Мигель Сервантес Сааведра - Дон Кихот Страница 39

— Скажите лучше: словно красное вино, — ответил Санчо, — ибо осмелюсь доложить вашей милости, если вам это неизвестно, что убитый вами великан всего-навсего огромный мех, кровь — шесть арроб[50] красного вина, а отрубленная голова… будь она проклята, эта голова, я искал ее повсюду, чтобы представить в доказательство вашей победы принцессе Микомиконской, но нигде не нашел…

— Что за вздор мелешь ты, безумец! — гневно вскричал Дон Кихот, поднимаясь с постели. — Ты, видно, совсем потерял рассудок.

— Встаньте-ка лучше, ваша милость, да посмотрите, каких вы дел наделали и сколько нам придется заплатить за вашу битву с великаном. Хозяин с хозяйкой готовят нам изрядный счетец за продырявленный мех и пролитое вино. Да вы не то еще увидите, сеньор! Доложу вам, что принцесса Микомиконская превратилась в обыкновенную даму, по имени Доротея. Вот какие удивительные вещи произошли, пока вы спали.

— Ничто не способно удивить меня, — ответил Дон Кихот, — ибо еще в прошлый раз, когда мы здесь остановились, я тебе сказал, — ты, наверное, помнишь, — что в этом доме совершаются волшебные превращения. Не удивительно, что и теперь случилось нечто в этом роде.

— Я бы охотно поверил, — возразил Санчо, — если бы и одеяло, на котором меня подкидывали, было заколдованным. Да нет, оно-то было настоящим, самым обыкновенным одеялом. К тому же я помню, что тот самый хозяин, который и сейчас здесь распоряжается, держал его с одного краю и подбрасывал меня изо всех сил, да еще с шуточками и прибауточками. Хоть человек я неученый и грешный, но полагаю, что раз все это так, то, значит, никакого тут волшебства не было, а была просто здоровая трепка.

— Ну, бог даст, все устроится, — сказал Дон Кихот, — теперь подай мне одеться: я хочу пойти посмотреть на все эти происшествия и превращения, о которых ты рассказываешь.

В то время как Дон Кихот с помощью своего оруженосца одевался в своей каморке, священник и цирюльник вместе с Доротеей обсуждали вопрос, как им быть дальше.

В конце концов они решили, что Доротея по-прежнему будет играть роль принцессы Микомиконской и постарается убедить Дон Кихота, что его борьба с великаном еще не кончена и он должен сопровождать ее в королевство Микомикон.

Едва они успели столковаться между собой, как появился Дон Кихот в полном вооружении: на голове у него красовался исковерканный бритвенный таз — шлем Мамбрина, костлявое тело облекали заржавленные латы, в руках был щит. С торжественным и спокойным видом приблизился он к прекрасной Доротее и сказал:

— Прекрасная сеньора, мой оруженосец доложил мне, что ваше величество погибло и что вы исчезли, ибо из королевы и знатной сеньоры, которою вы были раньше, вы стали простой девицей. Если это произошло по воле короля-мага, вашего отца, опасавшегося, что я не смогу защитить вас, то знайте, что он сильно заблуждается и плохо знаком с историей странствующих рыцарей. Если бы он, подобно мне, внимательно изучил рыцарские романы, он нашел бы в них множество примеров, как рыцари, и не такие знаменитые, совершали подвиги, еще более трудные. Мне ровно ничего не стоило победить дерзкого и сильного великана Пандафиландо. Я встретился с ним несколько часов тому назад и уничтожил его. Моя скромность не позволяет мне распространяться об этом подвиге. Но придет время, и вы узнаете в подробностях об этом славном поединке.

— О чем вы толкуете, сеньор? — вмешался тут хозяин. — Какой там великан! Просто-напросто вы изрешетили мои мехи с вином.

Но священник сделал знак хозяину, чтобы он не прерывал речи Дон Кихота.

— О высокородная и развенчанная сеньора, — продолжал Дон Кихот, — если ваш уважаемый отец, король Микомиконский, совершил это грустное превращение из недоверия к моим силам, то прошу вас — не верьте этому превращению, ибо нет на свете таких опасностей, через которые мой меч не проложил бы дороги. Повергнув главу вашего врага на землю, я на вашу главу в скором времени возложу корону, которая по праву вам принадлежит.

Дон Кихот замолчал, ожидая ответа принцессы, а та, сохраняя вполне серьезный вид, находчиво ответила ему:

— Доблестный рыцарь Печального Образа! Не верьте тому, кто сказал вам, что я изменилась, ибо и сегодня я та же, что была вчера. Я не оставила мысли воспользоваться мощью вашей непобедимой руки! Благоволите, сеньор, вернуть ваше доброе мнение о моем отце и верьте, что он человек мудрый. Ведь он предсказал мне, что я встречу вас и что вы будете моим защитником и избавителем. Я убеждена, что он никогда, ни при каких обстоятельствах не изменил бы своего мнения о вас как о самом храбром и знаменитом из всех странствующих рыцарей. Завтра же мы двинемся в дальнейший путь; сегодня уже поздно, и мы не успеем сделать большого переезда.

Так сказала разумная Доротея. Выслушав ее, Дон Кихот в гневе обратился к Санчо и сказал:

— Знай же, Санчо, такого негодяя, как ты, не сыщешь во всей Испании. Скажи, вор, прощелыга, не ты ли сию минуту сказал мне, что принцесса превратилась в девицу, по имени Доротея, что отрубленная мною голова великана — мех с вином, словом, нес чепуху, от которой я пришел в такое смущение, какого никогда еще не испытывал во все дни моей жизни? Клянусь господом бо… (тут он поднял глаза к небу и стиснул зубы), я тебя сейчас же искрошу в куски! Пусть это будет хорошей острасткой для всех плутов оруженосцев.

— Не гневайтесь на меня, ваша милость сеньор мой, — отвечал Санчо смиренным голосом. — Я не меньше вас рад, что все остается по-прежнему и с принцессой Микомиконской не случилось никаких превращений. Значит, и для меня не потеряна надежда получить свою долю в этом деле — губернаторство или какой-нибудь остров. Ну, а насчет того, что вы вместо великана набросились на мехи с вином, клянусь богом, я не ошибаюсь. Проткнутые мехи еще до сих пор валяются у изголовья постели вашей милости, а красного вина натекло на пол целое озеро. Коли не верите мне, так подождите немного. Увидите, какой счет представит вам за убытки его милость, сеньор хозяин.

— Вот что, Санчо, я тебе скажу: прости меня, но ты болван. Как же ты не понимаешь того, что это опять козни преследующего меня злого волшебника? Однако довольно об этом, все равно тебя не исправишь.

— Довольно, — повторил священник, — не будем больше об этом говорить. И раз сеньора принцесса решила, что мы тронемся в путь завтра, то пусть так и будет. Всю ночь до рассвета мы проведем в приятной беседе, а завтра последуем за благородным рыцарем Дон Кихотом, ибо нам хочется быть свидетелями отважных и неслыханных подвигов, которые ему предстоит совершить.

— Это мне надлежит служить вам и сопровождать вас, — ответил Дон Кихот. — Я глубоко вам признателен за милость, вами мне оказанную, и за ваше высокое мнение обо мне. Я постараюсь оправдать его, хотя бы это стоило мне жизни.

Между тем наступил вечер, и хозяин гостиницы, по приказанию священника, позаботился приготовить самый лучший ужин. Все уселись за стол; на почетное место усадили Дон Кихота, хотя тот и отказывался от этого. Дон Кихот выразил желание, чтобы сеньора Микомикон села рядом с ним как со своим защитником. За ужином царило веселье. Но особенно оживилось общество, когда Дон Кихот отодвинул тарелку и, осененный вдохновением, заговорил:

— Если хорошенько рассудить, мои сеньоры, то придется признать, что профессия рыцаря превосходит все другие профессии на свете. Все дела людей бледнеют перед подвигами, которые совершают рыцари. Кто может сомневаться, глядя на эту великую королеву Микомикона и на меня, ее освободителя, что искусство и профессия странствующего рыцаря превосходят все искусства и профессии, придуманные людьми? Кто осмелится отрицать, что они достойны величайшего уважения, ибо связаны с величайшими опасностями и испытаниями? Как неправы те, которые утверждают, что науки выше военного дела. Поистине, они не знают, что говорят. Ибо главный довод, который они приводят, заключается в том, что духовный труд возвышеннее телесного. Между тем, по их мнению, духовные способности не играют никакой роли в военном деле; подобно ремеслу поденщиков, оно не требует ничего, кроме телесной силы. Говоря это, наши противники обнаруживают свое невежество. Ведь нам, воинам, нередко приходится совершать такие деяния, которые требуют большого ума и сообразительности. Разве у воина, на чьей ответственности находится целая армия или защита города, ум работает меньше тела? Разве поможет вам одна телесная сила понять и предугадать намерения неприятеля, его планы, военные хитрости и подвохи и предотвратить грозящие вам опасности? Ясно, что все это — дело ума, а не тела. Посмотрим теперь, чей ум выше. Об этом мы можем судить по задачам, которые ставят себе наука и военное дело, ибо, без сомнения, тот разум выше, который стремится к более благородной цели. Цель и задача науки состоит в том, чтобы утвердить справедливость в распределении благ, отдать каждому то, что ему принадлежит, стараться и заботиться, чтобы исполнялись добрые законы. Цель, несомненно, благородная, высокая и достойная великих похвал; но все же цель, к которой стремится военное дело, заслуживает еще больших похвал, ибо цель эта — мир, а в нем — высшее благо, которого люди желают в этой жизни. Этот мир и есть истинная цель войны, а если войны, то, значит, и воинов. Итак, ясно, что цели, которые преследует военное дело, несравненно важнее и выше, чем цели, к которым стремится наука.