Константин Станюкович - Жрецы Страница 33

— Три недели.

— И никуда не выходили? Работали по-русски — запоем?

— Запоем.

— Безобразие! Вам жизнь, что ли, надоела?

— Пока нет еще.

— Так не делайте таких опытов над собой и не живите по-азиатски. У вас от одного табачного дыма можно задохнуться. А какой развод микробов! Как вам не стыдно, Невзгодин? Кажется, образованный человек и…

Марья Ивановна вдруг остановилась и засмеялась.

— Да что ж это я? Пришла к вам по делу, а вместо этого читаю вам нотации…

— Читайте, не стесняйтесь, Марья Ивановна. Я стою их! — весело проговорил Невзгодин.

— Все равно, бесполезно… Вас не переделаешь… Но, без шуток, так жить ведь нельзя… Вид у вас совсем скверный…

— Я думаю перебраться отсюда.

— Обязательно. И знаете ли что, Невзгодин?

— Что, Марья Ивановна?

— Вам нужна нянька, которая смотрела бы за вами… Ну, конечно, нянька-женщина. Если я поселюсь в Москве и найму квартиру, милости просим ко мне жильцом. Я охотно буду смотреть за вами… Право, говорю серьезно.

— А я так же серьезно благодарю вас и готов быть вашим жильцом, Марья Ивановна, если только долго усижу в Москве…

— Ну, а мое дело в двух словах. Я пришла просить вас…

— Развода? — подсказал Невзгодин.

— Он мне пока еще не нужен. Быть может, нужен вам?

В словах ее звучала любопытная нотка.

— И мне, слава богу, не требуется…

— Больше глупости не повторите?

— Постараюсь.

— Мне нужен вид на жительство. Я, конечно, могла написать вам об этом, но мне хотелось повидать вас… У нас ведь нет друг к другу… ненависти… Не так ли? И мы, я думаю, можем продолжать знакомство…

— Еще бы… На какой срок вам нужен вид?

— На год, на два, как знаете. Пока меня прописали по заграничному паспорту, но полиция требует вид от вас.

Невзгодин обещал достать его после праздников.

— Куда прикажете доставить?

— В меблированные комнаты Семенова, на Девичьем поле, в Тихом переулке… Я там остановилась. Близко к клиникам. Я приехала сюда держать экзамены. Пока я лишь французская докторесса.

— Давно вы приехали?

— Три дня тому назад.

— И уже начали заниматься?

— С завтрашнего дня начну. Если хотите зайти, помните, что я могу вас принять только утром, по воскресеньям. Остальное время я буду заниматься и ходить в клиники… Ну, а вы… химию бросили?

— Нет.

— Говорят, ваша повесть скоро появится.

— В январе.

— Любопытно будет прочесть. Непременно прочту после экзаменов… А еще говорят…

Марья Ивановна насмешливо усмехнулась.

— Что еще говорят?..

— Будто вы снова увлечены Заречной…

— Вранье, Марья Ивановна…

— И я не поверила… Вы не способны увлекаться серьезно… Ну, однако, идемте…

Марья Ивановна встала, но, прежде, чем выйти из комнаты, отворила форточку.

— Вы все та же, Марья Ивановна? — усмехнулся Невзгодин.

— Какая?

— Любите порядок и живете по строгому расписанию.

— Еще бы. Да и поздно меняться. И вы такой же…

— Какой?

— Неосновательный…

Они вместе вышли на подъезд.

XXIV

Погода была отличная. Только что выпал снег и блестел под солнцем. Мороз был несильный.

Невзгодин с наслаждением вдыхал свежий воздух, словно бы опьяненный им.

— Вы куда, Марья Ивановна? Не прикажете ли подвезти вас?

— После сиденья да ехать? Вы с ума сошли, Невзгодин! Вам необходимо прогуляться. Мне надо к шести часам быть на Арбате, у тети. А вам в какую сторону?

— К Тестову обедать…

— Богаты, что ли?

— Положим, не богат, но после обедов в «Севилье» хочется побаловать себя…

— И транжирить деньги? Все тот же. Нам по дороге… Пойдемте пешком.

И она было направилась. Невзгодин ее остановил:

— Марья Ивановна! Прокатимся лучше в санках. Дорога отличная и…

— И что еще?

— Признаться, я дьявольски хочу есть.

— Отсюда недалеко. Вам полезно пройтись. Идемте! — властно почти приказала Марья Ивановна.

— Идемте! — покорно произнес Невзгодин.

Скоро они вышли на Кузнецкий мост. Там было много народу, и особенно кидалась в глаза предпраздничная суета. У всех почти были покупки в руках.

На тротуаре было тесновато. Невзгодин предложил жене руку.

Они пошли теперь скорее, рука об руку, оба веселые и оживленные, посматривая на пешеходов, на богатые купеческие закладки, на витрины магазинов и меняясь отрывочными фразами.

Невзгодин невольно вспомнил, как вскоре после супружества они так же гуляли по воскресеньям по парижским бульварам или где-нибудь за городом, но тогда их прогулки обыкновенно кончались спорами и взаимными колкостями.

А теперь они так мирно беседуют, что со стороны можно подумать, что гуляют влюбленные. Вот что значит быть мужем и женой только по названию!

Невзгодин улыбнулся.

— Вы чего смеетесь?

— Вспомнил, Марья Ивановна, как мы гуляли с вами в Париже.

— Для вас это очень неприятные воспоминания? Признайтесь?

— Как видите, во мне не осталось злого чувства… А вы как обо мне вспоминали, Марья Ивановна? Лихом? Или никак не вспоминали?

— Напротив, часто и всегда как о порядочном человеке, которому только не следует никогда жениться… Вот и обменялись признаниями! — засмеялась Марья Ивановна.

У пассажа Попова экипажи ехали шагом. В маленьких санках, запряженных тысячным рысаком, сидела Аносова. Она увидела Невзгодина с женой и смотрела на них во все глаза, изумленная и взбешенная, точно ей нанесена была какая-то обида.

Невзгодин взглянул на нее. Она отвела глаза в сторону.

— Глядите, Марья Ивановна, на московскую красавицу Аносову. Вон она на своем рысаке. Трудно сказать, что лучше: великолепная вдова или рысак.

— Она стала еще красивее, чем была в Бретани, когда я ее видела.

— Прелесть… Эта белая шапочка так идет к ней.

— Вы с ней продолжаете знакомство?

— Раз встретился. У нее еще не был. Собираюсь с визитом. Кстати и дело есть.

Они подходили к театру.

— До свидания, Невзгодин, — проговорила Марья Ивановна, высвобождая руку. — Нам дальше не по пути.

Невзгодину вдруг пришла мысль пригласить жену обедать. Все не так скучно, чем одному, и вдобавок он расспросит о парижских знакомых. К тому же он знал, что Марья Ивановна любила хорошо покушать, но была слишком скупа, чтоб позволить себе такую роскошь.

Невзгодин спросил:

— Вы к тетке обедать, Марья Ивановна?

— Да, к шести часам… Надеюсь, не опоздала? Без двадцати шесть! — облегченно проговорила она, взглянув на часы. — Прощайте, Невзгодин.

Но он пошел рядом с ней.

— Нет, позвольте… У меня к вам просьба!

— Какая?

— Сделайте мне честь, примите мое приглашение пообедать вместе у Тестова?

Марья Ивановна изумленно взглянула на Невзгодина.

— С чего вам вдруг пришла в голову такая дикая фантазия? — строго спросила она, пытливо взглядывая на Невзгодина.

Но вид у него был самый добродушный.

— Что ж тут дикого? Мне просто хочется пообедать вместе, порасспросить о парижских знакомых и выпить бокал шампанского не за ваше здоровье, — вы и так цветете! — а в благодарность…

— За то, что мы так скоро разошлись? — перебила молодая женщина.

— И не сделались врагами…

— Вы по-прежнему сумасшедший и мотыга!.. Но ведь вам будет скучно со мной… Пожалуй, мы к концу обеда побранимся…

— Едва ли… Ведь после обеда мы разойдемся в разные стороны.

— Или вы, как писатель, хотите изучить меня? Так ведь довольно, кажется, изучили?..

— Это уж мое дело.

— И наконец я обещала тете…

— Пошлем посыльного.

Марья Ивановна все еще колебалась.

Хорошо изучивший ее Невзгодин сказал:

— Или вы боитесь, что скажут ваши тети и дяди, если узнают, что вы обедали в сочельник с мужем, которого бросили и которого ваши родные считают, конечно, за самого беспутного человека в подлунной?

— Я никого и ничего не боюсь… Идемте обедать! — решительно проговорила Марья Ивановна.

Они повернули и пошли под руку через площадь.

— Вот спасибо, что не отказали, Марья Ивановна.

— Но только я обедаю с вами с условием…

— Заранее принимаю какие угодно.

— Мы будем обедать скромно… Вы не будете бросать даром деньги.

«Все та же скупость. Даже чужие деньги жалеет!» — подумал Невзгодин и ответил:

— Будьте покойны.

— И я вам не позволю много пить…

— Буду послушен, как овечка, Марья Ивановна.

Через несколько минут Невзгодин с женою сидели в общей зале ресторана, за небольшим столом, у окна, друг против друга, на маленьких бархатных диванчиках, как бывало в Париже, обедая по воскресеньям, в короткие медовые месяцы их супружества, в дешевых ресторанах.

Без меховой жакетки, простоволосая, с тяжелой темно-каштановой косой, собранной на темени, без завитушек спереди, гладко зачесанная назад, Марья Ивановна выглядела моложавее и менее полной в своем черном, обшитом у ворота белым кружевом, платье, тонкая ткань которого плотно облегала ее роскошный бюст. И ее румяное лицо, с легким пушком на полноватой, слегка приподнятой губе, под которой сверкали крупные зубы, и с родинкой на резко очерченном подбородке, и вся ее крепкая, плотная, хорошо сложенная фигура дышали могучим здоровьем и физической крепостью женщины, заботящейся о том сохранении силы, красоты и свежести тела, которое французы метко называют: «soigner la bete» [15]. Недаром же Марья Ивановна научилась в Париже ежедневно обливаться холодной водой, делать гимнастику, ездить на велосипеде и вообще культивировать в себе здоровое животное по всем правилам гигиены и физического воспитания.