Вирджиния Вулф - Годы Страница 37

Но он был не один. При появлении сестры он встал и представил ее дородному седовласому мужчине в смокинге.

— Вы, кажется, знакомы? — сказал Моррис. — Элинор. Сэр Уильям Уотни. — Он с иронией слегка подчеркнул слово «сэр», что на мгновение смутило Элинор.

— Мы были знакомы когда-то, — сказал сэр Уильям, выйдя вперед и с улыбкой пожимая ей руку.

Она посмотрела на него. Неужели это Уильям Уотни — старина Даббин, который приходил на Эберкорн-Террас много лет назад? Да, он. Элинор не видела его с тех пор, как он уехал в Индию.

Неужели мы все такие? — ужаснулась она, переводя взгляд с покрытого пятнами, морщинистого, изжелта-красного лица того, кто был знаком ей юношей, а теперь почти совершенно оплешивел, на своего брата Морриса. Он лыс и худ, но ведь он сейчас в расцвете сил, как и она, разве нет? Или они все вдруг стали старыми развалинами, как сэр Уильям? Тут вошли ее племянник Норт и племянница Пегги со своей матерью, и все отправились ужинать. Старая миссис Чиннери ужинала наверху.

Как же Даббин стал сэром Уильямом Уотни? — дивилась про себя Элинор, пока они ели рыбу, которая была принесена ею в мокром свертке. В последний раз она видела его в лодке на реке. Они поехали на пикник и устроили ужин на острове посреди реки. В Мэйденхеде, кажется…

Говорили о церковном празднике. Крастер выиграл поросенка, миссис Грайс — посеребренный поднос.

— Вот, значит, что было в детской в коляске, — вспомнила Элинор. — Я встретила людей, возвращавшихся с праздника, — объяснила она и описала процессию. Разговор на тему праздника продолжился.

— Вы не завидуете моей золовке? — обратилась Силия к сэру Уильяму. — Она только что из поездки по Греции.

— В самом деле? — откликнулся сэр Уильям. — А где именно в Греции вы были?

— Мы посетили Афины, затем Олимпию, затем Дельфы, — начала Элинор, в который раз повторяя заученную фразу. Судя по всему, они с Даббином были дальними знакомыми — не более.

— Мой деверь Эдвард, — объяснила Силия, — устраивает эти прелестные экскурсии.

— Вы помните Эдварда? — спросил Моррис. — Вы не вместе учились?

— Нет, он поступил позже, — сказал сэр Уильям. — Но я слышал о нем, разумеется. Он… постойте… Он стал большой шишкой, да?

— О да, он достиг высот, — сказал Моррис.

Он не завидует Эдварду, подумала Элинор, хотя в голосе его прозвучала нота, по которой она поняла, что он сравнивает свою карьеру с карьерой Эдварда.

— В него все влюбились, — сказала она и улыбнулась, вспомнив Эдварда, читающего лекцию в Акрополе группе благочестивых учительниц. Они доставали блокноты и записывали каждое слово. Но он был очень великодушен, очень добр, все время заботился о ней.

— Вы встретили кого-нибудь в посольстве? — спросил сэр Уильям и тут же поправился: — Впрочем, там нет посольства, верно?

— Нет, в Афинах нет посольства, — подтвердил Моррис.

Беседа свернула на новую тему: в чем разница между посольством и дипломатическим представительством. Затем принялись обсуждать положение на Балканах.

— В ближайшем будущем там будет неспокойно, — сказал cэp Уильям. Он сидел, повернувшись к Моррису. Они обсуждали положение на Балканах.

Элинор отвлеклась от беседы. Чем он занимался, интересно? Некоторые слова и жесты напомнили ей Даббина тридцатилетней давности. Кое-что от того юноши в нем проступало — если прищуриться. Элинор прищурилась. Вдруг она вспомнила: это он похвалил ее глаза. «У твоей сестры на редкость ясные глаза», — сказал он тогда. Ей передал это Моррис. Они ехали в поезде, и она загородила лицо газетой, чтобы скрыть свое ликование. Элинор опять посмотрела на сэра Уильяма. Он рассказывал. Она прислушалась. Он казался слишком большим для тихой английской столовой. Его голос грохотал. Ему не хватало публики.

Он излагал какую-то историю, говоря рублеными, нервными фразами, каждая была будто окружена кольцом. Элинор нравилась его манера, но она пропустила начало. Его бокал опустел.

— Подлейте вина сэру Уильяму, — шепнула Силия робкой горничной. Со стороны буфета послышались возня и звон графинов. Силия раздраженно нахмурилась. Необученная девушка из деревни, заключила Элинор. Рассказ приближался к кульминации. Жаль, она упустила несколько эпизодов.

— …и вот я, в старых бриджах для верховой езды, стою под павлиньим опахалом, а все эти милые люди пали ниц, прижавшись лбами к земле. «Боже правый, — говорю я себе. — Если б они знали, каким ослом я себя чувствую!» — Сэр Уильям выставил бокал, чтобы его наполнили. — Вот так мы когда-то учились работать, — добавил он.

Он хвастался, конечно, но это естественно. Он вернулся в Англию после того, как управлял местностью «размером с Ирландию», как они всегда говорят. И никто никогда о нем не слышал. Элинор поняла, что за выходные прозвучит еще много историй, выставляющих его в выгодном свете. Но говорил он очень складно. В его биографии было много интересного. Вот бы Моррис тоже что-нибудь рассказал, утвердил себя, вместо того чтобы сидеть, откинувшись на спинку и время от времени проводя по лбу рукой с рубцом от пореза.

Надо ли мне было убеждать его идти в адвокатуру? — думала Элинор. Отец был против. Но что сделано, то сделано. Он женился, пошли дети, ему пришлось продолжать начатое, хотел он того или нет. Как все необратимо. Мы поступаем наугад, потом приходит их черед… Она посмотрела на Норта и Пегги — своих племянника и племянницу. Они сидели напротив нее, солнце освещало их лица — чуть загорелые, пышущие здоровьем, такие юные. Синее платье Пегги топорщится, точно накрахмаленное муслиновое платьице маленькой девочки. У Норта карие глаза, он еще совсем мальчик. Он слушает внимательно, а Пегги уставилась в свою тарелку. На ее лице — неопределенное выражение хорошо воспитанного ребенка, слушающего беседу взрослых. Интересно ей или скучно, Элинор сказать не смогла бы.

— Вон она, полетела, — сказала Пегги, быстро подняв голову. — Сова… — Она поймала взгляд Элинор.

Элинор обернулась и посмотрела в окно. Сову она пропустила и увидела лишь деревья с густой листвой, которую вызолотило закатное солнце, и коров, медлительно проедающих себе тропы в траве.

— По ней можно сверять часы, — сказала Пегги. — Она очень пунктуальна.

Тут зашевелилась Силия.

— Пусть мужчины беседуют о политике, — сказала она, — а нам не выпить ли кофе на террасе?

И мужчины были оставлены со своей политикой за закрытой дверью.

— Я схожу за биноклем, — сказала Элинор и отправилась наверх.

Она хотела рассмотреть сову, пока не стемнело. Ее все больше интересовали птицы. Это признак старости, подумала она, входя в свою комнату. Старая дева, которая только и знает, что умываться да умиляться на птиц, заключила она, глядя на себя в зеркало. Собственные глаза показались ей еще довольно ясными, несмотря на морщинки вокруг, — те самые глаза, которые она заслонила тогда в вагоне поезда, потому что Даббин похвалил их. Но теперь на мне клеймо, подумала она, — старая дева, которая только умывается и умиляется на птиц. Так про меня думают. Но я не такая, совсем не такая. Она тряхнула головой и отвернулась от зеркала. Очень милая комната: тенистая, аккуратная, такая прохладная по сравнению со спальнями в заграничных гостиницах, где на стенах заметны пятна от раздавленных клопов и под окнами дерутся мужчины. Но где же бинокль? Убран в какой-то ящик? Она принялась искать его.

— Кажется, папа говорил, что сэр Уильям был влюблен в нее? — спросила Пегги, когда они ждали на террасе.

— Ох, не знаю, — сказала Силия. — Но было бы так хорошо, если бы они поженились, если бы у нее были свои дети. Тогда они могли бы поселиться здесь, — добавила она. — Он такой приятный человек.

Пегги промолчала. Последовала пауза.

Затем опять заговорила Силия:

— Надеюсь, вы сегодня были вежливы с Робинсонами, несмотря на их несносность…

— Зато приемы они дают сногсшибательные, — сказала Пегги.

— Сногсшибательные! — с упреком повторила ее мать, впрочем не сдержав улыбки. — Не стоит тебе перенимать у Норта все его словечки, моя милая… А вот и Элинор, — оборвала себя она.

Элинор вышла на террасу с биноклем и села рядом с Силией. Было еще очень тепло, и свету достаточно, чтобы рассмотреть дальние холмы.

— Она сейчас вернется, — сказала Пегги, подвигая свой стул. — Полетит вдоль той изгороди.

Пегги указала на темную линию изгороди, пересекавшей луг. Элинор настроила бинокль и стала ждать.

— Так, — сказала Силия, разливая кофе. — Мне о многом хочется тебя расспросить.

Она помолчала. У нее всегда было множество вопросов, а ведь они с Элинор не виделись с апреля. За четыре месяца вопросы накопились. И вот теперь они закапали — как из бутылки, один за другим, капля за каплей.

— Во-первых… Нет, — она решила спросить о другом: — Что там такое с Розой?