Илья Штемлер - Архив Страница 41

В скупо освещенной кухне оказалось пестрое сборище. Каждый из соседей был занят у своей плиты. И Майя Борисовна, и Сидоров, и даже тихая Константинова, которая избегала появляться на кухне в общей толчее.

Братья-водители, Мика и Шуня, трудились над какой-то ржавой железкой, установленной посреди кухни на табурете…

Пенсионер Сидоров бросал через плечо жуткие взгляды на братьев и ворчал:

— Была чистота. День сдачи дежурства. И на тебе! Устроили мастерскую. А кто будет убирать?

— Ш-ша! Дед, — обронил заика Шуня. — Все бб-будет как в больнице, мамаша уберет, ее вахта. Или вы давно не были в б-больнице? Я говорю — мамаша уберет.

— Ждите! — отозвалась Майя Борисовна и сыпанула в кастрюлю перловую крупу. — Босяки. Вам не хватает дня на работе, вы приносите в дом всякую дрянь. Вам нужен специальный человек за вами убирать.

— Мама, — захныкал Мика, здоровенный детина с вислыми модными усами. — Пассатижи соскальзывают от твоих причитаний. Такое счастье, что я нашел эту коробку. Еще пять минут.

— Только такого счастья тебе не хватает, — вздохнула Майя Борисовна. — Матери в моем возрасте качают внуков.

Соседка Константинова осторожно вздохнула, в знак полной солидарности.

— Оп-пять началось! — Шуня тепло кивнул Чемодановой и улыбнулся.

Чемоданова приблизилась к плите и зажгла конфорку.

Пенсионер Сидоров умолк, с подстрекательским интересом наблюдая, как Чемоданова отреагирует на раскардаш, что устроила эта шоферня на общественной кухне после сдачи дежурства.

Прямые и короткие брови Чемодановой сейчас изогнулись дугой, придав ее милому лицу особую одухотворенность, словно она беззвучно пела. Глаза мягко лучились. Даже осанка сейчас у нее была как… не из этой квартиры. Казалось, Чемоданова никого не замечает.

Сидоров угрюмо засопел, он задыхался от несправедливости. Майя Борисовна подошла к Чемодановой и обняла тяжелой вялой рукой.

— У вас хорошее настроение, — шепотом произнесла она. — И слава богу.

Чемоданова отстранилась, подправила в конфорке пламя, храня на лице улыбку, обошла Майю Борисовну и покинула кухню.

— Как вам нравится?! — прорвало Сидорова. — Видит, такое тут творится, и молчит себе! А стиральная машина ей помешала. Это справедливо?

— Молчите, Сидоров! — прикрикнула Майя Борисовна. — Вы прожили жизнь. Вы дали женщине хотя бы одну счастливую минуту? — Она наклонилась к конфорке под чайником Чемодановой и крутанула вентиль до отказа. Фиолетовое пламя высоко поднялось и охватило чайник яростным жаром.

— А? Я поставил стиральную машину, она никому не мешала, — бормотал Сидоров, не в силах справиться с душившей обидой. — Тут заляпали маслом пол в день сдачи дежурства. И ничего! Им все можно.

— Б-будет чисто, как в больнице, — повторил Шуня.

Мика молчал, выковыривая из железки какую-то загогулину. Он слышал, как знакомо стукнула дверь комнаты Чемодановой.

— Вот, господин Янссон, теперь я все о вас знаю, — произнесла Чемоданова, когда вернулась. — Только непонятно — почему у вас такая фамилия? Ваши предки по линии отца были Зотовы? Так, кажется, вы сказали?

— Да, Зотов — фамилия моего деда. Петр Алексеевич Зотов, магистр фармацеи, член Фармакологического общества Петербурга. А отец мой — Ян Петрович Зотов. Поэтому перед вами сейчас — Николай, сын Яна. Или — Николаус Янссон. Вот как у шведов.

— Николаус Янссон, — кивнула Чемоданова. — А ваш сын?

— У меня нет сына, — мягко поправил Янссон.

— Допустим. Если появится. Его будут звать Николауссон?

— Нет. Я принял фамилию Янссон. И отныне все мои потомки будут носить фамилию Янссон, — улыбнулся гость. — В интересах дела.

— Да… Все несколько запутано…

— Многое с непривычки кажется запутанным, — уклончиво ответил Янссон. Ему нравилась эта женщина. И понравилась сразу, когда впервые увидел Чемоданову в отделе, правда, в довольно соблазнительном ракурсе… — Все гораздо проще. У вас выделяют человека по фамилии, у шведов — по отчеству. Что, мне кажется, делает человека более ответственным, нравственно, что ли… Более локально, приближает к узкому кругу, к семье.

— Не знаю. Фамилия определяет принадлежность к конкретной генеалогической ветви, уходящей в глубину, в род. А отчество весьма кратковременно, — упрямилась Чемоданова. — Во всяком случае, я теперь изменю методику поиска по вашему запросу. Ваш дед, живя в России, исповедовал православие? Меня смущает имя — Ян. Это скорее католическое имя.

— Верно. Мой двоюродный прадед, родной брат моей прабабки Ванды, был поляк, как и сама прабабка… Но я, как и мой дед — Зотов, православный. А имя мой отец получил в честь этого двоюродного прадеда. Из уважения к нему. Он помог моему деду вырваться из Петербурга, передал ему свое дело, — Янссон распутывал этот клубок родственных связей ровным и бесстрастным голосом. Он понимал, что интерес Чемодано-вой вызван интересами дела. И старался быть крайне точным. — Так что я православный. Мой дед, Петр Алексеевич Зотов, поменял место жительства, а не веру.

Мысли Чемодановой то и дело ускользали в сторону, ей приятно было смотреть на Янссона, слышать ровный голос, четко лепивший каждое слово.

— Тогда почему он отказался от фамилии? — вяло спросила Чемоданова.

— Я ведь уже говорил, — с легкой досадой повторил Янссон. — В интересах дела. У нас солидная фирма. Шведы — народ консервативный, они купят лекарство у человека, который им близок, кому они могут доверить. Испытывая — и, кстати, весьма заслуженно — гордость за дело, которое они делают сами, каждый швед уверен, что все, чем занимаются прочие шведы, заслуживает самой высокой похвалы… Вам понятно?

— Допустим.

— Не смени фамилию на торговой вывеске, мы оказались бы… как сказать? Белой вороной, да…

Все равно Чемоданова слушала невнимательно. Влечение, что испытывала она к своему гостю, рассеивало внимание. Ей нравились мужчины с ранней сединой, особенно если это не яркие брюнеты, а такие, как Янссон — шатен с ненавязчивой светлой прядью. И этот красивый, крупный рот с мягкими добрыми губами… Дерзкое желание искушало Чемоданову. Ей хотелось подойти к Янссону и прижаться щекой к его щеке, обнять сильную шею и вдохнуть вблизи запах его духов.

— Знаете, Янссон, вы стали лучше говорить по-русски. За такое короткое время, — проговорила Чемоданова, чувствуя почти головокружение от томящего желания.

— Я стараюсь много ходить, слушать. Удивительное состояние, знаете. Я физически ощущаю, как во мне просыпаются гены. Я произношу слова, русские слова, которыми никогда не пользовался раньше. Они входят в меня как воздух… Вероятно, вы не поймете, не знаю. Более того, мне кажется, я стал забывать шведскую речь. Надо скорее возвращаться.

— Вам здесь так плохо? — Чемоданова прикрыла глаза, они могли ее выдать.

— Как сказать? — помолчав, ответил Янссон. — Вы хотите спать?

— Нет, нет, — Чемоданова испугалась, что он сейчас уйдет. — Я не ложусь так рано. Мне интересно, какое впечатление у вас о России?

Янссон медлил с ответом, его отвлекали протяжные шаркающие шаги в коридоре. Шаги утихли, и тотчас раздался деликатный стук в дверь. В проеме показалось лупоглазое лицо Майи Борисовны, потом протиснулось плечо с опущенной рукой, в которой она держала чайник.

— Извините, Ниночка… Он почти весь выкипел, — Майя Борисовна шныряла глазами по комнате, разыскивая гостя. Но безрезультатно — от двери угол за стереоустановкой просматривался трудно, особенно второпях.

Чемоданова вскочила с места и, шагнув к двери, взяла чайник. Голосом, которым обычно принимают извинение человека, наступившего на мозоль, Чемоданова поблагодарила Майю Борисовну за услугу. Глухо, словно утюгом, выдавила соседку в коридор и захлопнула перед ее носом дверь.

Янссон засмеялся. Чемоданова ответила кривой улыбкой, что придавало лицу какое-то лисье выражение.

— Налить вам чаю? — суховато проговорила она.

— Пожалуйста, — Янссон уловил перемену в голосе Чемодановой.

Ну так зашла пожилая женщина, принесла чайник, что здесь такого? Янссон озадаченно крутил головой, ловя каждый ее шаг с видом человека, опоздавшего на поезд… Но вскоре он овладел собой, его лицо вновь обрело выражение уверенности в себе, что так нравилось женщинам…

— Вас интересует, какое впечатление у меня от России? — проговорил он и через долгую паузу продолжил:

— Вы помните сегодняшний день, Нина Васильевна? Когда возвращались с работы?

Чемоданова удивленно подняла спрямленные брови и взглянула на Янссона.

— Мы с вами сели в автобус. К нам пристал какой-то человек. Заметьте, он вовсе не был пьян, он просто был ко мне… недоброжелателен, скажем так. Бывает! Он натравлял на нас пассажиров… Мы с вами решили не связываться и поспешили покинуть автобус.