Кальман Миксат - Странный брак Страница 44

— Ну, сошли, больше ничего.

— Сказал он, по крайней мере, что-нибудь? Кучер подумал, поскреб затылок.

— Нет, ничего не сказали.

— А потом что ты делал?

— Вернулся домой.

— Почему же ты вернулся домой?

— Потому что они велели мне отправиться домой.

— Значит, он все же сказал тебе что-то, осел?

Фаи задумался. Уж не взбрело ли Яношу в голову осмотреть свой замок в Пардани, или в Розмале, или в Эрдётелеке? Молодые люди охочи до новых впечатлений, вот он, верно, и наслаждается осмотром своих владений.

Фаи приказал разослать столько гонцов, сколько у Бутлера было замков в этой части страны, с наказом отыскать барина во что бы то ни стало и как можно скорее, потому что Фаи будет с нетерпением ждать их возвращения. Кроме того, один всадник был отправлен в Борноц, к Бернатам.

На другой и на третий день гонцы стали возвращаться. Все докладывали господину Фаи, что графа нигде найти не удалось. Эти неожиданные розыски дали обильную пищу для пересудов; стали поговаривать, что молодой граф исчез. А если исчез, значит, наверняка это дело рук барона Дёри! Его люди и прикончили молодого графа. Бедный молодой Бутлер! Что ж, придумано неплохо, теперь из бракоразводного процесса не выйдет ничего, так и останется барышня Дёри вдовой — графиней Бутлер!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Такие слухи повергли Фаи в смертельный страх, да и не только его: почтенный господин Будаи, управляющий имениями, беззаветно преданный этой семье, которой служили еще его предки, тоже не на шутку перепугался. Он почти не знал Бутлера, но с него достаточно было того, что это последний отпрыск рода. Когда останки графа будут опущены в Добо-Рус-кайский склеп, навсегда исчезнет и фамильный герб: больше уже не увидишь его ни на сбруе лошадей, ни на фронтонах замков, ни на дверцах экипажей — нигде, никогда! Земли графа останутся на месте, только владеть ими будут другие. А это последнее казалось управляющему особенно страшным…

— Нужно что-то предпринять, — проговорил Будаи, которого трясло как в лихорадке.

Фаи уставился на него остановившимся взглядом.

— Что же нам делать?

— Может быть, послать сообщение в комитатскую управу?

— В комитатскую управу? Отправляйтесь-ка вы ко всем чертям, сударь! — вскипел Фаи. — Если б она существовала с сотворения мира, то, поверьте, и по сей день велось бы расследование, кто убил Авеля. К тому же губернский прокурор так бы запутал дело, что вообще не представилось бы возможности разобраться в нем когда-нибудь. Нет, велите лучше запрягать и поезжайте в Унгвар[35] за доктором: я чувствую, что заболеваю. Это первое.

— Слушаюсь.

— Во-вторых, отыщите там старого горожанина по имени Матяш Крок: он проживает где-то за православной церковью в собственном каменном домике. Этого старика тоже привезите в Бозош.

Управляющий уехал и к концу дня уже вернулся. Двух затребованных господ он усадил в коляску, а себе нанял крестьянскую телегу, сказав, что делает это из медицинских соображений: на него, мол, напала хворь, а на мужицкой телеге ее вытрясет. Доктор пытался увещать Будаи, обещал прописать какое-нибудь снадобье, уверяя, что поездка на телеге не такое уж верное средство, но управляющий перебил его, говоря:

— Прошу прощения, сударь, но я все же лучше знаю, что мне нужно.

Правда, у него хватило догадки запрячь в телегу двух лучших лошадей из господской четверки, а потому в Бозош он приехал на полчаса раньше доктора и Крока.

Встретив его, Фаи недовольно воскликнул:

— Это что еще! Разве я не сказал вам, сударь, кого нужно сюда привезти?!

Но на сей раз управляющий не захотел смиренно выслушивать своего хозяина, а сам перешел в нападение; от гнева лицо его покраснело, как петушиный гребень.

— Да, но почему, сударь, вы не изволили мне сказать, что за личность этот Крок? Разве я мог ехать в одной коляске с таким человеком? Нет уж, скорее я пошел бы пешком, босым и по терновнику! Впрочем, они сейчас будут здесь, они едут в господской коляске.

__ Ну-ну, — примирительно заговорил Фаи, которому понравилось в управляющем чувство собственного достоинства. — Ладно, ладно! Но зачем же сразу набрасываться на человека? Вы ведь знаете, какой я раздражительный, когда меня мучат колики. Что касается Крока, то видели ли вы, сударь, как травят сусликов?

— Еще бы не видеть! Заливают их норки водой.

— А кто этим занимается?

— Большей частью валахские цыгане. __ Не правда ли? И было бы по меньшей мере странным, чтобы травлей сусликов занимались сами комитатские епископы. Для нашего дела понадобился Крок, а поэтому будем же снисходительны к нему, бедняге.

Этот Матяш Крок был когда-то в услужении у настоятеля одного из будапештских монастырей, Мартиновича.[36] В знойные летние вечера слуги, — а было их тогда у Мартиновича двое, — пользуясь отсутствием хозяина, раздевались донага, напяливали на себя просторные одежды настоятеля и резались в "дурака". Особенно им нравилось видеть в зеркале, как два монаха в сутанах дуются в карты. Как-то Мартинович вместе с друзьями вернулся домой ранее обычного; один из слуг, услышав стук хозяина, успел быстро переодеться и бросился открывать дверь, а другой, как раз этот самый Крок, растерявшись, с испугу забрался под кровать. Там он подслушал планы заговорщиков и выдал их венской полиции. Потом он с успехом подвизался в должности тайного полицейского агента и завоевал известность, пока наконец, уже на склоне лет, не приобрел маленькую усадьбу и домик в своем родном городе Унгваре. Правда, здешние жители знали его как "проклятого человека" и не желали общаться с ним.

Матяшу Кроку, человечку небольшого роста, было лет семьдесят от роду. Весь он — волосы, борода, брови, ресницы — был белый, даже глаза его казались какими-то белесыми, однако сверкали, как стекло, и так пронизывали человека, словно в тело собеседника впивались две булавки.

Фаи знал старика уже давно, и хотя начавшиеся колики исказили страданиями его лицо, он постарался приветливо улыбнуться Кроку, когда тот вошел вместе с доктором.

— Добрый день, старина Крок! Ну, как поживаем на этой грешной земле, а? Вижу, вы еще совсем молодец! Черт возьми, вы мне в отцы годитесь, а как сохранились! Здравствуйте, доктор, спасибо, что приехали. Хорошо добрались, не правда ли? Я мерзко себя чувствую, милейший доктор. Присаживайтесь, пожалуйста. Но прежде всего позаботимся о душе. А ведь она-то у меня и больна. Ее лечением займется сейчас старый Крок, а уже потом, доктор, обратимся к бренному телу.

И он, подмигнув Кроку, провел его в один из внутренних покоев.

— Знаете ли вы, папаша Крок, зачем я вас вызвал? Дело в том, что мой приемный сын, граф Янош Бутлер, исчез при весьма таинственных обстоятельствах. Или если не исчез, то, во всяком случае, его нет там, куда я его послал. Крок не проронил ни слова, только моргал своими белыми ресницами да потирал большим пальцем лоб, изрезанный тысячью морщин; от этого поглаживания глубокие морщины, похожие на рубцы, приходили в движение, изменяя выражение его лица.

Фаи рассказал, что Янош вернул из Капоша свой экипаж, не умолчал и о том, что молодой граф еще зелен немного: слишком чувствителен и нерешителен по характеру, однако честен, душа его правдива, а жизнь чиста; он не кутила, не картежник, не распутник, и с этой стороны ему не грозила никакая опасность. Однако есть другая сторона, своего рода маленькая катастрофа, которая произошла на днях.

Папаша Крок кивнул головой.

— Мне известна эта история с Дёри. Впрочем, соблаговолите рассказать.

После того как Фаи сообщил все, что считал существенным, папаша Крок задал ему несколько вопросов.

— Обещал ли граф Бутлер поехать в Пожонь?

— Да, на том мы и расстались. Он сам в этом кровно заинтересован, так как очень любит свою невесту.

— Не у нее ли он в Борноце?

— Нет! Я и туда посылал человека. Кроме того, ему запретили встречаться с невестой, пока не закончится процесс. А Бутлер — рыцарь своего слова, он не станет с ней встречаться.

— Что же думает ваша милость?

— Боюсь что-либо и предполагать.

— Сударь, вы подозреваете, что он покончил с собой, — сказал Крок, вперив в Фаи свой сверлящий взгляд.

— Мне больно говорить, но это не исключено. Юноша мечтателен. Он наизусть знает "Страдания Вертера".

— Чепуха, чепуха! — проворчал себе под нос папаша Крок. — Хорошие книги не убивают человека, скорее уж плохие. А если человеку впрыснут против самоубийства сто пятьдесят тысяч хольдов земли, так он устоит перед любыми впечатлениями, навеянными книгами!

— Итак, вы считаете…

— Я считаю, что вся история выеденного яйца не стоит. В подтверждение этого я мог бы оставить дома своей старухе-один глаз и одно ухо, тем более что она глуха и подслеповата.