Илья Штемлер - Архив Страница 42

Янссон засмеялся. Чемоданова ответила кривой улыбкой, что придавало лицу какое-то лисье выражение.

— Налить вам чаю? — суховато проговорила она.

— Пожалуйста, — Янссон уловил перемену в голосе Чемодановой.

Ну так зашла пожилая женщина, принесла чайник, что здесь такого? Янссон озадаченно крутил головой, ловя каждый ее шаг с видом человека, опоздавшего на поезд… Но вскоре он овладел собой, его лицо вновь обрело выражение уверенности в себе, что так нравилось женщинам…

— Вас интересует, какое впечатление у меня от России? — проговорил он и через долгую паузу продолжил:

— Вы помните сегодняшний день, Нина Васильевна? Когда возвращались с работы?

Чемоданова удивленно подняла спрямленные брови и взглянула на Янссона.

— Мы с вами сели в автобус. К нам пристал какой-то человек. Заметьте, он вовсе не был пьян, он просто был ко мне… недоброжелателен, скажем так. Бывает! Он натравлял на нас пассажиров… Мы с вами решили не связываться и поспешили покинуть автобус.

Чемоданова перестала разливать чай и смотрела на Янссона.

— Толпа была недовольна, мы нарушили их покой… Я чувствовал, как она пытается сделать нам неудобно. Совсем незнакомым людям, не сделавшим им ничего дурного. Но и это бывает! Их можно понять — в тесном автобусе, едва заняли удобное положение, а тут… Бывает. Но тут случилось самое страшное, Нина Васильевна… Помните, что вы тогда сказали? Довольно громко. Помните?

Чемоданова отрицательно повела головой, она и впрямь не помнила. Мало ли что можно сказать в той обстановке.

— Вы сказали: «Скотный двор, а не автобус!» — и даже повторили: «Скотный двор!»

— Вы запомнили? — искренне удивилась Чемоданова.

— Еще бы! Я думал, сейчас остановят автобус, вызовут полицейского, привлекут вас к ответу за оскорбление людей… Но нет! Весь автобус молчал. Весь автобус молчал, Нина Васильевна. Понимаете?! Никто не вступился, не защитил свою честь! Свою! Все молчали и сносили вашу пощечину. Все! И при всех! Как должное. Как… справедливое. Терпели, не пряча глаз… Меня это потрясло… Вы помните, на улице я почти всю дорогу не разговаривал. У меня не было слов.

— Ну и ну! — Чемоданова вновь принялась разливать чай. Темно-коричневая заварка падала в стакан тонкой прерывистой струйкой. — Мне кажется, вы не все высказали.

— Не все, Нина Васильевна… Но это касается уже вас.

— Интересно.

— Вы сами… Вы даже не обратили внимание на это происшествие, понимаете? Вам это стало привычным. Вам, тонкому, интеллигентному человеку… Вот что самое страшное, Нина Васильевна.

— Господи, чепуха какая, — с досадой проговорила Чемоданова.

Янссон не ответил. Он сидел как сидел. Прямой, строгий, в светлой рубашке. Бордовый галстук подпирал острый кадык. Сильные руки лежали ровно на коленях, точно на старой фотографии.

Они пили чай как-то торопливо, нервно и стыдливо. Словно узнали друг о друге нечто такое, чем хвалиться неловко. Говорили отрывисто, о всяких пустяках. О том, что Янссон вернется сюда, если появится результат по запросу, надо только дать ему знать, адрес он оставит. И телефон.

Янссон извлек из пухлого портмоне визитную карточку и положил на шоколадную крышку стерео-установки. Сказал, что знает об увлечении Чемодановой и непременно привезет ей набор каких-нибудь пластинок.

Чемоданова кивнула, не скрываясь, поглядела на часы.

Янссон поднялся и попрощался сухим, крепким рукопожатием.

В коридоре было темновато и тихо, лишь скрипели рассохшиеся половицы.

Пахло сыростью и хозяйственным мылом. Квартира спала.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

1

Только кажется, что у милиционера из вневедомственной охраны жизнь без особых проблем. Взять хотя бы спецодежду. Третий раз Мустафаев пишет заявление, чтобы ему сменили шинель, дело тянулось с прошлого года. Была бы велика, сам укоротил, так ведь короткая и тесная. Округлив птичьи глаза, сержант составлял заявление. На память приходили и другие обиды, которые надо бы заодно внести в заявление. Например, поведение коменданта общежития, что никак не вставит дополнительную раму в окно его комнаты, всему этажу поставил, а его обошел…

Мустафаев задумался, вспоминая упущенное. Взгляд его вновь наткнулся на старуху Варгасову, что покорно сидела в углу скамьи.

— Мы с вами, Дарья Никитична, уже как родственники, — Мустафаев отвлекся от своего скучного занятия.

— Ну дак, — с готовностью отозвалась Дарья Никитична Варгасова. Она и с котом уже поласкалась, и вздремнула, и бутерброд съела, зваром запила. — Куда это провалилась твоя Чемоданова? Не заболела?

— Придет… Забот у нее сколько, только крутись, — с уважением пояснил сержант. — Знает, что вы ждете?

— Как же! Сама назначила. По телефону звонила.

— Тогда все в порядке, — успокоил сержант. — Готова ваша справка, не сомневайтесь.

— Нет, — вздохнула Дарья Никитична, — не готова. Надо меня о чем-то еще спросить, а я по телефону путаюсь…

С этажа донесся стук каблуков — по лестнице спустилась Тамара-секретарь. В руках у нее белел листок.

— Что, Мустафаюшка, скучаешь? — небрежно бросила Тамара. — Кнопки есть? Я тут кнопок оставляла коробку.

Мустафаев нахмурился. Он недолюбливал Тамару за высокомерие и пренебрежительность. Подумаешь, секретарша! Разобраться, тот же милиционер, только на машинке печатает. А воображает, воображает… Его сменщик, сержант Колыхалло, тот вообще с ней как-то сцепился: оставила на вахте сумку с продуктами, лень было поднимать к себе в приемную, потом объявила, что у нее пачка чая пропала, стерва. Думает, что если милиционер из охраны, то обязательно во все сумки лазает… Потом чай нашла и даже не извинилась. Колыхалло рапорт составил, просил и Мустафаева подписать, тот подписал…

— Вот ваши кнопки. Все на месте, можете пересчитать, — не удержался от ехидства Мустафаев.

— Да ладно тебе! — беззаботно отмахнулась Тамара и выбила из пачки несколько кнопок. — Читай! Объявление. Общее собрание сегодня, в четыре.

— Мне ваши собрания как барану папаха, — сержант подчинялся дивизиону, и ему действительно собрания словно барану папаха.

— Рассказывай. Как собрание, ты тут как тут, — Тамара крепила листок на доске. — Небось слушаешь, кто что говорит, потом начальству несешь.

Сержант задохнулся от обиды, а его брови на побледневшем лице точно подвели углем. Думает, если милиционер, так обязательно стукач.

— По себе судишь? — произнес Мустафаев со сдержанным достоинством.

— Служба у нас такая, — примирительно ответила Тамара и направилась к лестнице.

Эта обидная фраза на миг словно обезоружила милиционера. Что он мог ответить наглой женщине? Сержант сухо сплюнул на пол и пробормотал что-то на непонятном языке. Теперь он был красный и злой.

— Э-э… Милая, где там ваша Чемоданова запропастилась? Кликни, будь ласкова! — не удержалась Дарья Никитична вслед Тамаре.

— Ладно. Увижу — скажу, — пообещала через плечо секретарша.

— Увидит — скажет, — Дарья Никитична виновато посмотрела на милиционера, словно извиняясь, что обратилась с просьбой к такой женщине.

— Шиш она скажет, — мстил Мустафаев. — Наоборот. Скажет, что ее никто не ждет.

— Тогда, может, пропустишь? — робко попросила Дарья Никитична. — Я мигом. Найду ее и ворочусь. А? Пожалуйста. Час сижу.

— Идите! — в сердцах разрешил Мустафаев. — Идите. Пусть они не думают, что все сволочи, — сержант явно имел в виду Тамару.

Дарья Никитична с готовностью кивнула. Вмиг сползла со скамьи, сняла пальто, сложила в угол — кто его возьмет, да еще при милиционере — и заторопилась к лестнице.

— А сумку? — вспомнил милиционер. — С сумкой нельзя. Оставьте.

Дарья Никитична не стала перечить, упрятала сумку под пальто, отошла и несколько раз оглянулась, не бросается ли сумка в глаза?

— Спросите отдел использования! — вдогонку проговорил милиционер. — Третий этаж. Шестая комната.

Бабка Варгасова кивнула, не пропадет, спросит.

Одолев второй этаж, она малость притомилась. Постояла на площадке, перевела дух, огляделась. Стены были увешаны плакатами. И насчет происков империализма, и насчет счастливой жизни детей, и насчет хранения денег в сберкассах… С Доски почета на Дарью Никитичну смотрело штук десять фотографий. «Вот ты где, — подумала она и поздоровалась с Чемодановой, которая висела слева, в нижнем углу. — В почете висишь, а документ выдать не можешь», — с укоризной еще подумала старуха.

Постояла немного, собралась с духом и поползла на следующий этаж, цепляясь за перила.

Рабочий коридор встретил ее недвижным душным воздухом. Без окон, освещенный холодным светом люминесцентных трубок, он теснил прохожую часть множеством стенных шкафов. И конца им не было. За каждым шкафом, впритык, начинался новый, еще побольше предыдущего. И хотя бы одна какая-нибудь дверь…