Кнут Гамсун - Бенони Страница 32

Не то чтобы Николай Арентсен был совсем уж запойный пьяница, но пил он не без охоты, после чего сразу раскисал от скуки и безделья. Поначалу, подходя к стойке, он делал вид, будто у него простуда с температурой, и, одолев свою осьмушку, уходил восвояси. Но простуда не могла же тянуться вечно, и тогда он начал прибегать к своей осьмушке якобы потому, что наелся солёного за обедом, либо потому, что проделал сегодня долгий путь. «Иди-ка сюда, Стен, налей мне рюмашечку», — громко кричал он, чтобы показать, что ни капельки не стесняется. Иногда он играл в карты на восьмушку, а потом шёл с кузнецом, чтобы распить выигрыш. Когда Роза укоряла его за неподходящую компанию, Арентсен отвечал, что поступает так с умыслом, дабы показать народу, который должен его кормить, что ничуть перед ним не заносится.

Да и между Розой и Арентсеном тоже не всё было гладко. Размолвки начались с тех пор, как в день похорон старого пономаря Арентсен снял у него золотое кольцо. Мой дорогой отец вполне мог снять кольцо с пальца ещё при жизни, какой ему смысл брать с собой золото на тот свет? Но кольцо молодому Арентсену досталось стёртое, узкое, такое не грех бы и оставить на месте, тем не менее Арентсен до тех пор изгибал и выкручивал застывшие пальцы, пока не снял кольцо. Роза услышала об этом не без содрогания и, чтобы утешить старую пономарицу, сказала: «Ничего, он получит от меня кольцо куда красивее прежнего», — после чего украсила мёртвый палец золотым кольцом, которое сама она получила в подарок от Бенони. Это кольцо так никогда и не было отправлено по обратному адресу, оно лежало в ящике комода рядом с небезызвестным золотым крестиком, и Николай без устали повторял: «Зачем ты хочешь обидеть Бенони-Почтаря и отослать ему кольцо обратно?». И вот теперь кольцо могло украсить руку достойного человека, лежащего в гробу. Оно так легко наделось на костлявый, высохший палец. Но молодой Арентсен, этот чёртов Арентсен, он таки исхитрился перед тем, как гроб заколотили, снять и второе кольцо и припрятать его.

Ещё какое-то время тон между обоими супругами был лёгкий и дружелюбный, шуточки и прибауточки мужа были отнюдь не неприятны для молодой жены. Само по себе старание Николая сохранять тот же весёлый и болтливый тон свидетельствовало о наличии доброй воли. Но по мере того, как зима заходила всё дальше, Николай преисполнялся внутренней горечью и слова его звучали порой надрывно. Увидев первый раз, как Роза несёт воду с колодца, он испытал лёгкие угрызения совести. Он сидел в своём кабинете и увидел её через окно, а увидев, невольно приподнялся со стула, чтобы перехватить у неё ведро. Но это движение навряд ли было разумным, да и не так уж в конце концов страшно, если Роза принесёт ведро воды. Впоследствии он наблюдал, как Роза, надев фартук, носит дрова, и это нимало его не трогало. Может, прикажете нанимать служанку для этой особы, которая так и не может обзавестись ребёнком? Разве в доме не болтается три бабы? Чем без толку изнашивать фартук, могла бы носить дрова в мешке.

Ну и при этих обстоятельствах с Розой происходили неизбежные перемены. Широкая медно-красная улыбка начала выцветать, но ведь никакая улыбка не может держаться вечно.

— Что это за еда для взрослого мужчины? — ворчал Николай. — Он такой тощенький, тут, кроме пуха и перьев, и нет ничего. Я ведь зачем говорю? Затем, что это не еда для человека, который должен работать.

Должен работать! Да он за весь божий день не держал в руках никакой работы!

— До чего ж у нас холодно, и ни одного полешка в доме нет, — говорил он вечером.

— Ну так сходи и принеси немножечко дров. Ты ж у меня такой большой! И толщиной тебя Бог не обидел! — смеялась Роза.

Роза глядела на мужа с настоящей неприязнью, потому что он с каждым днём всё больше раздавался в ширину и делался всё толще, у него даже щёки обвисли.

Он же реагировал на её слова в обычном своём духе, небрежно и легкомысленно.

— Вот если бы ты сказала, что я — сама худоба, это была бы стопроцентная ложь в твоих устах. Худоба есть недостаток, которого мне недостаёт, стало быть, жир есть достоинство, которое...

— Давай, мели! Тогда по крайней мере у тебя щёки чуть задвигаются.

— Щеки, между прочим, и не должны торчать, как острые углы.

— Ну, у тебя, положим, и животик заметно округлился.

— Гм-гм, чего не скажешь о тебе.

Роза вышла принести дров и затопила печь. Не её вина, что талия у неё остаётся такой же тонкой, видит Бог, не её, думала Роза.

— Какой именно стройности ты от меня требуешь? — спросил он с досадой. — Не пристало адвокату Арентсену выглядеть ходячей тенью. Так меня и люди уважать не станут.

Но уже не имело никакого смысла развлекать Розу подобными речениями, слишком много раз она всё это слышала, и её это больше не трогало, серьёзность Розы росла день ото дня, теперь она всё чаще ходила, плотно сжав губы. Порой его куда больше увлекала возможность поболтать с маленькой Мартой, он учил её говорить «страшный кальсон» вместо «страшный сон»; Роза, которой всякая фривольность была чужда, как никому другому, жалела из-за этого девочку и пыталась её наставить на путь истины: «Не слушай, Марта, он просто так с тобой шутит, понимаешь?». А Николай кричал в ответ из своего кабинета: «Ну, Роза, не думал я, что ты такая зануда!».

Но хуже всего было то, что маленький капиталец, который с трудом накопил Арентсен, таял не по дням, а по часам. Нельзя сказать, чтобы он накопил такое уж великое богатство, просто он хорошо начал в прошлом году и неплохо заработал, но после весенней сессии суда никто не затевал сколько-нибудь серьёзной тяжбы, и доходы сошли на нет. Конечно, деньги снова потекут к нему, когда рыбаки вернутся с Лофотенской путины, но до той поры было очень грустно расходовать шиллинги из старых запасов. Некоторая толика уходила на картишки с кузнецом, некоторая толика на осьмушки за стойкой в Сирилунне, ну и что? Прикажете ему помирать от скуки, человеку, который должен содержать всю семью? Велика ли радость, женившись каких-нибудь восемь-девять месяцев назад, заполучить на шею семью в четыре человека?

В конце марта верховный суд вынес окончательное решение по делу Арона из Хопана: и это дело тоже проиграно, верховный суд утвердил приговор первой инстанции. Адвокату же Арентсену опять строго указано, на сей раз за поддержку бессмысленного иска. Как же это прикажете понимать, чёрт подери? Все суды стакнулись, чтобы нанести окончательный удар по деятельности молодого, ревностного адвоката.

Он послал маленькую Марту в Сирилунн теперь уже за целой бутылкой и на пару с кузнецом, не мешкая, осушил её. Когда бутылка была пуста, оба шатаясь побрёли в Сирилунн и продолжили в том же духе. Молодой Арентсен вернулся домой поздним вечером и был недоволен решительно всем: еда холодная, старушка-мать, вдова пономаря, худая и напуганная, спряталась от него в уголок, а Роза сперва рассмеялась над его пьяным и всклокоченным видом, но потом оскорбилась, замолчала и не произнесла больше ни слова.

— Знаешь, Роза, когда я прихожу в отчаяние, ты для меня великое утешение.

Молчание.

— Проигранный сегодня процесс, — продолжал он, — вероятно, означает, что суды сговорились погубить мою практику. Что ты на это скажешь?

Наконец она ему ответила:

— Я думаю, тебе не следует посылать девочку в Сирилунн за бутылками.

— Н-да, такова, стало быть, первая мысль, которая приходит тебе в голову, когда ты слышишь, что твой муж проиграл процесс.

Молчание.

— За бутылками? Ты что этим хочешь сказать? Да я мог бы выпить две бутылки и быть ни в одном глазу: между тем я пью по осьмушке. Может, ты считаешь меня пьяницей?

— Нет, — отвечала она. — Но ты часто ходишь в Сирилунн.

— Ну и что? Прикажешь мне подыхать с тоски? Уж молчала бы лучше, матушка. Просто когда я в отчаянии, я ухожу из дому, только и всего.

— Значит, каждый день все восемь месяцев ты непрерывно был в отчаянии, иногда больше, иногда меньше?

— Да, — ответил он и дважды кивнул в подтверждение собственных слов, — это не лишено справедливости.

Чтобы избегнуть дальнейших колкостей, она спросила:

— Ты не находишь, что Марте лучше бы вернуться домой к матери?

— Это почему ж? Впрочем, возможно. Нет, всё-таки нет. Когда она бегает в лавку с моими поручениями, она заодно видит там своего отца. И получается очень складно.

Пауза.

— Может, тебе и в самом деле следовало выйти за Бенони-Почтаря, — сказал он раздумчиво.

— Следовало, говоришь?

— А ты сама как думаешь? Я для тебя неподходящий муж.

Она взглянула на него. Поскольку макушка у него давно уже блестела лысиной, а сзади, напротив, росли густые, короткие волосы, затылок казался бесформенно большим. При такой уродливой голове он смахивал на карлика, особенно сейчас, когда сидел поникнув и словно бы без шеи.