Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 1 Страница 4

Почти что благодарный за этот призыв, я пробился через спутанный подлесок в ярко освещенный сад.

— Мастер Джонни! — звала сверху невидимая Биссетт. — Где вы?

Была в ее голосе нота страха, или мне почудилось? Я поспешил по ступеням и на верхней террасе нашел Биссетт: она, повернувшись, смотрела вправо, и я проследил за ее взглядом.

Матушка у ворот беседовала с человеком, которого я прежде никогда не видел. Незнакомец стоял на дороге и очень взволнованно что-то говорил, глаза его были прикованы к лицу моей матери, руки (в одной он держал трость) жестикулировали; матушка слушала с опущенным взглядом, изредка кивая. Сперва я подумал, что это разносчик, поскольку из посторонних к нам ходили одни разносчики, и было похоже, что незнакомец убеждает мать сделать какую-то покупку. Но потом стало ясно, что он и одет иначе и не навьючен тюками.

Незнакомец был старше матери, но младше Биссетт, ростом не вышел, хотя большая голова могла бы принадлежать человеку куда более крупному. На крутой макушке росла масса вьющихся рыжеватых волос, в беспорядке падавшая на уши. Живое лицо отражало, казалось, даже самые мимолетные чувства; преобладающей его чертой был большой, похожий на клюв нос. Рот был широкий и тонкий, большие, ярко-голубые глаза глубоко сидели в выступающих орбитах. Штаны его, когда-то клетчатые, выцвели настолько, что рисунок сделался почти неразличим; грубое зеленое сукно сюртука местами истерлось до дыр; белый шарф, из хорошей тонкой шерсти, пожелтел от старости. Я бы на все это не обратил внимания, если бы Биссетт не оглядывала незнакомца так пристально, но, пока я смотрел, мне внезапно пришло в голову, что в жизни матушки существуют стороны, о которых я ничего не знаю, и в тот миг она показалась мне чужой.

Заметив нас с Биссетт, незнакомец прервался и церемонно коснулся шляпы, приветствуя и ее, и меня.

— Добрейшего вам вечера, госпожа, и юному джентльмену тоже. Я вот рассказывал этой молодой леди, — незнакомец обращался к Биссетт, но посылал дружелюбные взгляды и мне, включая тем самым в разговор, — как так получилось, что мне, чужому в этих краях человеку и странствующему работнику, приходится просить о милости, хотя прежде я ничего такого не делал.

Такая быстрая манера речи была мне незнакома, и приходилось напрягаться, чтобы уловить смысл. Произнося слова, он поворачивался то в одну сторону, то в другую, словно стараясь определить, кто здесь главный — матушка или моя няня.

— Так не поможете ли честному обнищавшему работяге, к которому счастье повернулось спиной, — говорил он матери, — не дадите ли ему ночлег и еды, а то он весь день только и знал, что мерил ногами дорогу?

— Поди прочь, — внезапно крикнула моя няня. Лицо незнакомца мгновенно потемнело, брови насупились; он повернулся к Биссетт.

— Убирайся прочь, — снова вскричала Биссетт, напуганная, наверное, выражением его лица. — А то я позову мистера Пимлотта.

Лоб незнакомца тут же разгладился.

— Для меня это самое то — поговорить с хозяином дома.

Биссетт обратила взгляд к матери, которая зарделась и опустила глаза. Незнакомец, удивленный, обратился ко мне:

— Где ваш отец, юный джентльмен?

— У меня его нет.

— Ну-ну, юный господин, — бродяга улыбнулся моей матери, — отец есть у каждого.

— Нет, у меня его никогда не было.

— Убирайся прочь со своим бесстыдством, — крикнула Биссетт.

Словно бы не слыша ее, незнакомец обратился к матушке:

— Что скажете, миссис Пимлотт? Не найдете ли для меня пенни-другого?

— Глупости, мистер Пимлотт — это садовник, — воскликнул я. — А наша фамилия — Мелламфи.

— Так как же, миссис Мелламфи, окажете мне милость?

— Я… боюсь, у меня нет с собой денег.

Произнося это, матушка нервно коснулась серебряного цилиндрика, который всегда носила на цепочке-поясе; там она держала ключи. Я заметил, что большие глаза незнакомца испытующе проследили за ее движением.

— А здесь что, — указал он, — тоже ничего нет?

Она впервые взглянула на него с тревогой и замотала головой.

— Ни гроша во всем доме? Даже пары медяков? Не спуская с него глаз, матушка сказала:

— Биссетт, не принесете ли мне шестипенсовик с письменного стола?

— Нет, мэм, — решительно отозвалась няня. — Покуда тут этот бездельник, я вас и мастера Джонни из виду не выпущу.

— Думаю, мы должны ему помочь, няня. Так будет лучше.

— Проявите милосердие, госпожа, — нахально вставил бродяга, обращаясь к Биссетт.

— Милосердие для тех, кто его заслуживает, а у тебя на лице написано, что по тебе плачет виселица; готова поручиться, с законом ты не в ладах. Если я куда пойду, то за констеблем, тогда и посмотрим, что ты за птица.

— Чтоб тебя, старая карга, да что ты суешься, — вскричал бродяга, враз сбросив маску благодушия.

С ругательством он шагнул вперед, поднял трость и положил руку на ворота, словно собираясь их открыть. Матушка вскрикнула и отступила, я же ринулся к воротам, чтобы отстоять свои владения.

— Посмейте только войти! Я вас с ног собью, сяду сверху и буду сидеть, пока не придет мистер Пимлотт.

Бродяга опустил на меня хмурый взгляд, а матушка с няней бросились ко мне, чтобы оттащить от ворот. Но когда бродяга поднял глаза на них, его губы растянулись в улыбке, которая напугала меня еще больше, чем прежняя гримаса.

— Вы ведь не подумали, что я собираюсь войти, не подумали? Что я, дурак, что ли, закон нарушать.

— Я побегу за констеблем, мэм, а вы заберите мальчика в дом, — задыхаясь, выговорила Биссетт.

— Не трудитесь, — бросил незнакомец. — Доброго вам дня, миссис Мелламфи, — добавил он, передернул плечами и быстро зашагал по дороге.

Матушка опустилась на колени и крепко-крепко меня обняла.

— Ты такой храбрец, Джонни. — Она целовала меня, плакала и смеялась одновременно. — Но не нужно было так делать, не нужно.

— Пусть бы только вошел, я бы так его пугнул, что он бы стрелой вылетел, — похвастался я.

Поверх ее плеча, через массу золотистых локонов, я наблюдал, как незнакомец удалялся странной прыгающей походкой, необычно ссутулив плечи. На углу Хай-стрит он обернулся и посмотрел на нас. Даже с большого расстояния мне была видна на его лице такая лютая злоба, что она впечаталась в мою память несмываемым клеймом. Матушка этого не видела, а Биссетт, как я заметил, тоже перехватила этот взгляд, тайком плюнула на свой указательный палец и быстро начертила себе крест на переносице.

— Пошли, Джонни, — сказала матушка.

И мы втроем (матушка по-прежнему обнимала меня за плечо) отправились к задней двери, ведущей в кухню.

Кухня, прохладная и просторная, и такая темная (мы ведь вошли из сада, с яркого солнечного света), была прежде «главной залой» старинного фермерского дома, составлявшего древнейшее ядро нашего обиталища, как можно было судить по огромному камину и белому полу из потертых каменных плит. Это была вотчина добродушнейшей миссис Белфлауэр — она как раз стояла у огня, готовя нам чай. Я выскользнул от матери и, пританцовывая, кинулся к кухарке.

— Миссис Белфлауэр, миссис Белфлауэр, — закричал я, — к нам в сад хотел войти побродяга, но я его прогнал. И ни чуточки не испугался.

— Ну, подумать только! Молодчина. Надеюсь, теперь вы сядете за стол с хорошим аппетитом, — отозвалась невозмутимая кухарка, оборачиваясь к нам и вытирая свои большие красные руки о передник. У нее было доброе лицо, круглое и бледное, как завернутый в муслин пудинг, из тех, что она готовила; рассеянные голубые глазки всегда смотрели немного в сторону.

Разочарованный, я предпринял новую попытку:

— Он был очень свирепый и грозился поджарить меня живьем, если поймает.

— Господи помилуй. — Прозвучало это довольно сдержанно, взгляд миссис Белфлауэр скользил к буфету, где лежала чайная посуда.

— Постыдились бы, мастер Джонни, — воскликнула Биссетт. — Ничего такого он не говорил. Вы же знаете, нехорошо рассказывать сказки.

— Но ведь миссис Белфлауэр рассказывает!

— Я уверена, надеюсь, что ничего подобного она не делает.

— Все-все делают: мама читает мне вслух сказки и истории, миссис Белфлауэр рассказывает, Сьюки и та рассказывает. Все-все, только не вы, — добавил я с горечью.

Мать произнесла поспешно:

— Но мы, Джонни, не говорим, что они правдивые, если они выдуманные.

Замечания Биссетт я не понял:

— Ребенок выдумщик, каких мало, — вот в чем дело.

— Жуть, да и только, — дипломатично вставила миссис Белфлауэр, — приличным людям в собственном доме нет покоя от негодяев.

— Прежде такого не бывало. Девушкой я ни о чем подобном не слыхивала, — кивнула Биссетт. — Это все ирландцы с новой заставы — в придачу к тем, что приехали на сбор урожая. Понять не могу, отчего им не сидится у себя в Ирландии, здесь от них одни неприятности, мало того, что отнимают хлеб у честных англичан.