Виктор Голявкин - Мой добрый папа Страница 4

Наш папа пишет музыку!

- Тру-ру-ру! - напевает папа. - Та-та! Та-та-та!

Это правда, я не люблю Клементи. Не очень люблю я музыку. Но когда папа вот так за роялем поёт и играет и пишет ноты - мне кажется, он сочиняет марш. Музыку я не люблю, это верно. Я люблю разные песни. Те, что поют солдаты. И марши люблю, что гремят на парадах. Если бы папа мой написал такой марш! Я был бы очень доволен. Я папу просил об этом. Он мне обещал. Может быть, он сейчас пишет марш для солдат?

Может быть, я увижу когда-нибудь целый полк - все с винтовками, в касках, раз-два! раз-два! - все шагают под громкий папин марш! Как это было бы здорово!

- Ты пишешь марш? - говорю я папе.

- Марш? Какой марш?

- Самый военный, - говорю я.

- Убери его, - говорит папа.

- Марш отсюда! - говорит мама.

Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Подумаешь, бант! Папа мой пишет музыку! Может быть, марш!

- Тру-ру-ру! - поёт папа.

Ага, слышит, наверное! Пусть она знает. Всё делает вид, что не слышит!

- Трам-там! - стучит папа по крышке рояля.

Это нельзя не услышать.

Она поднимает голову. Но я смотрю в сторону. Пусть она знает!

Бам! - папа стукнул по крышке рояля. С такой силой, что я даже вздрогнул.

Бам!!! Бам!!! - он стучит кулаком по крышке.

- Ага! Ну, каково?

А она только бантом махнула.

Тогда я разозлился и крикнул:

- Эй, ты! Нечего здесь проходить! Слышишь? Нечего!

Расстроенный, я ушёл с балкона. Я вижу, и папа расстроенный. Он сидит, подперев рукой щеку. Такой весь печальный.

- Мама на кухне, - говорит он.

- Зачем мне мама?

- Тогда как хочешь, - говорит он.

Вот и мама. Она говорит:

- Брось ты это… Володя…

- Что бросить-то? - говорит папа.

- Эту твою… симфонию…

- Я же чувствую… тут вот не то… тут не то… а тут - то!

- Ну и брось, раз всё не то…

- Не всё не то…

- Всё равно.

- Как это так - всё равно?!

- Я-то тут ни при чём, - говорит ему мама.

- Ты ни при чём, это верно…

- И Петя ни при чём, и Боба.

- И Петя, и Боба… - говорит папа.

Он смотрит на нас, а мы на него.

- Дайте мне отдохнуть, - просит папа.

Но ему не дают отдохнуть. К нам звонок. Это Олимпиада Васильевна. Со своим сыном Мишей. Папа будет с ним заниматься.

8. Олимпиада Васильевна и дядя Гоша

Миша кривляется, строит рожи, показывает всем язык. А папа сидит с ним рядом, считает в такт: раз - и, два - и, три - и…

Занимается папа бесплатно. Потому что знакомый.

- Вы золотой человек, - говорит Олимпиада Васильевна.

- Баловник он у вас, - отвечает ей папа.

Она кричит сыну в ухо:

- Где совесть? Где совесть? Где совесть у человека?!

Он перестаёт строить рожи. Но ненадолго.

- Бессовестный! - кричит Олимпиада Васильевна.

- Они все такие, - говорит папа.

- Все бессовестные, - говорит Олимпиада Васильевна.

Почему, думал я, его учат музыке? Почему меня учат музыке? Почему всех кругом учат музыке? Если никто не хочет? Этого я не мог понять!

- Вот тут вам подарок, - говорит Олимпиада Васильевна.

- Бросьте вы это, - говорит папа.

- Нет, пожалуйста, я вас прошу.

- Я вас тоже прошу, - отвечает папа.

- Нет уж, вы позвольте…

Папа смеётся.

Мама моя говорит:

- Он странный. Вы не обращайте внимания.

- Я-то вижу… - вздыхает Олимпиада Васильевна. Она почему-то всё время вздыхала.

За ней приходил её муж - дядя Гоша.

Миша тотчас же вскакивал и во всю глотку вопил:

- Конец!

Он хотел скорее домой.

Дядя Гоша ходил по комнате.

- Где сейчас моряки? - орал он. - Нет сейчас моряков! Это точно. Это ведь факт!

- Что факт? - спрашивал папа.

- Слушайте дальше. Не перебивайте. Вы знаете голубку "Куин Мери"?

- Не знаю, - говорит папа.

- Так вот, я плавал на этой голубке, на этой старой посудине. Под парусами, нет, на всех парах! Мы неслись, я вам скажу, как черти! Сто восемдесят миль в час! Как вам это кажется! Как это поётся: "Пятнадцать человек на сундук мертвеца, го-го-го" - так, кажется? Чудесная песня! Мда… так вот это было зрелище!

- Как интересно! - говорит мама.

- Я был в Африке, крокодилы так, можно сказать, и лезут, но наш брат, ему карты в руки… ребята с нашей калоши…

- Чего? - спрашивал я.

- Ты помолчи, - говорил он мне. - Так вот, значит, о чём это я? Да! Наш корабль возил опоссумов. Для разных там зоопарков. Вы видели опоссумов? Они вылезали из ящиков, гуляли по палубе, как матросы. Мы кормили их. Вместе с ними резвились… Это милейшие звери!

- Как они выглядят?

- Очень мило, чертовски мило, носик кнопкой, хвостишко - чудесные! А когда я был в Марселе…

- Вы были и там? - удивлялась мама.

- Я был везде! - отвечал дядя Гоша.

- Интересный вы человек! - говорила мама.

Он продолжал задумчиво:

- Я был в Лондоне и в Амстердаме… Забыл, кстати, про опоссумов! Они, черти, жрут шоколад, ха-ха-ха!

Смеялся он долго. Потом вдруг прекращал внезапно. И начинал говорить очень быстро:

- Каир, Стамбул, языки мне даются легко, всем обязан морю, поездки, лианы, магнолии, кактусы… сербский, немецкий, французский…

- Хватит, - просил папа, - дальше не надо.

- Нет, почему же, я не устал.

- Я понял всё, - говорил папа.

- Ну хорошо, - соглашался он. - Дети ваши всегда пусть заходят. Прошу! Им нужны сласти. Конфеты и прочее.

- Спасибо, - говорил папа.

- Счёт, как в банке!

- Спасибо, - говорил папа.

Олимпиада Васильевна не слушала. Она ушла на балкон. Она не слушала дядю Гошу. Ей было неинтересно.

Я смотрю, а папа такой усталый! У него глаза закрываются. Он хочет спать.

Дядя Гоша всё ходит по комнате. Он бьёт по шкафу ладонью:

- Как вы так живёте?

Папа. Как?

Дядя Гоша. Ну, у вас, например, нет шкафа.

Папа. Как нет, а это что?

Дядя Гоша. Вот этот старый ящик?

Папа. А что?

Дядя Гоша. Нет, я вас не пойму, ведь вам карты в руки!

Папа. И я не пойму.

Дядя Гоша. Я никогда не пойму, как так можно жить!

Папа. Как?

Дядя Гоша. Вот так.

Мама. Да, да, да… я ему говорила…

Дядя Гоша. Правда, тут роль играет хозяйка…

Мама. Я виновата?

Дядя Гоша. Я уж не знаю…

Мама. С моим больным сердцем…

Папа. Я вас прошу, прекратите!

Дядя Гоша. Ведь вам карты в руки… Новейший шкаф… я в одном доме видел… Я вам добра желаю. Я от души, так сказать. Мне-то всё равно. Но на вашем бы месте…

Папа. Что на нашем месте?

Дядя Гоша. Я купил бы отличный шкаф.

Папа. Ещё что?

Дядя Гоша. Купил бы отличную люстру. Ведь вам карты в руки!

Папа. Скажи, пожалуйста, почему мне карты в руки? Я совершенно не понял.

Дядя Гоша. Ведь ты музыкант. Так сказать, эстетически - музыкальное движение души. Правильно я говорю? Я, брат, всё понимаю. Я вашего брата знаю. Культурный ты человек или нет? Ведь у тебя есть деньги. Ты тратишь их не туда. Понимаешь? Они не туда идут! Ты подумай, ведь я для тебя, для твоей же пользы, ведь я тебе только добра желаю!

А папа спит. Он уже ничего не слышит. Так и не узнает он этого! Так и будет он тратить их не туда. Так и не купит шкафа мой папа. И люстру тоже не купит. Он спит. И ничего не слышит. А то, что слышал, - забыл. Что же делать. Такой человек мой папа!

Наши гости уходят. Вздыхает Олимпиада Васильевна. А папа спит.

Я иду закрывать за ними дверь. Даю на прощание щелчок Мишке. Он кидается дать мне ответный щелчок. Но поздно. Я быстро захлопнул дверь.

- Красивая женщина, - говорит мама. - А Гоша такой романтичный!

А папа спит.

9. Старик Ливерпуль и папа

Папа курил свою трубку. Дым из трубки шёл вверх, к потолку. Старик Ливерпуль дул на чай и грыз сахар. У него все зубы целые. Мама спрашивает всякий раз: "И как это вы сохранили зубы?" Он постукивает по зубам ногтями и говорит, что ел крабов, омаров и жёлуди.

Папа мой тоже говорит, что он ел жёлуди.

Мама машет рукой и смеётся. Не верит она в то, что папа ел жёлуди.

- Дорогой Ливерпуль, - говорит мама, - что за чушь?

Они думали, что я сплю, но я не спал, а приоткрыл даже чуточку дверь, чтобы видеть их лица.

Старик Ливерпуль любит папу. Когда папа мой плавал юнгой (это было давно), он был в краях Ливерпуля. И хотя это было давно, папа помнит, какие там были деревья, дома, даже небо…

Старик Ливерпуль. Да, да, да, точно такое небо!

Папа. Я же помню.

Мама. Гоша там тоже был.

Папа. Этот Гоша просто болтун.

Мама. Ничего подобного!

Старик Ливерпуль. Где был Гоша?

Мама. Там, где и вы.

Папа. Никогда он там не был.

Мама. Как можно…

Папа. Я совсем забыл. Он там действительно был, успокойся.

Старик Ливерпуль. Был, и слава Богу!

Мама. А я что говорю?

Папа. То же самое.

Мама. Ну так вот!

Все молча пьют чай. Только слышен хруст сахара.

Ливерпуль. В мире сейчас тревожно. А когда Гесс перелетел в Англию…

Папа. Это было давно. А вот Гитлер - это уже не Гесс…

Мама. У нас мир с фашистами.

Папа. Какой может быть мир с фашистами! В этот мир я мало верю.

Мама. Как это ты не веришь? Мир есть мир.