Сомерсет Моэм - Герой Страница 5

Но мы все знаем, что природа не признает приличий, считает, что у мужчин и женщин есть только один интерес, она присутствует везде и всюду, указывая каждому нужное ей направление. Все остальное вторично; природа не чувствительна к страданиям и смерти, безразлична к Десяти заповедям и к законам морали Добропорядочного общества.

В конце концов Джеймс свел знакомство с некой миссис Причард-Уоллес, женой офицера полка, в котором служили индусы, миниатюрной, черноволосой, смуглой, с большими карими глазами… довольно обыкновенной, но на редкость симпатичной. Португалка из Гоа родила ее от мастера верховой езды, и случился даже небольшой скандал, когда Причард-Уоллес, отличный парень, женился на ней вопреки советам полковых дам. Но если эти сострадательные люди по-прежнему относились к ней настороженно, для других остроумие и привлекательность миссис Причард-Уоллес вполне компенсировали ее предполагаемые недостатки. Очень скоро эту даму окружала свита младших офицеров и им подобных, которые постоянно вились у ее юбок. Поначалу миссис Причард-Уоллес только забавляла Джеймса. Ее фривольность, циничные выражения, легкомыслие стали глотком свежего воздуха после удушливой пуританской атмосферы, в которой прошли его детство и отрочество. Джеймса изумляло, с каким веселым презрением она говорит о том, что казалось ему наиболее священным, например, о лондонском Тауэре и британской конституции. Предубеждения и милые сердцу догмы рассыпались в прах от ее добродушных насмешек. Эта женщина обладала способностью смотреть на мир с иронией, природа наделила ее удивительным женским даром представлять то, что казалось незыблемым, абсурдом. Видя в Джеймсе чудо простодушия, миссис Причард-Уоллес постоянно подсмеивалась над ним, потом он начал ей нравиться, она всюду брала его с собой, и ему это льстило.

Джеймсу с юных лет внушали, будто женщины вылеплены не из той глины, что мужчины, они не так грубы и менее приземленные. Он всегда думал, что женщины – добродетельные, нежные и невинные – знать не знают о неприятностях, которые преподносит жизнь, поэтому первая обязанность мужчины – оберегать их от этих неприятностей. Джеймс считал их эфемерными созданиями с благородными принципами. Ему и в голову не приходило, что они тоже из плоти и крови, им не чужды чувства, они могут вспыхивать, и у них есть нервы… да, прежде всего нервы. Очень и очень многое, естественно, не обсуждалось в их присутствии. Если на то пошло, разговоры следовало вести только о погоде.

Но миссис Причард-Уоллес обожала откровенные беседы, – красивым женщинам это свойственно в меньшей мере, чем простушкам, – и без малейшего колебания обсуждала с Джеймсом темы, которые он считал запретными. Ее весьма забавляли смущение Джеймса, колебания, неумение найти слова и высказаться о том, что его учили всегда держать при себе. Иногда из чистого озорства миссис Причард-Уоллес рассказывала истории, которые должны были шокировать его, и наслаждалась натянутой вежливой улыбкой Джеймса, неодобрительным выражением его глаз.

– Вы такой забавный мальчик! – восклицала она. – Но вам необходимо проявлять осторожность. У вас явные задатки идеального ханжи.

– Вы так думаете?

– Вам надо попытаться хоть чуточку отступить от высоких нравственных принципов. Высоконравственный молодой человек – это довольно забавно для разнообразия, но со временем приедается.

– Если вам скучно со мной, только скажите, я больше не буду вам докучать.

– И высоконравственные молодые люди не должны сердиться. Это проявление дурных манер, – с улыбкой ответила она.

Не успев осознать, что произошло, Джеймс безумно влюбился в миссис Причард-Уоллес. Но эта любовь ничем не походила на то, что он питал к Мэри. Как он мог считать любовью жалкое чувство дружбы, управляемой здравомыслием, если теперь сгорал от неистовой страсти, иссушающей, как лихорадка? Эта женщина снилась ему по ночам. И жил он, казалось, только видя ее. При одном лишь упоминании ее имени сердце Джеймса трепетало, при встрече с ней он дрожал, словно от озноба. Оказавшись рядом, терял дар речи, в ее руках превращался в воск, воля и силы покидали его. От прикосновения ее пальцев кровь бросалась ему в голову, и, понимая это, она испытывала удовольствие. Ей нравилось видеть, как дрожь желания пробегает по его телу. Для человека сдержанного любовь – разрушающая сила. И теперь она сжигала Джеймса, пылая невидимым огнем. Джеймс сгорел бы дотла, обезумев от страсти, если бы внезапно, от случайно услышанного слова, не осознал, что происходит: он влюбился в жену своего друга Причард-Уоллеса. И Джеймс подумал о Мэри Клибборн.

Ни колебаний, ни сомнений Джеймс теперь не испытывал: он оказался в опасности, потому что не подозревал о ней. Джеймс и не помышлял предавать Мэри. Охваченный ужасом, он ненавидел себя. С обрыва он заглянул в пропасть, именуемую смертным грехом, и, содрогнувшись, отпрянул. Джеймс горько упрекал себя за легкомысленное поведение, которое едва не привело к катастрофе. Зато теперь он знал, что делать, знал, что должен убить в себе эту греховную любовь, чего бы это ему ни стоило.

Поклявшись себе никогда более не видеть миссис Причард-Уоллес, Джеймс подумал, что Бог на его стороне и помогает ему, поскольку через месяц она и ее муж отправлялись в Англию. Он подал прошение об отпуске. Решил уехать на несколько недель и вернуться уже после отъезда миссис Причард-Уоллес. Джеймсу удавалось избегать ее несколько дней, но однажды они случайно встретились, и он не успел ускользнуть незамеченным.

– Я не знала, что вы любите играть в прятки, – без обиняков заявила она. – По-моему, это довольно глупая игра.

– Не понимаю. – Джеймс побледнел.

– Почему вы избегаете меня, словно назойливого кредитора, и изобретаете жалкие предлоги, чтобы не приходить ко мне?

Джеймс не знал, что ответить. Колени его дрожали, лицо заливал пот. Его охватила злобная, яростная страсть. Ему хотелось схватить эту женщину за горло и задушить ее. Он едва сдерживался.

– Вам известно, что я обручен и намерен жениться? – наконец спросил он.

– Необрученные младшие офицеры мне еще не встречались. Это самая отвратительная из их вредных привычек. И что с того? – Она смотрела на Джеймса и улыбалась, прекрасно зная силу своих темных глаз, обрамленных длинными ресницами. – Давайте без глупостей, – добавила она. – Приходите ко мне, принесите ее фотографию и два часа поговорите со мной о ней. Придете?

– Вы очень добры. Едва ли смогу.

– Почему нет? Это выглядит грубо.

– Я очень занят.

– Ерунда! Вы должны прийти. И не смотрите на меня так, будто я прошу вас сделать что-то ужасное. Жду вас к чаю.

Она заставила его дать слово, и Джеймсу пришлось прийти. Когда он показал миссис Причард-Уоллес фотографию, на лице ее появилось странное выражение. Снимок сделал сельский фотограф, неумело и безыскусно: застывшее лицо, уставившиеся в одну точку глаза. Казалось, Мэри напрочь лишена обаяния. И конечно же, миссис Причард-Уоллес не преминула заметить, что одета Мэри по деревенской моде.

– Просто удивительно, но все младшие офицеры обручаются с такими похожими друг на друга девушками.

Джеймс покраснел.

– Фотография не очень хорошая.

– Их всегда плохо фотографируют, – пробормотала миссис Причард-Уоллес.

– Она самая лучшая девушка в мире. Вы представить себе не можете, какая она хорошая, добрая и скромная. Она напоминает мне английский бриз.

– Не люблю восточные ветра, – покачала головой миссис Причард-Уоллес. – Но вижу, что у нее масса достоинств.

– Вы знаете, почему я пришел к вам сегодня?

– Потому что я заставила вас, – рассмеялась миссис Причард-Уоллес.

– Я пришел попрощаться. На месяц уезжаю в отпуск.

– Ох, но я уже уеду, когда вы вернетесь.

– Знаю. В этом-то и причина.

Миссис Причард-Уоллес быстро взглянула на него, замялась и отвела взгляд.

– Неужто все так плохо?

– Разве вы не понимаете? – внезапно воскликнул Джеймс, уже не в силах сдерживаться. – Я должен вам сказать. Больше я не увижу вас, поэтому мои слова не имеют значения. Я люблю вас всем сердцем и душой. Я не знал, что такое любовь, пока не встретил вас. Бог свидетель, с Мэри нас связывала только дружба! Тут совсем другое. Как же я ненавижу себя! Ничего не могу с собой поделать. Одно прикосновение вашей руки сводит меня с ума. Я не решусь увидеть вас вновь… я не подлец! Знаю, это безнадежно. И я дал слово Мэри.

Ее взгляд, голос, и половины его благородных намерений как не бывало. Он потерял контроль над собой… но лишь на мгновение, от укоренившихся привычек было не так легко избавиться.

– Простите меня! Не следовало мне этого говорить. Не сердитесь за то, что я сказал. Ничего не мог поделать с собой. Вы сочтете меня дураком, потому что я убегаю от вас. Но это все, что мне остается. Я не в силах преодолеть любовь к вам. Вы понимаете меня. Правда? Я знаю, вы больше никогда не захотите видеть меня, и это лучше для нас обоих. Прощайте.