Пэлем Вудхауз - Фамильная честь Вустеров Страница 33

     – Тьфу!

     – Простите, сэр?

     – Я сказал "тьфу", Дживс. Я человек достаточно широких взглядов,  но я потрясен, потрясен до глубины души. Поведение Стиффи отвратительно,  но не в нем  суть.  Она  женщина, и всем  давно  известно,  что  женщины не способны отличить  добро  от зла. Но чтобы  на  такое пошел Гарольд Пинкер,  носитель духовного сана, человек, застегивающий свой воротничок  сзади  на  шее!  Это ужасает меня. Он знает, что  блокнот  у  нее.  Знает, что она держит меня на крючке. Но разве он потребовал, чтобы  она вернула его мне? И не подумал. Он с  нескрываемой  радостью идет на грязное  дело.  Что ждет с таким  пастырем прихожан Тотли,  которые жаждут идти по  прямой и ровной  стезе добродетели? Какой пример подает он младенцам, посещающим воскресную школу,  о которых он говорил? Если они несколько лет посидят возле Гарольда Пинкера и проникнутся его по меньшей мере странными идеями касательно нравственности  и чести, все до единого кончат жизнь в тюрьме, осужденные за шантаж.

     Я умолк, глубоко взволнованный. Я даже тяжело дышал.

     – По-моему, вы несправедливы к джентльмену, сэр.

     – М-м?

     – Я  убежден,  у  него  сложилось  впечатление, будто  вы  согласились принять участие в  их плане исключительно  по доброте душевной,  вам  просто хочется помочь старому другу.

     – Думаете, она не рассказала ему о блокноте?

     – Уверен, сэр. Я понял это по поведению барышни.

     – Я не заметил в ее поведении ничего особенного.

     – Когда  вы пытались завести  разговор о блокноте, сэр, она смутилась. Боялась, что мистер Пинкер начнет расспрашивать и, узнав правду, заставит ее вернуть блокнот законному владельцу.

     – Черт возьми, Дживс, а ведь вы правы.

     Я стал вспоминать во всех подробностях разыгравшуюся здесь сцену – да, конечно, он совершенно  прав. Стиффи в равной мере свойственны непрошибаемое упрямство мула и insouciance[19]  рыбы,  обложенной кусками льда, но  когда  я  хотел объяснить Пинкеру, почему  оказался  в  ее спальне, она явно забеспокоилась.  И  очень нервничала, выпроваживая его, – между прочим,  она была похожа  на крошечного вышибалу, выводящего из кабака очень крупного посетителя.

     – Дживс, вы гений, – с чувством сказал я.

     Со стороны балкона раздался приглушенный треск. Через минуту вернулась Стиффи.

     – Гарольд свалился с лестницы, –  объяснила  она,  заливаясь  веселым смехом. –  Ну, Берти, всем все ясно,  весь план  действий? Итак, сегодня  в полночь!

     Я достал сигареты и закурил.

     – Постойте,  куда  такая  спешка,  –  произнес  я.  – Уж  очень   вы распрыгались, барышня.

     Мой спокойный властный тон обескуражил ее. Она заморгала, вопросительно глядя на меня, а я, глубоко затянувшись, с беспечным видом медленно выпустил дым через ноздри.

     – Угомонитесь, Стиффи, – посоветовал я.

     Повествуя  ранее  о событиях  в  "Бринкли-Корт",  в  которых  принимали участие мы с Огастусом Финк-Ноттлом, –  не знаю, знакомы вы с ними или нет, – так вот, повествуя о них, я упомянул, что прочел как-то один исторический роман, так в нем некий светский лев, когда хотел поставить кого-то на место, презрительно  смеялся,   лениво   полуприкрыв   веками  глаза,  и  стряхивал воображаемую пылинку с  бесценных  брабантских кружевных манжет. По-моему, я признавался,  что,  подражая  этому  законодателю мод, я  добился  блестящих результатов. Именно так я поступил и сейчас.

     – Стиффи,  –  сказал  я,  глядя  на  нее  сверху  вниз  из-под лениво опущенных век и  стряхивая пепел со своей безупречно накрахмаленной манжеты, – потрудитесь отдать мне блокнот.

     Теперь после  вопросительного  знака  в  ее  глазах следовало поставить восклицательный. Она  пришла  в  замешательство,  это несомненно. Вообразила себе, что Бертрам  Вустер придавлен ее  железной пятой, а  он,  оказывается, свободен как ветер и готов сражаться до последнего.

     – Я вас не понимаю.

     Я снова презрительно засмеялся.

     – А  мне  казалось, – тут я снова стряхнул пепел с манжеты, – что вы прекрасно  все  понимаете. Мне  нужен  блокнот Гасси,  нужен  сию минуту,  и никаких отговорок.

     Она сжала губы.

     – Вы получите его завтра – если Гарольд скажет, что все сошло удачно.

     – Нет, я получу его сейчас.

     – Черта с два!

     – Это вы,  шантажистка,  черта с два получите  корову,  – парировал я спокойно и с достоинством. – Повторяю, мне нужен блокнот сейчас, иначе я иду к Гарольду и все ему рассказываю.

     – О чем вы ему все рассказываете?

     – Обо всем.  Сейчас  он по  недоразумению  думает, будто я  согласился участвовать в ваших интригах по доброте душевной и из желания помочь старому другу. Вы ничего не сказали ему о блокноте, я уверен.  Достаточно вспомнить. как вы  себя вели. Когда  я хотел  заговорить о блокноте,  вы смутились.  Вы боялись,  что  Пинкер  начнет  расспрашивать и, узнав правду,  заставит  вас вернуть блокнот законному владельцу.

     Ее глаза забегали. Еще одно подтверждение тому, как прав оказался Дживс в своих выводах.

     – Вы несете совершеннейшую чепуху, – сказала она дрогнувшим голосом.

     – Чепуху? Ну что ж, позвольте откланяться. Пойду к Пинкеру.

     Я быстро шагнул в сторону двери, и, как я и ожидал, она взмолилась:

     – Нет, нет, Берти, не ходите! Это невозможно!

     Я повернулся к ней.

     – Ну  как, признаётесь,  что Пинкер ничего не знает  о ваших... – мне вспомнилось яркое  выражение,  которое  употребила  тетя Далия, характеризуя поступки  сэра  Уоткина  Бассета,  –  о  ваших непристойных махинациях  под покровом тайны?

     – Не  понимаю,   почему   вы  называете   мои  поступки  непристойными махинациями.

     – Я называю их непристойными  махинациями  под  покровом тайны, потому что таковыми  их  считаю.  И точно так же назовет их Пинкер, когда я все ему выложу,  ведь  он напичкан высокими принципами.  –  И я снова устремился  к двери. – Прощайте, я откланиваюсь.

     – Берти, подождите!

     – В чем дело?

     – Берти, дорогой...

     Я остановил ее, строго взмахнув мундштуком.

     – Это  еще что за "Берти, дорогой"? Надо же до такого дойти! Ко мне вы с вашим "Берти, дорогой" не подкатитесь.

     – Но,  Берти,  дорогой,  позвольте  объяснить. Конечно, я  не  посмела рассказать Гарольду о блокноте. С ним бы родимчик приключился. Он бы сказал, что это гнусное интриганство, неужели я  сама этого не понимаю. Но у меня не было выхода. Как еще я могла заставить вас помочь нам?

     – Я и не собирался вам помогать.

     – Но ведь теперь поможете, правда?

     – Нет, не помогу.

     – Я надеялась, вы не откажетесь.

     – Можете надеяться сколько угодно, но я решительно отказываюсь.

     Уже в начале  нашего диалога я  заметил, что глаза  Стиффи  наполняются слезами, а  губы слегка вздрагивают, и вот  по щеке  поползла слеза. За  ней хлынул поток, словно плотину прорвало. Выразив сожаление, что она не умерла, и уверенность,  что у меня будет бледный вид, когда я буду стоять у ее гроба и упрекать себя за бесчеловечность, которая убила ее, она с разбегу кинулась на кровать и бурно зарыдала.

     Это   были   те    же    самые   неудержимые   рыдания,   которые   она продемонстрировала нам в сцене, описанной выше, но я опять почувствовал, что мое мужество слегка поколебалось. Я стоял в нерешительности и нервно теребил галстук. Я уже рассказывал вам, как действует на Вустеров женское горе.

     – А-а-а-а-а-а, – неслось с кровати.

     – Послушайте, Стиффи.... – сказал я.

     – О-о-о-о-о-о-о...

     –  Стиффи,  я  взываю  к  вашему  здравому смыслу. Подумайте  головой. Неужели вы могли всерьез решить, что я стану красть эту корову?

     – Для нас это вопрос жизни и смерти... О-о-о-о-о...

     – Очень может  быть. Но выслушайте  меня. Вы не  пожелали  представить себе, к каким нежелательным последствиям это приведет. Ваш  дядюшка, будь он трижды неладен, следит за каждым моим шагом, так и ждет от меня какой-нибудь каверзы. Даже  если бы не ждал, уже одно то, что я заодно с Пинкером, лишает меня возможности что-то предпринять. Я поделился с вами своим мнением о том, что представляет  собой Пинкер в роли  соучастника преступления. Уж  не знаю как, но  он непременно все провалит, найдет способ.  Зачем далеко ходить, вы просто вспомните,  что случилось пять минут назад. Ведь  он даже по лестнице не мог спуститься, сорвался и упал.

     – А-а-а-а-а...

     – Попробуйте  подвергнуть  ваш  план  холодному  анализу. Вы говорите, главное в  том, чтобы Пинкер появился весь  в крови  и объяснил, что  разбил мародеру  нос.  Предположим, так  все  и  произошло.  Что  дальше?  "Ха!" – восклицает ваш дядюшка, который соображает не хуже других. "Разбили ему нос, говорите? Все как один  ищите человека с распухшим носом". И первое,  что он видит, –  мой красный распухший нос. Не  уверяйте меня,  что он не  сделает логических выводов.