Сомерсет Моэм - Герой Страница 4

– Правда? – Джеймс посмотрел на крепкие туфли, которые выглядывали из-под короткой велосипедной юбки.

– Не пугайте его сразу по приезде! – воскликнула Мэри. – Кстати, завтра утром я не смогу к вам прийти. Мне нужно проведать больных, а Джейми едва ли настолько окреп, чтобы составить мне компанию. Рана все еще дает о себе знать, Джейми?

– Нет, – ответил он. – Хотя рука не обрела прежней силы и подвижности. Но скоро все будет хорошо.

– Завтра ты расскажешь нам об этом великом событии. – Мэри говорила о подвиге, за который его представили к награде. – Ты застал нас врасплох, приехав раньше, чем предполагалось.

– Правда? Сожалею.

– Разве ты ничего не заметил, приехав этим вечером?

– Нет. Уже совсем стемнело.

– Господи! Мы воздвигли триумфальную арку и собирались устроить большой праздник. Все школьники пришли бы, чтобы поздравить тебя с возвращением.

– Очень рад, что обошлось без этого. – Джеймс рассмеялся. – Мне бы все это не понравилось.

– Я не уверена, что обошлось. Мы еще подумаем.

Тут Мэри поднялась, собираясь уйти.

– В любом случае завтра в час дня мы все придем к обеду.

Все направились к двери, чтобы проводить ее, полковник и его супруга улыбнулись от удовольствия, когда Джеймс и Мэри обменялись поцелуем, как брат и сестра.

Наконец-то Джеймс остался один в своей комнате. Вздох облегчения сорвался с его губ… вздох, очень уж похожий на стон от боли. Привычным жестом он достал трубку и начал набивать ее, но, вспомнив, где находится, отложил в сторону. Джеймс знал, что отец крайне чувствителен к запахам. И если бы он закурил, очень скоро раздался бы стук в дверь, а потом вопрос: «В доме пахнет дымом. У тебя в комнате ничего не горит, Джейми?»

Он начал ходить взад-вперед. Потом в изнеможении опустился на стул. Открыл окно, выглянул в ночь, но ничего не увидел. Небо закрывали неподвижные облака, лицо обдувал свежий ветерок, напоенный ароматами весны. Тихо моросил дождь, и земля, казавшаяся истомленной, впитывала влагу с короткими вздохами облегчения.

Когда осуществляется то, чего долго ждешь, всегда наступает естественная реакция. Джеймс стремился к этой встрече отчасти с ужасом, отчасти с нетерпением, но теперь все закончилось, и его разум, смятенный и усталый, не мог привести мысли в порядок. Он сжал кулаки, пытаясь заставить себя сосредоточиться, понимая, что должен определиться с дальнейшими действиями, но нерешительность парализовала его. Джеймс так нежно любил своих близких, так желал им счастья, и однако… однако! Если он кого-то и любил больше, так это отца – из-за жалкой слабости, из-за хрупкости, которая, казалось, требовала защиты. Старик почти не изменился за пять лет. Джеймс помнил его тощим, сутулым и хилым, с длинными седыми волосами, зачесанными на макушку, чтобы скрыть лысину, с впалыми морщинистыми щеками и седыми усами, чуть прикрывающими мягкий безвольный рот. Если память не обманывала Джеймса, его отец был таким всегда: старым и изможденным; его синие глаза кротко смотрели на людей, манеры выдавали неуверенность в себе. Полковника Парсонса, похоже, любили за скромность: он никогда ничего для себя не требовал. Напоминал ребенка, вызывающего сочувствие своей полной беспомощностью, неприспособленностью к тяготам и лишениям жизни. У окружающих всегда возникало желание защитить его.

Джеймс также знал, каким горьким унижением стала для отца его досрочная отставка. Он помнил, с какой невыносимой болью старый солдат рассказывал ему о причине своего бесчестья, помнил пот, выступивший на его лбу. Сцена эта навсегда запечатлелась в памяти Джейми наряду с другой: когда он впервые увидел только что убитого человека, его мертвенно-бледное лицо, остекленевший, устремленный в пространство взгляд. Со временем он привык к этому.

Полковник Парсонс попал в беду по доброте сердечной, из-за любви ко всем, кого встречал на жизненном пути. Джеймс поклялся сделать все, чтобы уберечь отца от ненужных страданий. Не забывал он и мать, за сдержанностью которой видел мягкость и нежную любовь. Джейми знал, что для них во всем мире существует только он и лишь в его силах сделать их счастливыми или несчастными. Сила любви к сыну наделяла его родителей тонким чутьем: они всегда знали, что с ним происходит. В их письмах, несмотря на кажущуюся веселость, легко угадывалась затаенная тревога, а если он находился в опасности – мучительная душевная боль. Ради него они были готовы на все: во многом отказывали себе, лишь бы сын ни в чем не нуждался. Всю жизнь они окружали его нежностью и заботой. И теперь твердо решили, что он должен жениться на Мэри Клибборн и сделать это быстро. Джеймс отвернулся от окна и, сжав голову руками, раскачивался из стороны в сторону.

– Я не могу, – простонал он. – Не могу!

Глава 3

Утром после завтрака Джеймс отправился на прогулку. Хотел подумать о том, что ему делать. Он понимал, что должен скорее определиться с этим. Нерешительность могла стать роковой, и все-таки незамедлительное объяснение казалось таким жестоким, таким бессердечным.

Чтобы ему никто не помешал, Джеймс прошел через сад к небольшому буковому лесу, где обожал играть мальчишкой. После ночного апрельского дождя день выдался теплым и ласковым, над головой синело чистое небо.

Войдя в лес, Джеймс постоял, вдыхая запах влажной почвы, роскошные ароматы нашей матери-земли, живущей молчаливой жизнью. На мгновение его опьянил этот свежий зеленый рай. Буки поднимались высоко-высоко в небо, и их тонкие ветви чернели на фоне молодых весенних листочков, нежных и ярких. Зелень казалась пухом, более легким, чем солнечный дождь, более прозрачным, чем туман на закате солнца. Зрелище это изгоняло мысли о том, как уныла жизнь, и чувство горечи. Свежесть и нежность листвы очищала и Джеймса. Как дитя бродил он по мягкой неровной земле, изрытой ручейками талой воды.

Ее устилал слой опавших листьев, и Джеймс представил себе, как они шуршали осенью под лапами зайца или торопливо бегущей по ним белки. Длинные ветки вереска цепляли его за ноги, тут и там в укромных местах цвели примулы и фиалки. Он слушал пение птиц, такое радостное, что оно казалось невозможным в этом мире печали. Спрятавшись среди листвы высоко на буке, выводили свои трели коноплянки, черные и обычные скворцы. Где-то далеко загадочно куковала кукушка, а еще дальше, будто эхо, ей отвечала другая.

Вся природа радовалась яркому солнечному свету, и только на его сердце лежала тяжесть. Джейми встал около сосны, более высокой, чем другие деревья, и напоминавшей мачту корабля. Она была прямая, как безупречная жизнь, но безрадостная, холодная, молчаливая. «И моя жизнь тоже безупречна, – подумал Джеймс, – была безупречна до этого дня». Он любил Мэри Клибборн. Но что это: любовь или привязанность, привычка, уважение? Других девушек Джейми не знал, они выросли вместе. Приезжая на каникулы из школы или позже из Сандхерста, он все время проводил с Мэри и скучал бы без нее. Довольно сильная, она могла играть в мальчишеские игры, и часто они даже думали одинаково. Те немногие, кто жил в Литл-Примптоне, постоянно виделись друг с другом, и хотя Танбридж-Уэллс находился всего в четырех милях, это расстояние мешало наладить близкие отношения с тамошними обитателями. Вполне естественно, что Джеймс не представлял себе будущего без Мэри. Без этой спутницы лежащая впереди дорога казалось длинной и ужасной. Когда Джеймса определили в полк, базирующийся в Индии, его огорчила перспектива долгой разлуки с привычной жизнью, но именно расставание с Мэри далось ему труднее всего.

– Не знаю, что я буду делать без тебя, Мэри, – говорил он.

– Ты забудешь нас всех, проведя месяц в Индии, – ответила она.

Но ее губы дрогнули, и Джейми заметил, что такой твердый тон давался ей нелегко. Она замялась, потом заговорила вновь:

– Для нас все по-другому. Те, кто уезжает, – забывают, а те, кто остается, – помнят. Мы всегда будем делать то, что напоминает нам о тебе. Но ты не забудешь меня, Джейми?

Последние слова вырвались сами, против ее желания.

– Мэри! – воскликнул он.

Он обнял Мэри, а она, положив голову на его плечо, заплакала. Джейми поцеловал ее, пытаясь остановить слезы, прижал к сердцу. Он действительно думал, что любит ее всей душой.

– Мэри, – прошептал он, – я небезразличен тебе? Ты выйдешь за меня?

И тут же объяснил, почему для них обоих гораздо лучше обручиться.

– Я долго не смогу жениться на тебе. Но ты будешь ждать меня?

Она улыбнулась сквозь слезы:

– Я буду ждать тебя до конца жизни.

От первых двух лет в Индии у Джеймса остались только приятные воспоминания. Впечатления новой жизни целиком захватили его, и разлуку с Мэри он переносил более спокойно, чем предполагал. Джейми всегда радовался, получая ее письма: они передавали атмосферу английской сельской глубинки, а мысль о том, что его будущее предопределено, согревала душу. Помолвка в известном смысле придавала устойчивость жизни, и Джеймс чувствовал, что в своем путешествии не собьется с правильного курса. Он не спрашивал себя, есть ли оттенок страсти в его любви, ибо воспитание и образование убедили Джейми, что страсть не принадлежит к числу моральных ценностей. Правильную и надежную основу для брака составляли равное социальное положение и добрый характер, который поможет идти по жизни рука об руку. С ранней юности Джейми впитывал народную мудрость, слыша пословицы и поговорки о том, как важна осторожность, сколь бренны красота и желание и какую непреходящую ценность представляют собой честность, добродетель, семейная жизнь, покладистый нрав…