Сомерсет Моэм - Герой Страница 6

Ее взгляд, голос, и половины его благородных намерений как не бывало. Он потерял контроль над собой… но лишь на мгновение, от укоренившихся привычек было не так легко избавиться.

– Простите меня! Не следовало мне этого говорить. Не сердитесь за то, что я сказал. Ничего не мог поделать с собой. Вы сочтете меня дураком, потому что я убегаю от вас. Но это все, что мне остается. Я не в силах преодолеть любовь к вам. Вы понимаете меня. Правда? Я знаю, вы больше никогда не захотите видеть меня, и это лучше для нас обоих. Прощайте.

Он протянул руку.

– Я не догадывалась, что все так плохо. – Она сочувственно смотрела на него.

– Разве вы не видели, как я дрожал, когда случайно касались меня? Не замечали, что я не мог говорить и слова застревали у меня в горле? – Джеймс тяжело опустился на стул, но тут же вскочил. – Прощайте! Позвольте мне уйти.

Она дала ему руку, а потом, то ли сочувствуя ему, то ли дразня его, подалась вперед и легонько поцеловала в губы. Джеймс вскрикнул, из груди его вырвалось рыдание, и он потерял контроль над собой. Неистово прижав ее к себе, он целовал ее губы, глаза, волосы. Напуганная его страстью, миссис Причард-Уоллес попыталась высвободиться, но Джеймс еще крепче прижал ее к себе и впился в губы.

– Что вы делаете? Отпустите меня! – Она оттолкнула его.

Осторожная миссис Причард-Уоллес, флиртуя, никогда не заходила слишком далеко, она привыкла к более безобидным ухаживаниям.

– Вы испортили мне прическу, глупый мальчишка! – Подойдя к зеркалу, она поправила волосы, а когда повернулась, Джеймса уже не было. – Что за странный тип! – тихо воскликнула она.

Для миссис Причард-Уоллес этот эпизод, в сущности, ничего не значил. Так, вероятно, отнеслась бы к своей любви и Федра, если бы страсть овладела ею в те времена, когда уже научились искусству жить, то есть не принимать ничего слишком близко к сердцу. Но Ипполит и в таком случае не избежал бы трагических последствий. Джеймс трудно сходился с людьми. К новым знакомым поначалу испытывал скорее враждебность, чем дружелюбное любопытство. Он был застенчив, даже общаясь с друзьями. Некоторые люди удивительно быстро находят подход к любому, но Джеймс словно отгораживался от всех невидимым барьером. Он не представлял себе, как может внезапно возникнуть глубокая взаимная симпатия, и относился к этому с недоверием. Знакомым Джеймс казался колодным и даже высокомерным, и он действительно так держался, чтобы скрывать свои чувства. И когда Джеймс влюбился, неизведанное чувство захватило его сильнее, чем обычных людей. Он обрел свободу. Так заключенный, выйдя из тюрьмы, словно впервые в жизни смотрит на деревья, на плывущие облака, на все, что окружает нас в этом мире. Какое-то время Джеймс наслаждался этой удивительной свободой, этим неописуемым блаженством, благодаря которым вселенная обретала новые странные цвета. Но потом, узнав, что счастье – грех и ничего, кроме греха, добровольно вернулся в холодную тюрьму… До того как Джеймс попытался разрушить ее, он не подозревал, сколь сильна его страсть, не осознавал, что она превратила его в другого человека. Все, кроме этого чувства, стало бессмысленным. И он безжалостно терзал себя, подвергаясь душевным пыткам, чтобы очиститься от смертного греха.

Когда образ миссис Причард-Уоллес все же возникал перед мысленным взором Джеймса, он говорил себе, что она вульгарна, невоспитанна, злоупотребляет духами. Она же играла с Джеймсом, ничуть не задумываясь о том, как это отразится на нем. Стремилась получить удовольствие, не компрометируя себя. Из обрывков разговоров Джеймс понял, что он далеко не первый неопытный юноша, которого она завлекла нежными взглядами и лукавыми словами. Офицеры дали ей прозвище не слишком деликатное, но точно отражающее ее сущность. Все это Джеймс повторял себе сотню раз, убеждал себя, что миссис Причард-Уоллес и в подметки не годится Мэри, вспоминал многочисленные достоинства своей невесты: ее искреннюю веру, мягкий характер, доброе сердце. Она обладала всем, что мужчина хочет видеть в жене. И однако… однако во сне Джеймс видел, как говорит с другой, и дни напролет ее голос звучал в его ушах, а оживленная улыбка мелькала перед глазами. Он помнил каждое слово миссис Причард-Уоллес, обращенное к нему, помнил страстные поцелуи, которыми покрывал ее лицо. Разве он мог забыть все это? Джеймс проклинал себя, пытался изгнать назойливый образ, но ничто не помогало.

И время не лечило. С тех пор он больше не видел миссис Причард-Уоллес, но вспыхивал при одной мысли о ней. Джеймс сделал все, чтобы убить эту безумную, бессмысленную страсть, но она, как сорная трава, возникала вновь. Джеймс знал: его долг – жениться на Мэри Клибборн, но при этом чувствовал, что скорее умрет. По мере того как месяц проходил за месяцем и миг встречи приближался, нарастала жгучая тревога. Сомнения поселились в нем, и Джеймс не мог избавиться от них. Образ Мэри затуманился, стал далеким, бесформенным. Оставалось лишь надеяться, что его любовь вспыхнет вновь, когда он увидит ее, и убьет страсть, за которую он презирал себя. Война стала для Джеймса желанной отсрочкой, он даже подумал, что она дает ему шанс легко разрешить трудности. Потом последовали месяцы тяжелых испытаний и боев. Образ миссис Причард-Уоллес уже не так настойчиво преследовал его, и Джеймс решил, что обрел свободу. Когда он лежал, раненный и слабый, у него появилось желание увидеть близких людей, вновь проснулась любовь к ним. Вспыхнула надежда, что встреча с Мэри пробудит прежнее чувство. Джеймс хотел этого всем сердцем.

Но, увидев Мэри, он почувствовал, что надеяться не на что. Она оставила его равнодушным. Джеймс услышал насмешливые слова миссис Причард-Уоллес: «Просто удивительно, но все младшие офицеры обручаются с такими похожими друг на друга девушками».

И теперь он не знал, что делать. Воспоминания только усиливали нерешительность. Внутренний голос говорил ему: «Подожди, подожди! Что-нибудь может случиться!» Действительно, стоило пустить все на самотек. Возможно – кому ведомо? – через день или два давняя привычка возьмет свое, и Мэри покажется ему такой же желанной, как и в лесу, когда он гулял с ней в последний раз. Джеймс вздохнул, огляделся… Птицы по-прежнему весело щебетали, белка прыгала с ветки на ветку, трава жадно тянулась к солнцу, и легкий ветерок шелестел в кронах деревьев. В солнечный день все живое наслаждалось жизнью, со всех сторон Джеймса окружали радостные, пестрые, разнообразные и беззаботные творения природы. И только печаль не отпускала его.

Глава 4

Вернувшись домой, Джеймс обнаружил, что викарий Литл-Примптона и его жена уже прибыли. Оба маленькие, высохшие, целеустремленные, но совершенно лишенные чувства юмора, – безусловно, прекрасные люди, но чем-то отталкивающие, похожие друг на друга, как две горошины. Никто не знал, чем обусловлено это сходство: двадцатилетней совместной жизнью или именно оно и соединило их. Уверенные до глубины души в своем божественном призвании, – миссис Джексон никогда не признавала, что жена викария стоит несколько ниже самого викария, – эти люди убеждали всех: весь мир принадлежит Богу, а они – его доверенные помощники, поэтому их первейшая обязанность – заботиться о делах ближних. Следует отметить, что они никогда не отлынивали от своих обязанностей. Ни он, ни она не получили хорошего образования, не обладали ни житейским опытом, ни тактом, но, даже не подозревая о том, что у них есть недостатки, они руководили паствой, направляя ее морализаторскими окриками и своим примером. Пусть и неуклюже, они показывали прихожанам, сколь труден путь к вечной жизни. Безусловно, достойные люди, они считали, что беспечность непристойна, постоянно творили добро, даже когда их не просили об этом. В своем рвении эти благочестивые люди не только взваливали на себя лишнюю ношу, но и перекладывали ее на других, полагая, что лишь те, кто несет эту ношу, попадут в рай.

Преподобного Арчибальда Джексона назначили в приход Литл-Примптон, когда Джеймс уже служил в Индии, поэтому он никогда не видел викария.

– Я говорила вашему отцу, – начала миссис Джексон, пожимая Джеймсу руку, – что вы, конечно же, благодарны за все, что даровано вам.

Джеймс бросил на нее взгляд.

– Говорили?

Джеймс не выносил, когда обсуждали вопросы, которые он считал глубоко личными.

– Мистер Джексон спросил, не захочешь ли ты произнести в следующее воскресенье короткую молитву, – уточнила его мать.

– Не захочу.

– Почему же? – удивился викарий. – Думаю, ваш долг – поблагодарить Создателя за благополучное возвращение, и уверен, что в этой благодарности к вам присоединятся ваши родители.

– Наша благодарность не уменьшится, – возразил Джеймс, – если мы не выразим свои чувства перед всей паствой.

Родители Джеймса с облегчением посмотрели на него: они думали точно так же, но, считая викария и его жену своими духовными наставниками, не решились бы отклонить их предложение. Лицо миссис Джексон выразило страдальческое изумление. Она повернулась к мужу, но появление супругов Клибборн и Мэри прервало разговор.