вероятности, к вечеру. А ты держись поближе к лесу и смотри, ни с одной живой душой не разговаривай!

Эндрю шумно поклялся исполнить, что велено, и хозяин его отправился восвояси.

В новом наряде лучник вовсе не проявлял той неловкости, какую обычно ощущает человек в непривычной одежде. Напротив, непринужденное изящество движений, неизменно величавых и по-военному четких, говорило о том, что подобного рода платье хорошо ему знакомо. Медленным и печальным шагом продвигался незнакомец по извилистой тропинке — той самой, которой спускался в долину накануне вечером. Лишь изредка попадались ему навстречу путники — в те дни дорогой почти не пользовались. Две-три молочницы брели, напевая на ходу, несколько браконьеров возвращались с ночной охоты, да еще пять или шесть джентльменов в круглом башмаке «пруйтится вышли ды завтырка, ныгулять апутиту, штоб скусней пыкайзалось утведать дынков ды хылеба сы масулом»[54] — вот и все прохожие, с кем обменялся он утренними приветствиями, да и то ближе к концу дороги.

Около восьми лучник достиг Витрополя. Войдя через северные ворота, он углубился в путаницу площадей, улиц и закоулков, где в этот ранний час уже царило оживленное движение, и в конце концов добрался до тихой улочки, ведущей от Монмут-сквер и обрамленной двумя рядами домов весьма почтенного вида. Белые занавески и зеленые жалюзи на окнах говорили о том, что здесь обитают люди зажиточные. Остановившись возле двенадцатого дома, он поднял страшный шум при посредстве начищенного до блеска медного дверного молотка. Через две минуты дверь открыла чистенькая старушка и, едва увидев нашего героя, громко заохала.

— Бог ты ж мой, мистер Лесли! — восклицала она. — Вы ли это? Творец небесный, мои бедные глаза уж не чаяли вновь увидеть ваше пригожее лицо!

— Это в самом деле я, Алиса. А где ваш хозяин? Он дома?

— Дома? Еще бы не дома, где ему иначе быть, когда вы стоите на пороге? Да входите, а я побегу, сию минуту расскажу ему добрые вести!

Славная женщина провела мистера Лесли в гостиную и немедля умчалась с докладом.

Комната, где оказался наш лучник, не слишком большая и не слишком маленькая, была удобно и даже изящно обставлена. За блестящей стальной решеткой в камине ярко пылал огонь, а на круглом столе в центре комнаты, застеленном белоснежной скатертью камчатного полотна, уже разместились все принадлежности отменного завтрака. Но более всего привлекали взгляд множество прекрасных картин, преимущественно портретов, со вкусом развешанных по стенам. Во всех полотнах чувствовалась рука мастера, а некоторые к тому же отличались поразительным изяществом и тонкостью. Лицо нежданного гостя выразило нечто сродни изумлению, пока он оглядывался по сторонам, однако его вскоре отвлек звук открывающейся двери. Мистер Лесли вскочил и бросился навстречу вошедшему. То был молодой человек, несколько выше среднего роста, с бледным, но интересным лицом и большими умными черными глазами.

— Что ж, мой милый Фредерик, нет нужды спрашивать, как вы поживаете! Весь ваш вид, как и вид вашего дома, говорит красноречивей слов, и мне, должно быть, остается лишь поздравить вас с милостью переменчивой фортуны!

— Мой великодушный благодетель! — начал Фредерик Делиль, меж тем как румянец радости окрасил его бескровные щеки. — Как я счастлив видеть вас снова! Вы по-прежнему мистер Лесли, художник, или мне позволено называть вас…

— Нет-нет, — перебил гость. — Пусть мое имя покамест будет Лесли. Но, Фредерик, вы, должно быть, разумно использовали ту небольшую сумму, которую получили от меня, если смогли поселиться в таком превосходном доме.

— Да, — отвечал молодой человек. — Думаю, я с полным правом могу похвастать, что употребил эти деньги как нельзя лучше. Однако ж не только в них источник нынешнего моего благосостояния. Ваше сиятельство, вероятно, знает, что три года тому назад я, как принято говорить, влюбился в очаровательную девушку, которая вскоре, оценив искренность моих чувств, ответила мне взаимностью. Меж тем союзу нашему мешали препятствия, казавшиеся непреодолимыми. Ее родители, люди весьма богатые, не позволяли дочери связать свою судьбу с человеком, чье имущество составляют кисти и палитра.